Французский роман плаща и шпаги |
|
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Нежданное спасение. 3 февраля 1629 года
После эпизодов
Приключения продолжаются. 3 февраля 1629 года (Анна Австрийская)
Парижская пленница. 3 февраля 1629 года (Луиза де Мондиссье, капитан де Кавуа)
Отредактировано Анна Австрийская (2018-11-12 19:16:48)
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа, при дворе известный хладнокровием, граничащим с флегмой, а в кругу хорошо знавших его людей - бешеным характером, заключенным в жестокие тиски воспитания и опыта, молчал с почтительным и вежливым видом, хотя с каждым словом королевы скулы на его лице обозначались все четче.
Он позволил высказаться мадам де Мондиссье, и это было справедливо, поскольку именно ее судьба могла оказаться перечеркнута в один миг, и лишь потом отрывисто произнес:
- Нет, Ваше Величество. Я буду возражать.
Горделивая испанка могла не замечать его при дворе и не узнать сейчас, и откуда ей было знать, что Кавуа принадлежал к роду, чья история могла оказаться длинней родословной иных монархов Европы, и чей основатель был известен не в последнюю очередь тем, что не стеснялся ссориться с королями.
Ожье-с-Пограничья был очень склочным рыцарем. А все, сказанное королевой сейчас, Кавуа счел задевающим свою честь и... весьма рискованным. Не для себя, хотя и для себя тоже. Чтобы высказываться столь резко и смело, нужно иметь поддержку.
Что-то произошло в Париже, о чем он не был осведомлен?..
Новый заговор?..
Он посмотрел на д'Юзеса, краем глаза отмечая ненавязчивое движение своих людей - и, к их чести, руки гвардейцев легли еще не на эфесы, но на пояса очень близко к ним.
- Клянусь честью, я заставлю клеветника, очернившего имя гвардии Его Высокопреосвященства в ваших глазах, взять свои слова обратно. А сейчас, после всего сказанного вами, Ваше Величество, - он коротко склонил голову, отдавая дань титулу, - единственное, что я могу сделать здесь и сейчас, чтобы очистить свое имя и доказать, что я не лжец, а мои люди не преступники, это передать госпожу де Мондиссье только и исключительно в руки ее мужа, и я намерен так и поступить. Ла Брос, вы слышали Ее Величество. Полагаю, вам нужно отправиться в Лувр, разыскать там господина де Мондиссье и сообщить ему, где следует искать жену. Я предполагал, что наш гонец застанет его в особняке, но увы.
Уменьшая число своих людей в доме, Кавуа ничего не терял, учитывая, какую свиту привезла с собой королева Анна. Если ей вздумается действовать силой, противопоставить им и так было нечего. А Ла Брос, к тому же, был самым сообразительным из троицы.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Королева Анна предполагала отказ и скорей бы удивилась, если бы капитан вдруг согласился, и всё равно это неприятно задело её. Она не привыкла к отказам, особенно столь резким, и ей стоило труда сдержать себя. Но поймав умоляющий взгляд Луизы, всё же успокоилась… Что? Она не ослышалась? Что же говорит Луиза?! Как может она, зная правду, так говорить, выставляя и шевалье де Корнильона, и дона Гутьерре…виновниками, начавшими драку? Она надеялась на поддержку подруги, но сейчас… Что заставило Луизу так сказать?
Да, кстати, шевалье де Корнильон, представляя своего друга, назвал его полное имя и она запомнила его тогда, отметив про себя, что уже слышала его. Дон Гутьерре Манрике де Луна…она знала эту фамилию, она помнила грандов, служивших при дворе отца, и если память её не подводит, что вряд ли… Анна решила использовать это, только если не останется никакого другого выхода, чтобы помочь молодым людям. Кроме того, маркиз мог найти способ… Но правда не должна открыться, ведь уже одно то, что она сбежала через потайной ход, было скандалом – королева убегает из дворца, переодевшись…куда? Что могли подумать, сказать, донести королю? Последнее было хуже всего. Нет, нет и нет! Сдаваться она не собиралась, намереваясь стоять до конца и достигнуть цели. А для этого…
Она улыбнулась подруге мягкой, тёплой улыбкой, прошептав: не беспокойтесь. И обратилась к капитану:
- У меня нет никаких причин не верить вам, месье де Кавуа, – она могла уточнить «личных причин», но не стала – полагаю, что вышла ошибка… – Казалось, что из голоса исчезла вся холодность, и взгляд, обращённый к капитану, уже не был надменным, а скорее спокойным и даже тёплым, как за минуту до того улыбка Луизе. И никто не смог бы упрекнуть королеву в неискренности: так всё было естественно. – Луиза убедила меня, и я верю, что ваши гвардейцы не похищали её.
Ох, как трудно дались ей эти слова… Она уступила. Но только сейчас. Пусть не думают, что её легко сломить. Королева Анна знала, что месье де Мондиссье очень ревнив, и ей не хотелось бы разлада в семье подруги – а таковой непременно случится, если он узнает, что сопровождали её и «донью Ампаро» два молодых человека… Увы, знала она это не понаслышке! Её супруг-король был также ревнив, может даже, ещё больше, потому Луизу она понимала прекрасно. Нет, присутствие мужа сейчас им не нужно.
