Продолжение вот этого: Пример бродяг и зерцало мошенников. Май 1629 года.
Отредактировано Эжени де Вейро (2019-05-22 12:31:36)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Какими намерениями вымощена дорога в рай? 16 мая 1629 г, Париж
Продолжение вот этого: Пример бродяг и зерцало мошенников. Май 1629 года.
Отредактировано Эжени де Вейро (2019-05-22 12:31:36)
Проводив шевалье де Лавардена, мадам де Вейро сдержала слово - велела запереть Бантьена до утра в коморке под крышей. Квартирная хозяйка любезно предоставила в распоряжение своей съемщицы временное узилище, и вопрос таким образом был решен.
Остаток дня и вечер южанка провела с пером и чернилами, честно вымарывая имена и вписывая подходящие замены, а потом долго сидела за столом, придумывая продолжение романа и вспоминая сегодняшнего гостя.
От него так и веяло тайнами. Свежим ветром далеких морей, загадками древних индейских богов, и кожу его окрашивало бронзой солнце чужой земли, лежащей далеко за океаном. Той земли, которую ей, мадам де Вейро, никогда в жизни не увидеть, а так бы хотелось, хоть краешком...
В комнате горел камин; Эжени мечтала, набрасывая на листе бумаги диковинные цветы, которые, наверное, могли расти там, в Новом Свете, и сквозь такие именно заросли, конечно, пробирались шевалье и его слуга в погоне за проклятым сокровищем...
Она так и заснула за столом, вспоминая почему-то улыбку в темных глазах гостя.
А на следующий день отправила горничную в ближайшую церковь с просьбой к кюре навестить ее ближе к вечеру. Южанке хотелось поговорить со священником до того, как шевалье де Лаварден выполнит свою просьбу и придет; в конце концов, священники тоже бывают разные, и говорила же ее подруга-аббатисса, что не каждое преподобие способно справиться со злым духом, их вроде как даже этому специально обучают, и что есть даже такие монастыри (в этом месте аббатисса всегда округляла глаза и клала в рот самую большую ложку варенья, чтобы Эжени как следует помучилась любопытством)... Так вот, есть такие монастыри, где в подвалах держат тех несчастных, кто не справился с тяжкой ношей изгнания дьявольских сил!
В общем, южанка, со свойственной ей верой в лучшее, хотела сперва взглянуть, кому предстоит доверить спасение души шевалье де Лавардена, и заодно предупредить кюре, чтобы у него тоже было время подготвиться. Хотя бы собраться с духом, потому что на большее времени все равно бы не осталось.
Можно было спросить у Ронэ, который много чего знал, но бередить душевные раны совершенно не хотелось, и бретера могло вовсе не быть в Париже, к тому же такое письмо он мог расценить неправильно, и это, в конце концов, было совершенно излишним.
Можно было спросить Варгаса, и даже получить разумный совет, но Эжени меньше всего хотелось посвящать в это дело своего телохранителя, потому что совет мог оказаться слишком разумным. И когда испанцу было лениво вникать в подробности дела, он вполне мог попробовать решить вопрос каким-нибудь окончательным образом, например, просто вызвать нового знакомого на дуэль.
Варгаса было жалко. Драться с одержимым, это, наверное, очень опасно.
Шевалье де Лавардена тоже было жалко.
По той же причине отпадали Портос и д'Авейрон. И в конце концов, это было бы крайне неделикатно, посвящать в секреты шевалье половину Парижа!
К приходу кюре в гостиную подали вино и нарезанные фрукты. Эжени дважды убедилась, что никаких следов ее писанины в доме не осталось, и что все аккуратно покоится на столике в спальне, и приготовилась ждать. В конце концов, Его преподобие, наверное, очень почтенный и в летах, быстро не ходит...
