Французский роман плаща и шпаги зарисовки на полях Дюма

Французский роман плаща и шпаги

Объявление

В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.

Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой.

Текущие игровые эпизоды:
Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка: Пробирающийся в поместье Бондюранов отряд католиков попадает в плен.
Как брак с браком. Конец марта 1629 года: Мадлен Буше добирается до дома своего жениха, но так ли он рад ее видеть?
Обменяли хулигана. Осень 1622 года: Алехандро де Кабрера и Диего де Альба устраивают побег Адриану де Оньяте.

Текущие игровые эпизоды:
Приключения находятся сами. 17 сентября 1629 года: Эмили, не выходя из дома, помогает герцогине де Ларошфуко найти украденного сына.
Прошедшее и не произошедшее. Октябрь 1624 года, дорога на Ножан: Доминик Шере решает использовать своего друга, чтобы получить вести о своей семье.
Минуты тайного свиданья. Февраль 1619 года: Оказавшись в ловушке вместе с фаворитом папского легата, епископ Люсонский и Луи де Лавалетт ищут пути выбраться из нее и взобраться повыше.

Текущие игровые эпизоды:
Не ходите, дети, в Африку гулять. Июль 1616 года: Андре Мартен и Доминик Шере оказываются в плену.
Autre n'auray. Отхождение от плана не приветствуется. Май 1436 года: Потерпев унизительное поражение, г- н де Мильво придумывает новый план, осуществлять который предстоит его дочери.
У нас нет права на любовь. 10 марта 1629 года: Королева Анна утешает Месье после провала его плана.
Говорить легко удивительно тяжело. Конец октября 1629: Улаф и Кристина рассказывают г-же Оксеншерна о похищении ее дочери.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Раз - случайность, два - закономерность. Февраль 1629 года.


Раз - случайность, два - закономерность. Февраль 1629 года.

Сообщений 21 страница 32 из 32

1

Продолжение гаванских приключений. После эпизода Искусился сам - искусай другого. Середина февраля 1629 года

+1

21

- Донья Асунсьон, - ошеломленно пробормотал дон Херонимо, чувствуя себя, предсказуемо, последним негодяем, - клянусь, я...

Здесь слова изменили ему, потому что единственным достойным продолжением было бы предложение руки и сердца, и если второе дон Херонимо готов был отдать очаровательной испанке без всяких условий, то первым он пожертвовать был никак не готов.

- Быть может, - осторожно предложил он, глядя отчего-то по-прежнему на фрай Ренато, - мы могли бы все... договориться... молчать?..

Столь соблазнительна была невинная грешница, коленопреклоненная перед монахом, что дон Херонимо, как это ни прискорбно, больше думал о том,  какими путями он мог бы добиться от нее желаемого, нежели о том, как он перед ней виноват.

+2

22

"Ловко!" - подумал Лаварден, глядя, как соблазнительная дева с глазами печального ангела преклоняет колени перед мушкете... перед, прости Господи, монахом. Не в характере бывшего гвардейца было забыть о рукотворности происходящего, но даже его сердце дрогнуло, тронутое теми немыслимыми ухищрениями, на которые приходится идти женщине в мире, созданном мужчинами для мужчин, в поисках хоть какого-то благополучия. Поэтому слова дона Херонимо вызвали в нем неожиданно-искренний гнев и презрение.
- Ловко! - сквозь зубы прошипел Лаварден, поднимая взгляд на мерзавца. - Ловко придумано, дон Херонимо... У нас в Бретани ни один порядочный мужчина, не говоря уж о дворянах, не позволил бы себе так поступить с доверившейся ему женщиной. Но на то мы и деревенщины. Видно, гордые испанцы тренируются в искусстве подлой победы на собственных невинных дочерях...
Сдержанность, с которой он процедил эти слова, имела под собой еще одну причину, кроме собственной несклонности Лавардена к бурным проявлениям эмоций. Дело в том, что, хоть за всю Бретань сказать трудно, но даже в одной только его семье было как минимум двое таких, кто мог бы не только соперничать с доном Херонимо в искусстве соблазнения невинных дев, но и научить того паре-тройке ловких приемов сверху.
Впрочем, какая разница?!
Всякий добрый человек может случайно сбиться с праведного пути, так и произошло со старым маркизом де Лаварденом и его наследником Жаном. И конечно, к дону Херонимо это не относилось - мерзавец, он мерзавец и есть!

Отредактировано Ги де Лаварден (2018-10-31 11:48:29)

+2

23

Щеки дона Херонимо вспыхнули как от пощечины, чтобы тотчас же побледнеть снова, и его рука дернулась к рукояти шпаги. Здравый смысл испанца, однако, снова заглушил оскорбленные чувства, взгляд его невольно метнулся к окну, и он резко выдохнул, снова поворачиваясь к монаху.