- Скажите, господин капитан, здесь есть какое-нибудь место, где мы могли бы поговорить...наедине?
И сделала знак донье Эстефании, до сих пор державшейся в тени, но внимательно и пристально за всем наблюдавшей. Королева хотела сначала оставить её в Лувре,но теперь была даже рада, что её дуэнья оказалась настойчива; она имела влияние на королеву, т.к. воспитывала инфанту с детства, и Анна не смогла отказать ей в просьбе, тем более, что дуэнья была права. Говорить при ней значило то же, что и наедине - донья Эстефания была преданна своей царственной подопечной, и уж точно не от неё можно было узнать секреты и тайны королевы.
Отредактировано Анна Австрийская (2018-11-16 19:36:20)
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа, который достоверно знал, что спутницей мадам де Мондиссье была Ее Величество, а сопровождал их шевалье де Корнильон, с которым она и ушла, причем только потому, что шевалье де Мартель был этим самым Корнильоном убит, очередные слова королевы выслушал со сдержанным вежливым вниманием.
После обвинений, брошенных ему в лицо в присутствии свиты, после недвусмысленного указания, что Ее Величество дарит своим доверием людей испанского посланника, и это после того, как его самого она практически обвинила во лжи, и в комнате не было ни одного человека, который бы этого не понял, такой резкий переход к любезности насторожил пикардийца. Он и секунды не сомневался в том, что Ее Величество легко пожертвует его людьми, чтобы обелить обоих испанцев, и поэтому думал сейчас только о том, что его люди могут быть убиты, едва за ним и королевой закроется дверь кабинета.
- Да, Ваше Величество, - кивнул он. - Эта спальня протоплена и там есть кресла, - Кавуа указал на нужную дверь, не торопясь, впрочем, ее открыть перед королевой. С ней было достаточно верных слуг, чтобы кто-нибудь этим озаботился.
- Ла Брос, вы слышали. Не задерживайтесь.
Гвардеец кивнул и направился к выходу, не убирая руки от эфеса слишком далеко. Похоже, он тоже ждал чего-то неприятного. А Кавуа понадеялся, что посланца не зарежут на улице.
И пока за ним не закрылась входная дверь, он не трогался с места.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Донья Эстефания вошла вслед за королевой, нет, вернее будет сказать – вплыла, в платье по испанскому образцу, к чему уже давно привыкли все при дворе королевы, она свято хранила и соблюдала испанские обычаи, оставаясь оплотом Испании во Франции, постоянно напоминая Анне (особенно в первые годы её замужества) о её родной стране и долге перед ней. Даже если бы королева не подала ей знака, верная дуэнья всё равно пошла бы за ней: королеве говорить наедине с мужчиной (кем бы он ни был) – какое нарушение этикета!
Если стало бы вдруг возможным на какое-то время читать мысли…о, как возмутило бы королеву то, что капитан мог подумать о ней, будто она способна на столь низкий поступок!… К счастью, это было неосуществимо, и Анна по-прежнему оставалась в самом спокойном и благожелательном расположении духа. В беседе тет-а-тет можно было сказать то, о чём в присутствии свидетелей лучше молчать.
- Месье де Кавуа… – Во взгляде, устремлённом на капитана, нельзя было прочитать её чувств: Анна умела держать их под контролем. – Я ошибалась насчёт вас: вы действительно спасли Луизу. – Да, Анна поняла, что хотела сказать ей Луиза, ту историю, которая сначала возмутила её, она увидела несколько иначе, потому и притворства в ней почти не было, когда она сказала, что верит.
- Вы должны понять: месье де Мондиссье пока лучше не знать об этой прогулке – он очень ревнив, хоть здесь и нет повода.
Она никак не могла понять, отчего капитан столь настойчив в том, чтобы сюда пришёл супруг Луизы. Ведь не мог не понимать… Что же, пусть этот Ла Брос попытается найти месье де Мондиссье в Лувре… Интересно, как он собирается пройти в покои королевы и её придворных дам? Месье де Мондиссье – другое дело, он имеет право навещать жену. А гвардейца кардинала просто не пропустят. Кроме того, она подумала, что может быть, кто-то догадается всё-таки вызвать месье де Мондиссье в Лувр и рассказать, что Луиза похищена и что её уже ищут, и потому лучше дождаться их в Лувре… Но вероятность этого была невысока, хотя графиня де Буа-Траси, например, могла бы додуматься… Или маркиза де Сенесе…
– Скажите, почему не хотите вы отпустить Луизу со мной? Что нужно вам, господин капитан? Давайте объяснимся чистосердечно.