Мадам де Вейро ходила в церковь от случая к случаю, и, к стыду своему, не очень хорошо помнила, как выглядит местный кюре. К тому же на мессе было всегда так много народу, и вообще она предпочитала ходить в дальнюю церковь, через несколько кварталов от дома, потому что можно было как следует покрасоваться в платье и новых накидках...
Эжени мысленно смирилась с тем, что она ужасная грешница, и, уже завидев из окна худощавую фигуру в сутане, с ужасом обнаружила пистолет, забытый на каминном портике, и поспешила унести оружие наверх, поэтому в гостиную кюре провожала скромно одетая миловидная горничная со скорбным, приличествующим случаю лицом. Какому именно случаю, горничная, конечно, не знала, но подозревала неладное. Что-то вроде сборов хозяйки в монастырь.
С самого утра ничто не предвещало беды. И уже к обеду стоило заподозрить, что это не к добру. Служка передал просьбу одной из прихожанок навестить свою хозяйку в ближайшее время, и Андре не стал оттягивать это короткое путешествие в соседний квартал. Ему было просто напросто любопытно, зачем и кому понадобилось приглашать священника в дом. В конце концов, на исповедь молодые вдовы ходили сами, и в этот раз звали его не к одру умирающего. “Снова эти женщины что-то замышляют,” — подумал кюре, получив сообщение, и перекрестился, вознеся короткую молитву распятию на стене.
Мужчины предпочитали решать свои проблемы самостоятельно, а женщины спешили уточнить любой вопрос у святых отцов. На деле же мужчины утопали в грехах гораздо глубже, чем женщины. Во всяком случае те и другие, кто всё же стремился вести праведный образ жизни. И лучше бы Андре помог одному действительно нуждающемуся в его помощи мужчине, чем в сотый раз выслушал скорбную историю об обиженной служанке и странных травах на подушке очередной мнительной женщины. Впрочем, странные травы на подушке действительно были подозрительным примером. Просто про обиженных служанок, а вернее о подозрениях в их причастности к колдовству против хозяек, кюре слышал каждый день.
В общем, Андре насторожился заранее и прихватил с собой молитвенник, чтениями из которого его предшественник успокоил одержимую. Вдову де Вейро кюре лично не знал и на своих службах не видел, что очень его волновало. Благоразумно оповестив ещё нескольких служителей о том, куда направляется, кюре де Фурнье устремился по указанному адресу.
День был солнечный, однако светило клонилось к горизонту, и уже окрасило улицы зловещим оранжевым светом. Остановившись у нужного порога, Андре запрокинул голову и мысленно пересчитал этажи вместе с чердаком. Не спеша входить, он несколько мгновений прислушивался к ощущениям, опустив низко голову и глядя пустым взглядом в каменную плиту. Поэтому стучать ему не пришлось. Его приближение заметили из окна и дверь открыла благовидная горничная. Поздоровавшись, кюре проследовал за ней в гостинную, где в растерянности замер у кресла, решив дождаться мадам де Вейро стоя.
Пахло свеженарезанными яблоками. Андре заметил их на серебрянном подносе рядом с вином, и у него неприятно закололо в виске. А ещё левый глаз задёргался, но с этим он быстро справился, крепко зажмурившись и потерев веко согнутым указательным пальцем. Сочетание “хозяйка дома” и вино вызывали у него эту однообразную реакцию уже со времён его первого преподавательского опыта. Кюре Андре был даже рад своему нелепому состоянию, в котором его должна была застать призвавшая его мадам де Вейро. Может быть тогда она тоже совершит что-нибудь неожиданное, что выдаст её истинные намерения.
К большому стыду Эжени, весь опыт ее общения со священнослужителями совершенно не годился к случаю. Разговоры с подругой-аббатисой за вином сводились к обсуждению местных и парижских сплетен, а исповеди вовсе не стоило принимать в расчет, это ведь не разговор даже, а покаяние.
Мадам де Вейро вернулась в гостиную, терзаясь сомнениями и подбирая слова.
