Теодор, который мысленно задавал себе тот же вопрос, только фыркнул.

– Мадам, я ранен, а не мертв.

Первая же ступенька заставила его об этом пожалеть. Не всерьез – но до конца приставной лестницы. И еще несколько мгновений, пока он выбирался из люка. Царивший на чердаке полумрак скрыл выступившие у него на лбу капли пота. И Теодор остановился где стоял. Подальше от распахнутого окна, где танцевали в столбе света пылинки. И сушилась мужская одежда.

        – Штаны, штаны, лежащие в лохани
        С камзолом вместе, где вас ждущий зад,
        Который вновь надеть вас был бы рад,
        Не устрашась насквозь промокшей ткани?

        Он верно вас носил, был предан ране:
        С рассветом надевал, а под закат
        Снимал, а ныне сам был виноват,
        Что, сбросив вас, он пал на поле брани.

Рифмы дьявольски хорошо отвлекали от боли. Даже если целью был всего лишь сонет к штанам. А содержание его – от голоса.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2018-06-15 14:02:12)

Теодор мысленно проклял все на свете. По чужим окнам он лазил с юности. Не только ради той, что его ждала – или не ждала – за скрипящей ставней. Но куда больше ради пьянящего чувства опасности, сопровождавшее каждый шаг – по шаткой крыше конюшни или сарая, по пружинящей и тревожно потрескивающей ветви плюща, по узкому карнизу. Ради этого взгляда в конце пути – изумленного или испуганного. В конце концов, смеха ради. Но лазить по крышам ему пока что не приходилось. Как не приходилось рисковать кем-то еще – зная, к тому же, что не сумеет ни удержать, ни даже поддержать.

– Мадам, сколько раз вы это уже делали?

Забывшись на миг, Теодор стремительно шагнул за мадам де Бутвиль, потянулся к ее руке. И едва сумел не зашипеть – не уступить боли, пробужденной слишком резким движением.

Но потерял время, за которое она оказалась на крыше.

– Мадам, – так солгать было чуть ли не труднее, чем сказать правду. – Я не смогу пойти с вами.

Он почти пожалел, что не застонал. Что терпел и пытался не выдать себя. Но кто бы подумал, что слабость может оказаться оружием?

Внизу могло не быть никого. Мог оказаться только немец, или только француз. С одним он справится – почти наверняка. И в любом случае, она успеет сбежать. А поймать ее, если она поскользнется… никаких шансов.

– Возвращайтесь, у меня есть план.

Как ни крути, на крыше он мог быть только помехой. И бесило это неимоверно.

Глаза Теодора сверкнули. В другое время он отплатил бы ей такой же шуткой и не задумался бы даже. Но сейчас он услышал только вызов.

– Не упадет, мадам.

Ярость, швырнувшая его к приставной лестнице, заглушила боль. И голос мадам де Бутвиль, если та и сказала что-то вслед. И оба свои клинка он обнажил почти с обычной стремительностью, хотя на лестнице никого не оказалось.

Дом был тих и безмолвен. Никто не ждал, ни на третьем этаже, ни на втором. На нижнем пролете он помедлил. На миг. И последние три ступеньки перепрыгнул. Лишь скрипнул зубами, одновременно поворачиваясь лицом к кухне и переходя в боевую стойку. И мгновение спустя опустил оружие.

От чистенькой прихожей не осталось и следа. Висевшие у входа плащи валялись теперь на полу. Вылизанные до блеска половицы были испещрены грязными следами. И полосой крови, уводящей через кухню к черному ходу. Серебряная ложка лежала на самом пороге. И дверь была еще приоткрыта.

– Спускайтесь, – окликнул Теодор. – Здесь безопасно.

Прихожая была невелика – два шага от нижней ступеньки. Узкий проход в кухню слева от лестницы – там, спускаясь, он ожидал увидеть засаду. И сейчас, стоило мадам де Бутвиль в нем скрыться, Теодор не промедлил и мгновения. Шагнул к двери – стремительно, как в выпад. Рванул на себя ручку. Отпрянул.

Мадам де Бутвиль была права – на улице могли вмешаться случайные прохожие. Но для него это означало только, что именно там и надо ждать нападения – там, где казалось безопаснее. И потому, посылая молодую женщину за бесполезной поварешкой, он едва не задержал ее, едва не предложил забрать сумку.

Не стал – не было времени и не было смысла, она отказалась бы и заподозрила бы что-то неладное, а он всего лишь хотел помешать ей рисковать. Уводящий к черному ходу кровавый след был безопасен, это могла быть служанка, мог быть раненый немец. Куда большей угрозой был другой. Потому что был трусом.

Он хотел бы сказать потом, что предвидел. Но как он мог?

Узкая улица, лошадь, всадник. И пистолет в руке этого всадника, направленное сверху в лицо черное дуло.

Теодор бросился на колени. Не думая, ни загадывая. Вспышка выстрела, грохот. Молния, разорвавшаяся в груди. И пуля, пролетевшая над головой.