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Д’Юзес к этому моменту также составил мнение о происходящем, и было оное крайне отрицательным. К савойской выскочке он относился без всякой приязни, и желание королевы лично отправиться на ее поиски глубоко не одобрял, что и попытался выразить - так прямо, как ему только дозволяли этикет и воспитание. Зная своих людей много лучше чем королева, он выслушал их отчет с меньшей беспристрастностью и по умолчаниям, столь очевидным для человека военного, не мог не предположить, что беседа гвардейцев его высокопреосвященства и людей ее величества мирной не была. Комментировать он не стал и неудобные вопросы оставил на будущее, но у кареты по его знаку остался только д’Удильи, все прочие вошли с ее величеством, и теперь он имел удовольствие наблюдать всеобщее недоумение и мысленно подбирать подходящие объяснения, каждое из которых рассыпалось в пыль при новой реплике. Одно было только очевидно - к своей подруге ее величество была привязана до неприличия.
- Я полагаю, сударыня, - негромко сказал он, обращаясь к молодой женщине, - вам следует подождать ее величество в карете.
Гвардейцы немедленно возразили, ссылаясь на приказ своего капитана, и один из них поспешил указать, что за мужем г-жи де Мондиссье уже послали. Д’Юзес снова оценил, сколь близко к эфесам легли руки гвардейцев, и пожал плечами.
- Подождем ее величество.
Кровопролития г-жа де Мондиссье не стоила - на первый взгляд. На второй… на второй герцог не знал, что и думать. Кавуа, при дворе известный глубочайшим хладнокровием, был сейчас явно взволнован - до клятв, отдающих рыцарскими временами, а гвардейцы г-на кардинала вели себя так, словно их вот-вот могли начать рубить на куски. Что бы это ни было, дело было нечисто, и на миг д’Юзес даже пожалел, что не приказал остановить отправленного за подкреплением Ла Броса. Затем он мысленно встряхнулся - у него не было к тому ни предлогов, ни очевидных причин, одно лишь смутное ощущение угрозы - но ведь не осмелятся же гвардейцы угрожать королеве?
- Позвольте спросить, сударыня, - осведомился он, - что с вами случилось?
Кавуа говорил о попытке похищения, г-жа де Мондиссье - о драке, а шевалье де Корнильон обвинял гвардейцев во всех смертных грехах. Оставалось добавить к этому несоразмерную тревогу королевы за пропавшую фаворитку и ее желание поговорить с Кавуа наедине, и избежать сомнений было уже невозможно. Было отчего голове пойти кругом - и д’Юзес, не рассчитывая на правду, хотел хотя бы послушать официальную ложь.
Луиза, которая успела к этому моменту встать и отряхнуть юбки, посмотрела на господина герцога взглядом мученицы, потому что она же столько перенесла, и по-настоящему, и по тому, что они с господином капитаном придумали, а он ее стал допрашивать! Но мужчины все на нее смотрели, и не ответить было никак нельзя, а еще они договаривались же с господином капитаном, и если она свое слово не сдержит, то он ведь наверняка об этом узнает!
- Я гуляла, - прошептала она, опуская глаза, - с п-приятельницей, с одной моей приятельницей, и с ее друзьями, она попросила меня ее проводить… ну, то есть не она, а шевалье де Корнильон попросил меня составить им компанию, чтобы все было прилично… и чтобы сыграть шутку. Я же не думала…
Тут серые глаза Луизы опять наполнились слезами, и она поклялась, мысленно, самой себе, что обязательно закажет заупокойную мессу за бедного гвардейца этого, которого убили, и пожертвует Пресвятой деве свечу, толстую как ее рука, из самого лучшего пчелиного воска, и еще вышьет что-нибудь для приходского священника, и месье де Мондиссье все расскажет, если только все закончится хорошо.
- Я не думала… что будет так ужасно, мы дурачились, и я говорила, что донья… - тут она спохватилась, что никакой доньи Ампаро в Париже может вовсе не быть, и поправилась: - что моя подруга это ее величество, обращалась к ней так, а… а шевалье де Корнильон и дон Гутьерре тоже дурачились, и господа гвардейцы… они решили… наверно… нет, точно, что это всерьез и что ее величество… потому что шевалье де Корнильон и дон Гутьерре… ну… просто они вели себя немного… ну, немного странно, и дон Гутьерре даже пел, а потом меня кто-то схватил, и я потеряла сознание, и не знаю, а очнулась здесь.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Очевидное волнение, страх и смущение г-жи де Мондиссье не увидел бы разве что слепой, и д’Юзес усомнился в ее искренности лишь потому, что в рассказе ее не было места ни для желания ее величества поговорить с Кавуа наедине, ни для явной настороженности его людей. Что-то г-жа де Мондиссье, бесспорно, не договаривала, и герцог был почти уверен, что знает, что это было: осознав, что стали жертвами шутки, гвардейцы предсказуемо разозлились. Платье г-жи де Мондиссье повода заподозрить худшее не давало, но, видит Господь, не так уж и сложно запугать женщину и не прибегая к насилию: пригрозить, например, что именно это и дадут понять ее мужу, или ославят как-нибудь при дворе, или - да кто сказал, кстати, что эта прогулка с «приятельницей, доньей Ампаро» была такой уж невинной? Гулять в феврале, по берегу Сены, около Нельской башни?.. Изображая при этом ее величество - но тут причин сомневаться не было, то же рассказывал и шевалье де Корнильон, разве что не упоминая о том, что ошибка гвардейцев была и его виной тоже.