Кюре оказался человеком высоким, худощавым и очень строгим, и она мысленно прокляла свою затею, но решила быть твердой и идти до конца. Надо сказать, память о темных глазах шевалье де Лавардена весьма эту решимость укрепляла. В них читался живой ум, а сам шевалье был прямо-таки неприлично учтив и трезвомыслящ для одержимого, и все это говорило о том, что для него еще не все потеряно.
- Ваше преподобие, - Эжени изобразила вежливый реверанс, на всякий случай почтительно склонив голову. Она смущалась, конечно, уж больно неловкой была вся эта ситуация. - Я - мадам де Вейро, это я пригласила вас сегодня.
Южанка так смущалась, что даже не сразу заметила, как... э-э... утомлен, возможно, ее гость.
- Давайте присядем, - предложила она. - Хотите нюхательной соли? У меня есть мятная!
Она сняла с пояса флакончик в серебряной оправе и откупорила крышку. Запах предназначался для приведения в себя упавших в обморок дам, и на человека непривычного и находящегося в сознании, мог оказать, пожалуй, прямо противоположное воздействие.
— Добрый вечер, дочь моя, — Андре учтиво поклонился, наконец, явившейся и приветствующей его хозяйке. — Скажу сразу, я был очень обеспокоен, как только получил ваше приглашение. Какой срочный вопрос озадачил вас?
Несмотря на церемонное начало, говорил Андре быстро и сбивчиво для священника, сказывалось его собственное волнение, что он уже обозначил собственными словами.
На предложение присесть Андре непроизвольно обернулся в поисках наиболее твёрдого и аскетичного сиденья, однако, в этой гостиной дубовых скамей не обнаружилось, и пришлось довольствоваться тем же сиденьем, что выбрала хозяйка. Только Андре собрался устроиться в одном из кресел с затейливо изогнутыми ножками и подлокотниками, как случилось то самое, что он и предполагал. Оказавшаяся весьма пригожей собой молодая вдова от неожиданности или волнения (или и того, и другого сразу) потеряла бдительность и выдала свою связь с алхимией.
— О нет, не стоит беспокойства. Со мной всё в порядке…
Не то, чтобы нюхательная соль сама по себе была чем-то откровенно запрещённым или опасным для мирян. Но вот использовать её богобоязненные горожане вряд ли стали бы в повседневной жизни. Тем более, предлагать её священнослужителю!
Андре замер в растерянности, не уверенный точно, продолжать ли ему опускаться в кресло или выпрямиться обратно. Откупоренный флакончик всё в том же серебре уже испускал характерный запах. Едва уловимый с такого расстояния, но бедные органы чувств кюре уже ухватили его тончайшие эманации. “Мне конец,” — подумал Андре. Но надо было быть стойким перед лицом искушения дьявола! Поэтому он всё же опустился в кресло, на самый край сиденья, и уставился на хозяйку, сложив ладони на коленях.
— Я внимательнейше вас слушаю, мадам де Вейро. Какая беда у вас приключилась? Или вы желаете поговорить о чём-то ином? Обсудить вопросы богословия?
Серебро — это чтобы сбить с толку. Отвлечь внимание и расслабить бдительность. Тем более оно не опасно, когда человек ещё только вступил на тёмный путь, когда в нём осталось ещё много человеческого. А значит душу этой милой женщины ещё можно спасти.
- Обсудить, да, - Эжени, чувствуя немалое волнение, сама вдохнула из флакона и вернула его на пояс. Она тоже чинно сложила руки на коленях и постаралась принять самый скромный вид, какой только могла, но понимала, что не слишком в этом преуспевает.
Кюре выглядел очень впечатляюще. Таким, по ее мнению, и должен был быть настоящий служитель Господа, преуспевающий в вопросах экзорцизма. К тому же, он так проникся ее просьбой! Это было видно и по тому, как он волновался, и по его учтивым вопросам...