- Я… фрай Ренато! Сеньора! Клянусь, я… Я прошу прощения, я… увлекся, и…

- Дон Херонимо, - Арамис также не сумел скрыть гнев, - есть только одна вещь, которую благородный человек может сделать, чтобы даже сметь надеяться на прощение женщины, которую он так оскорбил.

Дон Херонимо заломил руки.

- Проклятье! Это невозможно, я не могу себе позволить!.. Может, если я найду донье Асунсьон другого мужа?..

Взгляд, который Арамис обратил на испанца, пылал. О, само это предложение было вполне допустимо, если возможный жених обладал каким-то состоянием, во что француз не особо верил, но важнее было другое - ни один из них не мог выказать к нему ни малейшего интереса, не выдав тем самым, сколь фальшивы были и отчаяние доньи Асунсьон, и гнев обоих ее защитников.

- Сеньора, - тихо сказал он, стараясь не заглядывать в соблазнительную бездну, которую открыла ему коленопреклоненная красавица, и неизбежно проигрывая эту битву с самим собой, - что скажете вы?

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

24

Сеньора могла бы сказать, что за двумя зайцами гнаться им никак нельзя. Согласится сейчас на «другого» мужа значило заронить подозрения в душу дона Херонимо. Нет, достопочтенный сеньор не должен даже мысли допускать, что все случившееся подстроено! Конечно, если тот будет настаивать, если назовет имя, даст гарантии, пообещает (желательно, в письменном виде) денежное обеспечение, то может быть, может быть... Но все же стремиться надо к той цели, которую они наметили. Тогда французы смогу вернуться домой (как ни горько будет расставание, но увы), а она сама обретет мужа, дом и уважение. Вполне благородные цели, не так ли?

И, во имя всего святого, она же не просит для себя вечной любви и королевскую корону.

- Что я скажу? – голос Асунсьон, не вышедшей ни на мгновение из роли печального ангела, был тих и полон горечи. – Скажу, что никогда бы не обрекла благородного мужчину на такой позор – взять в жены женщину, которую вы, дон Херонимо...
Она спрятала лицо в ладонях, словно заново переживая свое невольное падение, которое, если уж так, начистоту, и падением-то не было. Всякое случалось с испанкой, слишком красивой и слишком беззащитной перед мужскими желаниями, и не такое случалось. Но, разумеется, дону Херонимо знать об этом не следует, и очень удачно, что ее «кузен», который как раз мог бы кое-что рассказать, почил, мир его праху.
- Словом, взять в жены женщину, которую другой мужчина держал в своих объятиях.

С безупречным чувством прекрасного, донья Асунсьон поняла, что пора менять мизансцену, и протянула руку служанке. Та, всхлипывая, поспешила помочь своей госпоже подняться. Так, опираясь на плечо Пакиты, словно не доверяя своим силам, Асунсьон подошла к дону Херонимо – пусть взглянет поближе на то, от чего пытался отказаться.
- Мне не нужна милостыня от вас, дон Херонимо. Я даже не буду требовать, чтобы вы мне вернули то, что отняли – мою веру в вас, мое восхищение вами. Мужская честь и женское доброе имя не знают полумер. Если вы не можете быть благородным до конца, то лучше и не начинайте. Не заставляйте меня страдать еще больше...

Изображать волнение не приходилось, донья Асунсьон действительно была взволнована – еще бы, решалась ее судьба. Так что и голос ее прерывался вполне натурально, и дыхание заставляло трепетать кружево, испачканное вином. И служанка совершенно естественно ахнула, когда госпожа осела в ее руках, потеряв сознание.
- Господи Иисусе, моя госпожа умерла! Вы убили ее, дон Херонимо!

+2

25

Даже зная всю подоплеку, при виде этого триумфа поверженной беззащитности Арамис не мог не испытать разом стесняющую сердце печаль и незамутненный гнев. Глаза бывшего мушкетера сверкнули, ладонь, тщетно искавшая знакомую как перчатка рукоять, сжалась в кулак, и взгляд, который он метнул на испанца, не больше подходил служителю церкви, чем чувства, которые будила в нем так бессильно поникшая женщина.