- Ах вот значит какое это было недоразумение, - процедил д’Англец, также явно делая выводы. - Так похищали вас, сударыня, или нет?
Д’Юзес пристально глянул на него и укоризненно покачал головой, но обрывать не стал, вспомнив, что лавочница, которую расспрашивал именно он, рассказ о похищении подтвердила - и наверняка не парой слов.
Если бы Луиза была совершенно, совершенно уверена, что господин капитан не выдаст их, если ему или его людям будет что-то угрожать, она бы расплакалась еще громче и не стала бы отвечать, и пусть старый герцог думает все, что хочет - а ведь невооруженным глазом видно было, как они все ее не любят! Конечно, к этому моменту она уже вспомнила, что, когда эти мерзкие гвардейцы к ним с ее величеством подошли, она стала кричать, что их похищают, и правильно, кстати, сделала, иначе бы ее никто не стал спасать. Но если господина капитана станут обвинять в похищении, то он наверняка расскажет правду, потому что ему тоже своя шкура важнее, а вот если бы он был по-настоящему благородный человек, он должен был бы пожертвовать собой ради ее величества. Другое дело, что он не ее величеству служил, и вообще-то все это было неважно, а важно было, что надо было, чтобы все складывалось и она бы тоже была бы не очень виновата, а то ее прогонят и это будет ужасно!
- Меня схватили, - срывающимся от слез голосом сказала она, - я не видела кто, но может, господа гвардейцы видели, а я уже только здесь очнулась, так что да, потому что, - тут ее осенило, - донья Ампаро, она ужасно боялась, что ее хотят похитить, поэтому мы даже пешком пошли, а господа гвардейцы меня спасли… а что с ней? Господин герцог, пожалуйста, скажите, что с ней случилось? С ней же ничего не случилось?
Тут Луиза уже совсем ничем не рисковала, потому что никакой доньи Ампаро на самом деле не было и на нее можно было все свалить, и пусть теперь он господ гвардейцев спрашивает, а ее оставит в покое.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Ответил на вопрос г-жи де Мондиссье один из гвардейцев, кратко сообщивший, что вторую даму увел ее спутник. Д’Юзес невольно глянул на д’Англеца, который присутствовал, в отличие от него самого, при рассказе шевалье де Корнильона, и тот еле заметно кивнул.
- Как видите, сударыня, беспокоиться не о чем.
Супруга самого д’Юзеса разражалась рыданиями при малейшем расстройстве, отчего растрогать его слезами было совершенно невозможно. Нет, он, может, и посочувствовал бы юной г-же де Мондиссье - розыгрыш, в котором она приняла участие, не заслуживал столь печальных последствий, но беспокойство, которое она причинила королеве, и воспоследовавшие из того неудобства привели его в прескверное расположение духа. Удивительно ли, что он думал о ее величестве лишь с чуть меньшим раздражением, чем о ее легкомысленной подруге и ее не менее сумасбродной приятельнице?
- Кто бы подумал, - с самым невинным видом проговорил д’Англец, как будто ни к кому не обращаясь, но искоса глянув на гвардейцев, - что ее величество будет прогуливаться подле Нельской башни? А меж тем вот она, тут.
- Помолчите-ка, сударь, - резко перебил герцог, и в прихожей вновь воцарилось молчание.
Кавуа отлично понимал, в каком опасном положении находится. Он знал, что ему не простят ни сорванную "прогулку", ни саму необходимость этого приватного разговора, а может быть, и слова мадам де Мондиссье, не говоря уже о возможной смерти шевалье де Корнильона.
За бархатом речей, как всегда, скрывалась сталь.
И, видит бог, королева, в отличие от герцога д'Ангулема, с которым он когда-то повздорил, могла добиться от Его Величества почти чего угодно.
- Вам не нужно об этом беспокоиться, Ваше Величество. Мой человек сначала поедет в Пале Кардиналь.
Он не сказал "на улицу Юшетт", это было лишнее.
- Перехватить его - дело одного приказа и, думаю, он не успеет добраться до Лувра, если вы того пожелаете.
"Что нужно вам?".. Самый опасный вопрос, который пикардиец когда-либо слышал в своей жизни. И самое досадное - то, что действительно было ему сейчас нужно... было нужно не ему.
Кавуа не стал говорить о том, что у него не было выбора после жестоких слов королевы - либо признать себя лжецом, а своих людей преступниками перед всей ее свитой, либо стоять на своем. Не стал он говорить и о том, что сбегать из дворца с испанцами - опрометчиво и опасно, и Мартель погиб, искренне думая, что защищает если не королеву, то хотя бы ее честь.
Вошедшую с Ее Величеством женщину капитан не знал. Не знал он, и сколько ушей сейчас напряженно ловит каждый звук из-за двери.