- Скажите, Ваше преподобие, вам случалось уже изгонять дьявола? - спросила она и поняла, что надо было, наверное, зайти издалека. - То есть... я не знаю, нужно ли его изгонять. То есть нужно, конечно, если он есть, но если нет, вы же поймете, правда?
Это нельзя было назвать толковым изложением, и Эжени сделала короткую паузу, собираясь с мыслями и пытаясь понять, какое впечатление произвела на гостя.
- У меня есть добрый знакомый, и с ним, возможно, случилась беда... Но я не знаю точно. Скажите, вы же сможете, понаблюдав за человеком, понять, все ли с ним в порядке или ему нужна особая помощь?... То есть... ваша?..
Андре внимательно смотрел на собеседницу и не мог упустить того, как живы были её мимика и жесты. Мадам де Вейро была похожа более на юную особу, чем на побывавшую за мужем чинную матрону. Бесконечная молодость - один из даров нечистого… Андре даже нахмурился от собственных опасений, они стали докучать ему, как бывало довольно часто. Быть может, это всего лишь его разыгравшееся воображение, эта женщина столь мила, ничего предосудительного не совершает и не говорит. А что касается нюхательной соли, так это всего лишь модное поветрие, и если она пожелает посетить его службу, он расскажет ей и прочим прихожанам, как могут быть опасны подобные дополнения к телесному здоровью.
— Изгонять дьявола? — кюре часто заморгал, мгновенно сбитый с толку вопросом, и сам будто помолодев лет на десять. Что за интересы у этой вдовы?! Однако, быть может, то было слишком не солидно для священнослужителя его статуса? Нельзя было показаться слишком неопытным. Хотя, а собственно, почему это нельзя? Этот вопрос гораздо серьёзнее происков служанок-мнимых ворожей.
— Вы задаёте очень серьёзный вопрос, мадам, — Андре даже вдвинулся поглубже в кресло, чтобы приобрести дополнительную устойчивость в этом в одно мгновение ока ставшем зыбким мире. - Теперь я ещё более обеспокоен. Вы же не шутите со мной?
Андре смерил женщину напротив строгим взглядом.
— Быть может, бесы овладели вашим любимым скакуном? — сделал он осторожное предположение, всё ещё надеясь, что ослышался. - Думаю, мы можем взглянуть на предмет ваших волнений, и я во что бы то ни стало помогу вам.
А что, если нет? Совершенно бедная вдова тут ни при чём. Дьявол действительно одолевает её, но она сама это заметила и теперь просит о помощи.
Андре вдруг окончательно расслабился и выпрямился, упираясь спиной в спинку кресла. Он осенил собеседницу и себя крестным знамением и прошептав одними губами пару строк молитвы. Да, это добрая женщина, которая нуждается в его помощи, и Андре безусловно ей поможет.
— Простите, что посчитал вашу проблему не столь серьёзной, и что помощь требуется вашему доброму знакомому. Конечно, я смогу всё понять, взглянув на него и тем более даже немного поговорив. Но расскажите и вы, что именно вас взволновало и обеспокоило в этом человеке, так что вы поспешили вызвать к себе меня?
Под внимательным, пронизывающим взглядом священника мадам де Вейро ощутила легкий страх.
На Юге была еще жива память о том, как обошлась католическая церковь с Добрыми Людьми в несомненной заботе об их душах, а ведьм и колдунов до сих пор ждал костер, правда, как говорят, только нераскаявшихся, а вот одержимые... Они же не виноваты в том, что с ними случилось?..
Она вспомнила взгляд шевалье де Лавардена. И впервые задалась вопросом, что делают с теми, кому, по мнению отцов Церкви, нельзя помочь?..
От этой мысли хотелось избавиться, потому что она будила дурные предчувствия.