- Вы можете идти, дон Херонимо, - произнес он голосом, который дрожал лишь самую малость, и кто сказал бы, от какого чувства? Захлестнувшая его ярость не помешала ему, впрочем, покоситься на Лавардена, одним движением глаз давая понять, что слова эти не стоит принимать буквально. Пусть донья Асунсьон, с ее непогрешимым женским чутьем, предпочла не угрожать испанцу, а, вопреки их первоначальному плану,  взывать к его совести, Арамис отнюдь не отказывался от этой возможности и, подобно полководцу, застигнутому врасплох внезапным наступлением своего фланга, молниеносно переменил планы, передав бывшему авангарду роль резерва.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

26

Гневных взглядов монаха дон Херонимо даже не заметил, ибо все его внимание было сосредоточено на очаровательной испанке. Бросившись к служанке, когда донья Асунсьон начала оседать, он поддержал молодую женщину, невольно тем самым снова привлекая ее к себе, и, взглянув в ее бледное безжизненное лицо, почувствовал такой прилив неудержимого стыда, что все оскорбления француза отступили в тень. Она была в его руках, в прямом смысле и в переносном, и дон Херонимо, который отнюдь не был святым, сомкнул объятия теснее.

- Нюхательные соли! - рявкнул он на горничную. - А ну, живо!

Никогда еще в жизни дона Херонимо не происходило ничего столь волнующего - и душа его, уязвленная стыдом, и чувства, взволнованные близостью нежного женского тела, не будучи в согласии, влекли его, однако, в одну сторону - прямо противоположную той, куда указывал умолкший ныне рассудок. Напрочь забыв о присутствии французов, он подхватил молодую женщину на руки и опустил в ближайшее кресло - но лишь для того, чтобы встать на колени рядом.

- Мой ангел! Услышьте меня, умоляю!

+2

27

Служанка побежала за нюхательными солями, так торопливо, как это только возможно. Жаль, нельзя попросить благородных господ без нее не продолжать, очень уж интересно было Паките, чем все дело закончится.
Хотя, чем закончится, служанка уже догадывалась и в глубине души была рада за донью Асунсьон.

Сама же донья Асунсьон не торопилась открывать глаза, терпеливо отмеряя время по биению сердца. Затягивать свой обморок, впрочем, она тоже не собиралась, совершенно ясно расслышав в голосе дона Херонимо, что желанное предложение уже близко. Но, как мудрая женщина, вернее, как женщина рано познавшая жизнь, белокурая испанка не торопилась радоваться. Радоваться будем после свадьбы.

Так что, когда Пакита начала размахивать у ее лица флакончиком с нюхательной солью, донья Асунсьон глубоко вздохнула, вздрогнула, и открыла глаза. Коленопреклоненный дон Херонимо выглядел как человек, который готов жениться, хвала Пресвятой Деве. Затуманенный женский взор многозначительно скользнул к фрай Ренато. Все происходящее, конечно, не тянет на помолвку, но благословение от духовного лица будет весьма уместно.

- Простите…  голова закружилась, - слабо оправдалась она, предпринимая неубедительную попытку встать, якобы по рассеянности кладя руку на плечо дона Херонимо, прекрасно понимая, что очарован он отнюдь не ее умом и прочими похвальными качествами и отвоевывая себе место под солнцем тем оружием, которое имелось в ее распоряжении.

+4

28

Одной из самых глубоких, тщательно скрываемых слабостей Лавардена была непереносимость тех драм и душещипательных сцен, которые очаровательные дамы устраивают оскорбившим их чувства кавалерам. И если сейчас бывший гвардеец мог сохранять на лице скорбное спокойствие, маяча за спиной Арамиса безмолвной угрозой, то только потому, что постоянно напоминал себе - все это, и слезы, и страдание, и обморок было ненастоящим. Порой, правда, когда его взгляд падал на бледное неподвижное лицо испанки, он начинал сомневаться и тогда нервно, быстро моргал и отводил глаза. К счастью, дон Херонимо не то, что не смотрел на телохранителя своей жертвы, но, кажется, даже забыл о нем думать. Когда же Пакита принесла нюхательные соли и донья Асунсьон открыла глаза, из груди Лавардена вырвался совершенно неподдельный вздох облегчения.

- Пакита, - тихо проронил он, скорее взглядом, чем голосом, позвав служанку. - Погляди, не поднимается ли донья Мария.

Будет намного лучше, если у пришедшей в себя красавицы окажется под рукой только одна опора.

+3

29

Взгляд доньи Асунсьон Арамис перехватил и понял, однако все его чувства - не исключая и ревности - требовали от него оставаться в тени, как фигуральной, так и буквальной: волей Провидения свечи, горевшие в латунном подсвечнике, заключали в световой круг испанца и испанку, оставляя в полумраке и воина, и священника. Язычник увидел бы в этом первенство Афродиты над равно Аресом и Афиной, но Арамис, как добрый христианин, предпочел заключить, что союз, подстроенный ими тремя, освящен уже самой судьбой - что, впрочем, вовсе не означало, что его не следует скрепить еще и церковными узами.

- Я могу только пожелать вам счастья, дон Херонимо, - с чувством произнес он, - если вы и выбрали не вполне достойный путь, чтобы добиться согласия доньи Асунсьон, то намерения ваши были чисты. Простите монаху, мало знакомому с путями света - я ошибся в вас.