- Больше всего на свете я хотел бы, Ваше Величество, чтобы вы оказали нам честь не считать нас своими неприятелями. Гвардейцы кардинала - такие же верные и преданные слуги Его Величества, как и Его Высокопреосвященство, и, поверьте, ничто не ранит меня так больно, как то недоверие, которым, к моему глубочайшему сожалению, вы сегодня дарите нас.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Вас, месье де Кавуа, я никогда не считала врагом. И ваших людей – неприятелями. Никакой личной неприязни я к вам не испытываю. И мне очень хотелось бы доверять… Пошлите гонца, господин капитан, чтобы перехватили того, первого… месье Ла Броса, если не ошибаюсь?
У Анны Австрийской действительно не было никаких личных причин для вражды или недоверия к капитану де Кавуа; сам он лично ей ничего не сделал, а преданность всегда заслуживает лишь похвалы. Но сказывалось противостояние королевы и кардинала – «холодная война», борьба за влияние на короля. Кардинал ссорил с ней короля, отдаляя их друг от друга, а Людовик прислушивался к своему министру… Анна хотела, наконец, покончить с этим – и попыталась сама сделать первый шаг, передав через графа де Рошфора предложение мира и дружбы кардиналу. Она не сомневалась в правдивости слов капитана, но хотела увидеть на деле доказательство искренности…
- Верните мне Луизу, капитан, и я буду благодарна вам…
«Как спросить об испанце, не вызвав подозрений? И где шевалье де Корнильон? Неужели он не нашёл маркиза, не передал письма? Не застал? Или что-то его задержало? Маркиз не поверил? Нет, этого не может быть – письмо без печати, но он не мог не узнать… Эта история Луизы спасает не только нас с ней, но и их – за «свидание» и случайную стычку закон и эдикты не карают».
Обрывистые мысли путались..волнение способно измотать очень сильно... Если бы она держала сейчас веер, то он просто разлетелся бы на части - различные чувства, испытываемые королевой, были сильны, но она уже давно научилась прятать их.
Le temps perdu ne se rattrape jamais
- Ваше Величество, - Кавуа не смог или не захотел скрыть сперва легкого удивления, потом такого же легкого замешательства. - Это именно то, что я собираюсь сделать, и не желал бы ничего более.
Благодарность самой королевы - это очень много для гвардейского капитана. И очень, очень недурно для приближенного Ришелье.
И если бы пикардиец не понимал, сколь эфемерно это чувство у женщин, которые сегодня желают одного, завтра другого, а он был, как ни крути, человеком, помешавшим ее планам...
- Но вся эта история.. - он на миг опустил взгляд, подбирая слова. Понимала ли она, что сделала, приехав сюда со всей своей свитой за "подарком из Савойи"? - ...могла бы сильно повредить мадам де Мондиссье, не будь она жертвой жестокого розыгрыша, дурной и неумной шутки, направленной, к счастью, не против Вашего Величества, но пострадать могли они обе, и донья Ампаро, и мадам де Мондиссье. И сейчас, когда к этой истории привлечено так много внимания, я чувствую себя обязанным заверить хотя бы ее мужа в том, что бедняжка сохранила в чистоте и честь семьи, и свое доброе имя. Но, как вы верно заметили, Ваше Величество, в этой истории легко ошибиться с тем, кто был источником бед мадам де Мондиссье, и мои аргументы могут показаться для него малоубедительными. И тогда он наверняка захотел бы побеседовать так, как обычно в таких случаях беседуют дворяне...
Кавуа внимательно смотрел на лицо испанки, чтобы убедиться, что она понимает, что речь идет о дуэли. Которую пожилой месье де Мондиссье, едва ли проводящий со шпагой в руках столько времени, сколько проводил он, может и не пережить.
Наверняка не переживет.
- Если будет на то ваша воля, и если дозволено мне будет просить о такой чести... Станьте добрым ангелом для нас обоих.
"Объясните ему, что у него нет причин вызывать меня", мог бы сказать Кавуа, вовсе не горевший желанием убивать мужа своей случайной пленницы. Но гвардеец все еще думал о том, что их могли услышать.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Конечно, королева Анна понимала, что речь идёт о дуэли...как же ещё в подобных случаях обычно беседуют дворяне... Да, если месье де Мондиссье будет здесь, конфликт будет очень сложно уладить мирно; а вот если господин капитан отменит свой приказ и муж Луизы не узнаёт обо всём произошедшем (или узнает только то, что сама Луиза захочет ему рассказать), тогда всё может обойтись и без дуэли... И капитан должен это понять! Если не хочет навредить Луизе.
Ни замешательство месье де Кавуа, ни его удивление не укрылись от королевы, и она мысленно улыбнулась: всё же он не так невозмутим, как может показаться сначала или как он хотел бы казаться... «Станьте добрым ангелом для нас обоих» - да, чтобы г-н де Мондиссье не вызвал капитана, если ему придёт в голову...да мало ли что!
«Я боюсь, что застав свою юную супругу здесь, он может не послушать ничьих доводов. И тогда дуэль станет неизбежной… Но предоставьте нам с Луизой объяснить всё её мужу – у нас это выйдет лучше и убедительней, а главное – без дуэлей». – Королева пока не отказывалась и не соглашалась. Ей не составило бы труда выступить в роли «доброго ангела», но объяснять всё ревнивому мужу (о, как она понимала Луизу!) лучше без свидетелей, особенно тех, которые могут быть причиной ревности.