Эжени на всякий случай тоже перекрестилась и сказала:
- Ваше преподобие, я попробую рассказать все от начала и до конца, но хочу сразу сказать, что мне этот человек показался очень разумным и... спокойным. Может, он и сам понимает, что с ним что-то не так, и даже ищет помощи, только не может об этом сказать, потому что... Это же, наверное, должно задевать его чувства, и... Я не знаю. Я совсем ничего об этом не знаю, но так получилось, что его слуга теперь мой слуга, и он расскажет больше. Но я очень вас прошу, помогите этому шевалье, он выглядит достойным человеком и...
В волнении она встала и кликнула горничную.
- Милая, приведи сюда Бантьена, - попросила Эжени, вручая той ключ от узилища, где со вчерашнего дня сидел лакей.
Молодая служанка бросила опасливый и уважительный взгляд на священника и торопливо убежала наверх, отпирать "знающего человека".
- Вот, сейчас он придет и расскажет... Только слуги, вы знаете, натуры впечатлительные, - Эжени сцепила пальцы в замок, бесконечно волнуясь и не желая, чтобы это было слишком заметно. - Он может и преувеличить, но вы же поймете?..
За дверью слышались голоса и шаги, и она замолчала в ожидании, когда Бантьен войдет.
Просидев ночь и день взаперти, в ожидании, как ему думалось, расправы, Бантьен был напуган и страшно зол. К тому же, с рассвета у него появился жар; стало трудно дышать; руки и ноги страшно опухли и покрылись алыми разводами. Отворившая, наконец, дверь его узилища горничная испугалась того, что увидела. Испугался, заглянув в зеркало, и сам Бантьен.
Опухшее, неузнаваемое лицо с огромными губами и едва приоткрытыми щелками глаз* - таким бывший слуга одержимого шевалье представал перед святым отцом. Бантьену почти не приходилось изображать жалкий вид: он действительно был слаб, дрожал в лихорадке и задыхался. Без сил опустившись на пол перед кюре, Бантьен хищно и затравлено покосился на мадам де Вейро.
- Ничего я не стану говорить, - просипел он и, взглянув на отца Андре, захныкал. - Вон до чего довели. Легко господам погубить простого слугу, святой отец!
* - отек Квинке, аллергическая реакция европейца на продукты жизнедеятельности филярий (паразитических червей). У аборигенов тропических стран эта стадия филяриатоза обычно проходит без симптомов. Привычка
На слова мадам о нраве и поведении предполагаемого одержимца кюре чинно кивнул, подмечая себе в уме эту особенность - разумный и спокойный. Если одержимца не беспокоит его состояние, то это уже очень плохой признак. Значит либо дьявол уже полностью овладел его духом, либо он сам призвал на себя такое бедствие, будучи в полном здравии рассудка.
- Может быть, может быть, - пробормотал Андре, представляя себе человека, одержимого дьяволом и при этом спокойно пытающегося рассказать об этом. Представить не вышло. - Он должен превозмочь свою гордыню, ибо гордыня тоже грех. И лучше будет, если он попросит о помощи сам.
- Да, простой люд более впечатлителен. Но и в то же время более искренен. Их простые воззрения с большей точностью передают суть вещей… - пока кюре вещал, в комнату вошёл обещанный слуга, и собственный, так сказать, портрет, что он внёс, едва не поверг Андре в шок. Спасло кюре только то, что он вцепился в нижний луч собственного креста и прикусил изнутри губу.
Так и просидел Андре, не в силах шелохнуться, пока вошедший не опустился перед ним на колени. Потом, осторожно положив ладонь ему на голову, кюре зашептал молитву Богородице, прикрыв глаза. Закончив и перекрестив слугу, он перевёл полный тревоги взгляд на мадам де Вейро.
- Что с этим человеком? Он всегда таков?
- Боже мой!..
Эжени при виде Бантьена попятилась, прижимая руки к груди. Может, это и было бы лучшим ответом на вопрос священника, если бы шепот ее не был так робок и невнятен.
Что могло произойти с лакеем за одну только ночь?