Арамис покаянно склонил голову, краем глаза наблюдая за доном Херонимо, который показался ему в эту минуту непритворно растерявшимся.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+3

30

Растерянность испанца можно было понять и даже простить. Собственно, он еще не предлагал руку и сердце донье Асунсьон, а «ангел мой» это не «жена моя», хотя, такое изъявление чувств в присутствии трех свидетелей вполне можно было прировнять к оному. Асунсьон и приравняла.

- Если это правда, дон Херонимо, и если ваши намерения так честны и возвышенны, то я буду вам хорошей женой, обещаю, - тихо, торжественно произнесла она, проникновенно глядя в глаза мужчины и стараясь не думать при этом о фрай Ренато.

«Иногда», - могла бы сказать она. – «Между людьми случаются чувства. Иногда сильные чувства, способные изменить их судьбу. Но глупо и неосторожно поддаваться им и считать, будто они должны определять наше прошлое, настоящее и будущее». И Асунсьон знала, что мудрый не по годам француз ее бы поддержал.

Не смотря на свое прошлое она действительно собиралась стать хорошей женой дону Херонимо.

Отредактировано Асунсьон Домингес (2018-11-10 08:03:55)

+2

31

- Сеньора!

Поддаваясь порыву, дон Херонимо заключил донью Асунсьон в объятия. Как это получилось, он и сам не понял, но то ли сыграла свою роль нежность во взгляде испанки, то ли зависть, которую он отчетливо услышал в голосе монаха, никаких сомнений он не испытывал. В самом деле, вздумай он просить ее руки, вряд ли бы она ответила ему согласием - у нее была семья в Испании, какие-то старшие родственники, чьего разрешения ей пришлось бы спрашивать, да и у нее самой еще могли быть сомнения, все-таки она едва его знала, и вообще, женщины так часто и сами не знают, чего хотят… Нет, все получилось наилучшим образом!

- Я принимаю ваши извинения, падре, - дон Херонимо сдвинул брови, направляя грозный взор на телохранителя доньи Асунсьон, от которого он теперь ждал не меньшего.

+1

32

Лаварден чуть нахмурился и медленно перевел взгляд на Арамиса, пытаясь понять, к чему это иезуит внезапно сменил тон и начал петь осанну непристойным намерениям дона Херонимо. Ведь "мой ангел" отнюдь не переводится с испанского на французский как "станьте моей женой", и кому, как не Арамису, это знать?
Секунда - и озадаченное выражение лица Лавардена сменилось удивленно-лукавым. Ах, вот оно что! Ах, Господи ты Боже мой, вот ведь хитроумный шельмец! Бывший гвардеец торопливо спрятал проступившие чувства за напускной невозмутимостью, насупился и поджал губы, чтоб не позволить губам растянуться в усмешке.
Но дон Херонимо?.. Неужели попадется?!

Дон Херонимо попался. И, когда испанец повернулся к Лавардену, лицо телохранителя дамы приняло прямо-таки трагичное выражение.
- Ну что же... - сквозь зубы прошипел Лаварден. - Я в Вас ошибся. У Вас... оказалось... были благородные намерения, и я должен...
Он внезапно осекся и быстро отвернулся, пряча лицо от зрителей, с видимым мучением человека, которому тяжело даются извинения. До слуха собравшихся донесся лишь глубокий, прерывистый вздох. Когда бывший гвардеец вновь обратил взор на собеседника, его глаза странно блестели.
- Я прошу прощения за свои слова, дон Херонимо,- выдохнул он, торопясь как можно быстрее закончить разговор, и перевел полный слез взгляд на донью Асунсьон. - Сеньора, я желаю Вам всех благ в замужестве. Едва ли Вам впредь понадобятся мои услуги. Прощайте.
Не дожидаясь ответа, Лаварден круто развернулся на каблуках и метнулся прочь из комнаты, едва не сбив на лестнице Пакиту. Пусть дон Херонимо думает, что телохранитель был тайно влюблен в свою госпожу!
Бывший гвардеец бежал по знакомому дому, не разбирая дороги, и позволил себе остановиться только в темном закутке у каморки Пакиты. Там он сполз спиной по стене, стащил с головы шляпу, закрыл ею лицо и, наконец, дал волю распиравшим, раздиравшим его эмоциям.
Пышное, хоть и немного линялое, перо на шляпе истерично тряслось, а глухую тишину, в перемешку со стонами, хрюканьем и подвыванием, нарушал нервный, сдавленный, неистовый смех.

Отредактировано Ги де Лаварден (2018-11-10 18:21:16)

+2


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Раз - случайность, два - закономерность. Февраль 1629 года.