- Вы абсолютно точно заметили, что ваши доводы могут показаться ему неубедительными. Потому будет лучше для всех нас, если вы отправите кого-нибудь остановить вашего посланника и не будете препятствовать тому, чтобы Луизу отвели в карету, ожидающую нас. – Слова эти можно было расценивать как угодно – просьба или же приказ, но особой разницы в этом не было - просьбы королей или королев равносильны приказам, только в более мягкой форме.
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа внимательно смотрел на женщину. Ее оговорка не оставила его совсем уж равнодушным, и пусть взгляд гвардейца был сейчас скорее вежливо-скучающим, он отметил это ее "ваши доводы могут показаться неубедительными".
К сожалению, после ее явления, обвинений и резких слов его доводы могли показаться неубедительными доброй половине Парижа. Как только разойдутся сплетни.
Понимала ли это высокомерная испанка?
- Я сказал, что готов вернуть вам мадам де Мондиссье, Ваше Величество, - едва заметно улыбнулся гвардеец, уже отметив про себя, что был прав - нет, ничего она не забудет, это раз, и два, она даже не понимала, о чем он просил и что это значило и для ее верной служанки, и, в некоторой степени, для всего высшего света.
- Так дайте же мне сделать это, не погубив ни ее, ни вас.
Он говорил очень тихо.
- Ваше доброе сердце вынуждает вас заботиться о малых сих, но, Ваше Величество...
Видит бог, он не хотел этого говорить.
"...Я буду обязан доложить обо всем, что видели и слышали мои люди, Его Величеству и Его Высокопреосвященству..."
- Мадам де Мондиссье сегодня угрожала смертельная опасность. Я уверен, что и ее, и ее подругу, донью Ампаро, заманили в эту глушь с единственной целью.
Кавуа нес чушь с тем же серьезным выражением лица, с каким королева говорила про неубедительные доводы. К счастью, не с тем, с которым она немногим ранее пыталась обвинить его людей в похищении благородной дамы перед своей свитой. Со слов "доверенного лица", которым был, конечно, шевалье де Корнильон, бежавший с места событий вместе с ней.
И который, признаться, уже стоял у капитана поперек горла.
Помнится, Ангулем говорил что-то там про кости.
Невинноубиенных.
- И, поскольку нами еще не найдены все участники этой затеи, я готов передать ее вам сейчас, поскольку вас сопровождает такой храбрый и умелый рыцарь как герцог д'Юзес. Но после этого я, так или иначе, вынужден отправиться к мужу мадам лично - это уместно и необходимо, поскольку я чувствую своим долгом как объясниться с ним, так и предупредить его об опасности, угрожающей его жене.
Кавуа не рассчитывал более, что Ее Величество сочтет возможным понять намек, поэтому допустил более чем прямую обмолвку, и сейчас не без затаенного интереса ждал, решит ли королева парировать или примет осторожное предупреждение.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Напротив, господин капитан, нет необходимости вам отправляться к супругу мадам – вы же не хотите погубить Луизу. Я поняла, что ошиблась, вернее, поспешила с выводами; а также уже сказала, что верю истории Луизы. Но отчего, хотелось бы мне знать, отказываетесь вы исполнить приказ вашей королевы?
Да, и притом уже дважды – приказ вернуть гонца. Этого она не сказала. И он спорил с ней, возражал ей, не подчинялся ей! И она, гордая испанская инфанта, в чьих жилах текла кровь Габсбургов – одной из самых могущественных династий Европы – не могла (и не хотела) терпеть этого.
Предупреждение она приняла. И даже дала понять, что не обвиняет больше его и его гвардейцев в похищении Луизы. Хотя это ещё как понять…она ведь не уточнила, с какими выводами, насчёт чего… Но ей было ужасно интересно, как он ответит на её вопрос.
- Я удивляюсь, что вы не понимаете или не хотите понять, что нам с мадам де Мондиссье намного проще будет объяснить всё её мужу… Вы же не хотите дуэли, не так ли?
«Дайте мне сделать это, не погубив ни ее, ни вас…» - Да как смеет он так говорить с ней!.. О, если бы не эти слова, не эта угроза, она, возможно, могла бы попытаться забыть, но не теперь, нет! – «И, конечно, капитан непременно доложит обо всём кардиналу, а кардинал – королю. А если…почему бы и нет? Да, так она и сделает. И если ещё…» - Идея была простой и вполне осуществимой.
А кроме того, она не понимала, чего он хочет – подтверждения этой истории, придуманной, скорей всего, им самим и которую они могли заставить Луизу рассказать? Но разве она уже не согласилась? Ещё тогда, сказав, что верит?... И...ни его самого, ни его гвардейцев теперь никто не обвинит во лжи. Чего же он ещё хотел?