Первая мысль, пришедшая в голову мадам де Вейро, была не к лицу почтенной вдове, потому что она подумала о дурной болезни, какие иногда приключаются от известной невоздержанности. Вторая - что шевалье де Лаварден, может быть, сказал правду, и Бантьен, наложив лапу на проклятое индейское золото, теперь тоже проклят. И мог ведь визит его преподобия вызвать такое недовольство злого духа, чтобы тот проявил себя таким жестоким образом?
Третья мысль ни в коей мере не подходила доброй самаритянке - не заразна ли эта напасть?..
Пока священник читал молитву, Эжени взяла себя в руки. И даже успела испугаться. А что, если шевалье де Лаварден тоже... где-то... вот так... и никто не будет знать, какая помощь ему нужна...
- Вчера вечером я видела его совершенно здоровым, - пробормотала хозяйка дома. - Бантьен, что с тобой приключилось? Ваше преподобие, это то... то, что я думаю?.. Или я пошлю за лекарем?..
Ее невинное предложение служитель божий мог принять за недоверие к силе молитвы, но южанка еще не успела расстаться с провинциальной практичностью. Молиться за здоровье захворавшего стада на солнечном Юге предпочитали, уже влив в животных целительный отвар.
совместно
Андре не знал ответов на вопросы вдовы, но судорожно пытался разыскать их в закоулках своей памяти.
- Это определённо влияние злокозненных сил, - проговорил он почти беззвучно, будто разом лишившись всего воздуха в лёгких, как от удара. - Думаю, лекарь здесь уже бессилен. Нам срочно нужно увидеться с вашим знакомым.
Он поднялся из кресла, осторожно обойдя слугу, даже придержал край сутаны, чтобы та случайно не коснулась устрашающего вида человека. В этом жесте его вело не презрение к дьяволу, а более глубокое чувство брезгливости, тысячелетиями оберегающее человеческий род от заразы. Но отец Андре не придал собственному поступку значения, даже не заметил его за собой, более занятый волнующими его мыслями.
- Ой, не надо его, ваша милость, - шепелявя распухшими губами, выпалил Бантьен. - Ваша мило... Святой отец! Не отдавайте меня ему! И...
"И ей не отдавайте!" - было написано во взгляде слуги, косо брошенном на хозяйку. Впрочем, говорить такое вслух Бантьен не рискнул и только противно захныкал:
- Отчего мне никто не верит?! Костьми за хозяина, за хозяйку ложился, погибал, а служил, и вот...
Андре нахмурился, от его внимательного взгляда не ускользнул испуг в глазах слуги, быстро глянувшего на хозяйку. А здесь что было не так?
- И вот? Продолжай, дитя моё, - строго потребовал кюре, обернувшись к Бантьену всем корпусом и замерев на месте.
- И вот, что они со мной сделали, - не очень уверенно продолжил Бантьен, пытаясь сообразить, какой стороны ему держаться, чтоб уцелеть.
- Что же случилось? - Андре нахмурился, а потом сам взглянул вопросительно на мадам де Вейро. Теперь ему захотелось взять несчастного с собой в церковь, чтобы оставить на попечении местных лекарей, а заодно допросить в более удобных условиях. Вот только как к этому отнесётся хозяйка несчастного? Впрочем, в её дальнейшем поведении тоже крылись ответы на многие вопросы.
Отредактировано Андре де Фурнье (2019-05-07 21:41:37)
- Его обвинили в воровстве, я закрыла его до утра в комнатке под крышей, - проговорила Эжени, с ужасом глядя на несчастного. - Клянусь, это все.
Нельзя было оправдываться, никак нельзя было, но вид Бантьена был так страшен, и все произошло так внезапно, что ничего больше на ум не приходило.
И все же она не могла не заметить эту попытку обвинить своих хозяев в том, чего оба не совершали. Слуги... Слуги часто глупы. Может, если хороший лекарь объяснит, что случилось, а лучше вылечит...
Но кюре сказал, что лекарь уже бессилен...
В такие моменты она искренне жалела, что некому принять решение за нее.