Француз чертыхнулся, выдернул из кобуры второй пистолет. Теодор рванулся в сторону, пытаясь разом вскочить и снова захлопнуть дверь – вскрикивая от боли на сей раз, зная уже, что не успевает. И услышал щелчок осечки.

Француз выругался снова. Уже давая лошади шенкеля.

– Убивают! – заверещала выбежавшая на крыльцо трактирщица. – Убивают, на помощь, люди добрые!

– Вижу, – Теодор помедлил. Шанс задать нужные вопросы – у всех на виду. И он махнул рукой. Мысленно, разумеется. И свернул в первый же проулок. – Мадам, давайте поторопимся.

Следующие четверть часа он молчал. Повязка держалась, но боль не проходила – напротив даже, усиливалась. А чужой город – тяжелое место, чтобы уходить от слежки. Даже если следить было, скорее всего, некому.

Один неудачный поворот – этого хватило. Оборванный солдат, злобно пинавший закрытую дверь, мгновенно обернулся на звук шагов. И сразу потащил из ножен шпагу.

– Не лезьте, – предупредил Теодор. И его, и мадам де Бутвиль.

Солдат словно не услышал. Вряд ли оценивая даже, с кем имеет дело – слишком торопливы были его движения. Шпага. Кинжал.

– Убью, – предупредил Теодор. И также обнажил шпагу.

Солдат только хмыкнул. Заметив, как видно, гримасу, вызванную даже простым этим движением. И атаковал.

В последний момент Теодор переложил шпагу в правую руку. И не парировал – отпрянул. Что было почти не больно, и потому он отступил снова, вправо, уводя противника от мадам де Бутвиль.

– Не лезьте, – повторил он. И опять ушел от выпада, и шпага солдата звякнула на чаше его эфеса.

На втором этаже дома, куда тот так рвался, приоткрылась ставня.

– Эй, красавчик! – обращалась невидимая еще девка явно к мадам де Бутвиль. – Заходи в гости, научу плохому!

Клинки соприкоснулись вновь, и вновь бретер увернулся, и новый поток брани огласил улицу.

Теодор не успел даже выругаться. Но в этот раз парировал, не отпрянул снова. И продолжил парад ложным выпадом, и поварешка мадам де Бутвиль достигла цели. Если ее целью была спина наемника, вскрикнувшего от неожиданности и пьяно взмахнувшего шпагой. Мгновением позже бретер выдернул окрашенную алым аялу у него из груди.

– Мадам, какого?..

Продолжить ему не дали. Девица в окне, зазывавшая мадам де Бутвиль, мигом перенесла свое внимание на новую жертву:

– Сударь, ах какой удар! Не ходите дальше, лучшего места вы во всем Дижоне не найдете!

Теодор посмотрел на аялу. Которую так и не решился еще вытереть. Привычно, об одежду убитого – но боль ему уже осточертела.

– Почему бы и нет? – задумчиво проговорил он.

– Нет, – Теодор тщетно пытался справиться со смехом. – Сейчас, мадам. Мадам, мои нижайшие извинения, но, сами видите, я не могу принять ваше любезное приглашение.

На щедро нарумяненном лице мадам изобразилось мучительное колебание. А в окне девиц сделалось уже три. И соседняя ставня также приоткрылась.

– К тому же, – закончил бретер, – у меня с собой ни гроша. Сами посудите, какой порядочной девице я такой нужен? Доброго дня вам, простите, что не кланяюсь.

К этому моменту он вернулся к мадам де Бутвиль. Повел ее в другую сторону. И не стал оглядываться, услышав позади возбужденный галдеж. Мертвым, солдат оказался для этих дам много привлекательнее.

– Не знаю, был ли сыном он хорошим или мужем, – задумчиво проговорил он.

        – Но хорошо, хоть умерев, он стал кому-то нужен.
        Непогребенным оттого хочу остаться я –
        И польза будет от меня хотя б для воронья.

Мы пришли, мадам. Узнаете?

Покосившийся домик в конце улицы выглядел бедным, не неуловимо уютным. И вряд ли был знаком молодой графине.

- Разумеется, нет! Отчего я должна это узнать? - удивилась Эмили. - Но надеюсь, мы остановимся? Или вы все-таки желаете рухнуть посреди улицы и остаться непогребенным? Воронья тут не наблюдается, зато желающие вас потрогать наверняка найдутся.

Спохватившись, Теодор отступил к стене, чтобы снова надеть глазную повязку. Что отняло больше времени, чем он бы хотел. И не только потому, что нашел он ее не сразу.

– А ведь это мог бы быть ваш дом, мадам, – сообщил он, вновь поворачиваясь к своей спутнице. – За что я вам крайне благодарен.

Если и после этих слов мадам де Бутвиль оставалась в неведении, долго оное не продлилось. Коловший в палисаднике перед домом дрова обнаженный до пояса мужчина обернулся и поспешно схватился за оставленную на поленнице рубаху. Оказавшись ни кем иным как Паспарту.

– Мой слуга вас проводит, – Теодор пнул незапертую калитку. И вошел, не пропуская мадам де Бутвиль вперед, даже не приглашая ее. – Простите, что я не могу сделать этого сам.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2018-06-20 20:22:19)