Да, а вот месье де Мондиссье если захочет вдруг навестить капитана, то надо, чтобы дуэли точно не произошло, рассказать ему всё так, чтобы визит этот был с намерением поблагодарить... Надо всё это ещё рассказать Луизе. И вызвать месье де Мондиссье в Лувр - как только освободят Луизу.
Отредактировано Анна Австрийская (2018-12-01 21:33:57)
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа, который вовсе не отказывался исполнить приказ - напротив, согласился уже дважды! - но отказывался сделать это так, как ей хотелось, обозначил призрачную, едва заметную улыбку.
Монсеньор всегда понимал разницу.
Капитан мог бы сказать, что у него есть приказ короля. И не солгать. Но разве в этом сейчас было дело?
Он чувствовал ее гнев, и не мог с определенностью сказать, были это искры в ее прекрасных глазах или отзвук стали в мягком, чарующем голосе, или осознание того, что он осмеливался противиться ее воле.
И разве мог он уступить.
- Дуэли не будет, - мягко сказал он. - Ваше Величество, дуэли запрещены.
"И мне придется арестовать его. Но я этого не сделаю, потому что речь идет о моей собственной чести - и я убью его, в этом нет сомнений, как не будет их и у него".
Кавуа не хотел убивать из-за Мондиссье. Или из-за прогулки королевы.
Но все складывалось плохо. Слишком плохо, чтобы он мог продолжать, не рискуя своим, и без того рискованным, планом.
Маркиз понял бы сразу. Монсеньор - и того раньше. Она же...
Кавуа неторопливо отстегнул свою шпагу вместе с ножнами и с поклоном протянул королеве.
- Если вы желаете, чтобы все вышло по-вашему, Ваше Величество, соблаговолите арестовать меня, передать под конвой герцогу д'Юзесу и доставить в любую тюрьму Парижа на ваш выбор.
Это был ее единственный шанс настоять на своем. И его - не встретиться с Мондиссье в ближайшие часы. Или даже дни.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Вот так. Он сам отдаёт ей свою шпагу. Она добилась своей цели. Анна чувствовала сейчас некоторое удовлетворение. Она удержалась от улыбки, но в глазах промелькнула горделивая радость. Посмотрим, как он будет говорить дальше.
«Если бы я хотела арестовать вас, месье, я бы уже это сделала. Мне ничего не стоило приказать это герцогу или любому другому из моих дворян. Один мой знак – и вас с вашими гвардейцами арестовали бы. Хотя бы потому, что их десять, а вас – трое. И не было бы этого разговора, капитан, потому что ничто не препятствовало бы мне забрать Луизу и уехать. Только я этого не хотела и не хочу». – Так могла бы сказать королева, но не стала – ведь капитан и так не мог всего этого не понимать.
Она протянула руку, будто для того, чтобы взять его шпагу – и остановилась, на миг, не более, но этого хватило. Вся картина промелькнула у неё перед глазами. Гвардейцы кардинала знали, что под маской – она, и тем не менее… А ведь она могла остановить их, достаточно было снять маску и приказать прекратить… Шевалье де Корнильон и дон Гутьерре защищали их с Луизой, но и гвардейцы пытались их увести – неужели думали, что помогают ей? До этого ей даже в голову не приходило взглянуть на всё с другой стороны. И история, рассказанная Луизой (и, вероятно, составленная не без помощи капитана), уже не выглядела такой нелепой и странной, а кроме того, её имя в ней ни разу не прозвучало…
Значит, он действительно хотел помочь им с Луизой? До этого момента она не верила до конца… Да, здесь сыграла свою роль некоторая предубеждённость. Она поступит так, как должна поступить королева. Такая история случалась с ней впервые. И выбор всякий раз был очень трудный. Но сейчас она почти не колебалась.
Она лишь коснулась рукой эфеса шпаги, и голос её прозвучал мягко, а взгляд неожиданно стал тёплым.
- Нет. Если бы я хотела, я бы уже это сделала. Я возьму вашу шпагу лишь для того, чтобы вновь тут же вернуть её вам. – И она лёгким движением отклонила шпагу, возвращая её капитану, отказываясь от того, что он сейчас предложил ей. Лёгкая улыбка скользнула по губам.
- Послушайте меня, господин де Кавуа. Если вы были сейчас искренни – а я больше не сомневаюсь в этом – то сделаете, что я скажу. Сейчас вы пошлёте кого-нибудь за вашим гонцом, чтобы вернуть его. Мы с мадам де Мондиссье возвратимся в Лувр. И сами расскажем месье де Мондиссье о случившемся – так, как я сейчас услышала от Луизы. Как мы говорили сейчас. Объясним так, что он поймёт, что обязан вам освобождением Луизы.
Кроме того, хоть я и не знаю лично дона Гутьерре, но когда мне назвали полное его имя, я вспомнила его отца, который занимает высокий пост при испанском дворе, и я хочу предупредить вас – и примите это как добрый совет: не держите молодого человека здесь в плену, если не хотите спровоцировать международный скандал. Уверена, юноша ни в чём не виноват.