- Его бывший хозяин вот-вот будет здесь, я пригласила его на ужин, - чуть тверже сказала южанка. - Я пошлю за врачом, он ведь не помешает вам, ваше преподобие?
На самом деле, она даже не знала, придет ли лекарь достаточно быстро. Ее погибшей сестре, Катрин, пытался помочь доктор Дарлю, лекарь капитана королевских мушкетеров, и он же, кажется, советовал ей мэтра Барнье. И это было удивительно, что он советует лекаря гвардейцев. Или это не он? Брат, Арман?
Избегая смотреть на изуродованное, опухшее лицо Бантьена, Эжени кликнула горничную. Надеясь, против всех правил приличия, что шевалье де Лаварден не заставит себя долго ждать, хотя именно его ей следовало бояться.
Сплетни о возвращении Лавардена из Нового Света широко разошлись по тихому кварталу. Прежде для этих людей поводом для пересудов была драка какого-нибудь мэтра Дюрана с трактирщиком Ожье из-за дохлого мышонка в сапоге; теперь же с удовольствием обсуждали, сколько дикарей истребил, сколько золота привез и вообще, не стал ли корсаром этот господин, квартирант мадам Барнье. Мадам ходила важная, молчаливая и загадочная, на всякий вопрос отвечая, что ей не велено говорить лишнего. С раннего утра на лестнице шушукалась детвора; маленькая Жанна сделалась богачкой, требуя от мальчишек подарки и угощения за право посидеть на ступеньках, посмотреть на океанские ракушки, а то и подняться к самой двери и послушать, как шевалье ходит у себя в комнате.
Все это страшно раздражало привыкшего к одиночеству Лавардена. Как назло, заняться ему было совершенно нечем - он написал и отправил вчера вечером письмо к Его Высокопреосвященству, сообщил нужным людям, что ищет нового слугу, настрочил записку для Роже, и теперь оставалось только ждать отовсюду ответов. Время до вечерней мессы тянулось бесконечно. Наконец, когда прошла примерно половина вечности, а солнце поднялось в зенит и еще не думало опускаться, Лаварден решил навестить своего духовника, отца Франсуа.
Пожилой отец Франсуа был необычным человеком уже хотя бы потому, что серьезно занимался математикой и астрономией. Священником он был тоже необычным, образованным, тонко понимающим человеческую душу, но увы - не всегда тактичным. Пока Лаварден рассказывал о своих злоключениях, отец Франсуа совершенно несолидным образом хихикал и вытирал слезы платочком.
- И что же, этот слуга, Бантьен, и впрямь сидел под кроватью? - воскликнул он и, получив утвердительный ответ, благодушно покачал головой. - Отчаянная женщина! Удивительная женщина!
Лаварден улыбнулся и чуть кивнул, выражая согласие со словами кюре - отчаянная, удивительная. Отец Франсуа тотчас с любопытством пригляделся к нему и поинтересовался:
- Сын мой, я должен спросить: удалось ли Вам забыть греховную страсть к замужней, которая владела Вами до отъезда?
Улыбка пропала с лица бретонца. Он опустил взгляд и бездумно скомкал в кулаке перчатку.
- По Вашему Совету, святой отец, я стараюсь о ней не думать. И в свою очередь, хочу напомнить о своем давнем желании оставить военную карьеру и пойти духовной стезей.
- А я снова отвечу: подождите с этим, - разочаровано отмахнулся отец Франсуа. - И в монашестве нужно иметь призвание, сын мой - одной лишь верой, хоть и искренней, тут не обойдешься. Каждый из нас нужен Господу на своем, а не на чужом месте.