Анна не могла оставить без внимания дона Гутьерре, рисковавшего собой ради неё – и даже, скорей всего, того не зная (если не поверил гвардейцам кардинала). А шевалье де Корнильон?.. Они будут его искать, и помешать им никто не сможет… И королева не представляла, что могла она сейчас сделать для того, кто оказался втянут из-за неё в эту историю и на ком также нет никакой вины, для того, кто спасал её уже второй раз...
Отредактировано Анна Австрийская (2018-12-02 02:21:45)
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа спрятал улыбку, которая не отразилась даже в глазах - у него не было никакого повода для веселья, только циничное понимание - она так далека от простых смертных, что не понимает даже, что этот разговор состоится в любом случае. Мондиссье далеко не дурак, а сплетен он наслушается и в Лувре, и в гостиных. Как ни приказывай молчать.
- Видит бог, я сделал все, что мог, - пробормотал он почти беззвучно. И вслух добавил: - Ваше Величество, сеньор Гутьерре отнюдь не в плену. Он тяжело ранен и находится в руках врача. Где ему лучше оставаться до тех пор, пока сеньор маркиз не сочтет возможным о нем позаботиться. И...
Он посмотрел королеве прямо в глаза.
- Этот молодой человек опасен, Ваше Величество. Потому что говорит слишком много.
Он чуть не спросил: "Вы понимаете, о чем я?"
Не спросил. Подозревал, что знает ответ.
- Бредит, должно быть. Очень тяжелая рана. О нем... позаботятся, как подобает.
Кавуа не стал спрашивать про Корнильона, которого собирался убить. Как не стал бы спрашивать и Ришелье, чтобы не получить такого запрета, который не смог бы нарушить. Монсеньор слишком хорошо его знал.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Что ж, хорошо. Полагаю, что маркиз, когда ему станет известно, позаботится о доне Гутьерре. Я лишь хотела убедиться... - А насчёт того, что она вовсе не думает, будто юноша может быть опасен, она говорить не стала. Даже если он поверил гвардейцам, то не сделает ничего, что могло бы ей повредить - ведь так он сослужит очень плохую службу своему королю.
Анна сделала знак донье Эстефании. Только она одна могла понять, как тяжело далось решение королеве, и как хорошо, что она была здесь, рядом, потому что сил у Анны почти не осталось, но присутствие наперсницы придавало ей уверенности, потому что королева знала, что есть хотя бы один человек, на которого она может положиться целиком и полностью.
Перед тем как выйти вслед за дуэньей, королева остановилась, ещё раз взглянув на капитана.
- Благодарю вас, месье де Кавуа. - В конце концов, этот человек знал правду и мог её рассказать, но этого не сделал. И, опираясь на руку доньи Эстефании, королева вышла к ожидавшей свите.
- Луиза, пойдёмте со мной. Герцог, прикажите помочь мадам де Мондиссье и отвести её в карету.
"А Луизе нужно будет рассказать о разговоре нашем с капитаном, чтобы когда мы рассказывали обо всём её супругу, наши истории были бы одинаковы. И надо послать за ним - пусть прибудет в Лувр".
Le temps perdu ne se rattrape jamais
Кавуа проводил королеву низким поклоном - и вполне искренним. Она изящно ушла из ловушки, которую он, чего греха таить, поставил, и это вызывало уважение. Как и та забота, которую она вдруг, совершенно нежданно, проявила по отношению к тем, кто был ей верен.
Мондиссье, Гутьерре... Корнильон.
Ей не понравится, если он убьет Корнильона.
Сильные мира сего редко бывают верны в дружбе. Исключения, известные Кавуа, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Сегодня он причислил к ним королеву. И запомнил на будущее. Это могло оказаться полезным. А сейчас было просто опасно.
Он не хотел прощать смерть Мартеля. Он был другом, притом надежным. И погиб, выполняя приказ, ради...
Защищая честь королевы, да.
"Жареные каштаны", дьявол. С шевалье де Корнильоном и сеньором Гутьерре.
Капитан вышел из комнаты, когда вся свита королевы оказалась на улице. Поманил к себе Витто.
- Если я хоть немного знаю Ла Броса, он поехал к Рошфору. Постарайтесь успеть. Расскажите графу обо всем, что здесь произошло, и вместе с Ла Бросом возвращайтесь в Пале Кардиналь. Я пришлю сюда еще людей, как только сам доберусь до дворца. Что испанец?
- Очень плох.
Кавуа кивнул.
- Ни один человек не должен заговорить с ним в мое отсутствие. Кроме... Кроме Рошфора, если он захочет. Если кто-нибудь явится с такой же свитой, постарайтесь, чтобы заговорить сеньор Гутьерре не мог. Если, паче чаяния, приедет маркиз де Мирабель, пригласите его ко мне.
Кавуа убедился, что его поняли, вышел из домика, на ходу поправляя шляпу, забрался в седло и, приняв повод у слуги, с места в карьер уехал в сторону Пале, то и дело пригибаясь, чтобы не собрать головой все парижские вывески.
Это был мерзкий день. Оставалось только сделать его мерзким для других.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Нежданное спасение. 3 февраля 1629 года