Сказано это было слишком уж запальчиво, с отсутствующим, обращенным к собственной памяти взглядом, и Лаварден, молча наблюдая за духовником, предположил, что гнев отца Франсуа вызвал кто-то другой. И правда - духовник вдруг заговорил о невежестве, о жестоких священниках, забывших божью любовь, и, наконец, о том, что самому отцу Франсуа едва не обошлось дорого увлечение трудами некоего мэтра Кеплера, еретика. Далее он с воодушевлением попытался объяснить, чем же примечательны идеи этого Кеплера, на примере движения планеты Марс по небосводу, но тут уж Лаварден, не блистающий никакими знаниями, кроме необходимых солдату и офицеру, поспешил откланяться.
К уже знакомому дому он подошел, как бывало всегда после бесед с духовником, в умиротворенном и мечтательном настроении. Смерти Бантьена почти не хотелось - разве только если быстрой и безболезненной, потому что держать вора и мошенника среди нормальных людей было тоже неправильно. Еще на пороге бросилось в глаза странное, испуганное выражение лица горничной - так не встречают гостя в доме, где все в порядке. Лаварден не стал ни о чем спрашивать, полагая, что хозяйка расскажет сама, но, оказавшись в гостиной, остановился в крайнем удивлении.
Кроме хозяйки, его встречал незнакомый молодой кюре.
Грешным делом, Лаварден даже попытался вспомнить, не позволил ли он себе вчера ничего лишнего, такого, после чего на следующую встречу женщина может ждать кавалера уже со священником. Только когда из-за спины священника выглянул опухший до неузнаваемости Бантьен, все стало немного понятнее. Лаварден помрачнел и коротко поклонился:
- Мадам! - он перевел настороженный взгляд на черную сутану. - Святой отец... А-а, и ты, - лицо Лавардена исказила злая усмешка, - вор. Что с ним стряслось, мадам? Врач уже был, что позвали священника?
Последние слова не прозвучали бы, как ирония - если бы не исполненный упрека взгляд, который Лаварден бросил на мадам де Вейро. "Неужели Вы, мадам, приютив в своем доме преступника, боитесь - меня?!".
Южанка встретила появление гостя с нескрываемым облегчением и даже шагнула ему навстречу - наконец-то появился человек, который мог, во-первых, подтвердить, что еще вчера с Бантьеном все было в порядке, во-вторых...
Наткнувшись на его взгляд, она сбилась и с мысли, и с шага, немедленно смутившись и сообразив, к тому же, что Бантьена он как раз не видел. А еще она не любила лгать.
- Я пригласила его преподобие для небольшой богословской беседы, а тут... Внезапно, - Эжени растерянно посмотрела на слугу. - Я ведь обещала вам, что сегодня вы сможете увидеть его, но клянусь, еще вчера он был в полном порядке!
Сомнения южанки стали еще глубже при мысли, что одержимость злыми духами должна бы как-то проявляться при виде святых отцов, и кто знает, не визит ли священника стал причиной того, что Бантьена так перекосило. А шевалье де Лаварден выглядел... Как вчера, то есть хорошо.
Ее суеверность никогда не заходила так далеко, чтобы отказываться от рассудительности, и на всякий случай Эжени добавила:
- Я уже послала за врачом.
Все это было ужасно неловко, а теперь ей сделалось еще и немного страшно, потому что беда, случившаяся с Бантьеном, случилась всерьез. И теперь все выглядело совсем иначе.
И совета спросить было не у кого.
* * *
...Свежие сплетни догнали ее после возвращения в Париж. Среди "самых легкомысленных людей Франции" у нее нашлись знакомые, и одна из дам, желая позабавить приятельницу, пересказала ей недавние приключения ее телохранителя в салоне герцогини де Шеврез, не пожалев красок и подробностей. И о разговорах наедине, и о его неосторожной фразе о женщине, которой нельзя делиться, и о том, как вел себя Ронэ и как покинул особняк.
Рассказ южанку весьма повеселил. А потом, когда гости ушли, она закрылась в спальне, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Осознание, что Ронэ сделал ей предложение после размолвки с мадам де Шеврез (сразу после!), причиняло боль, как и понимание, что он отнюдь не был ей верен. Думать о том, что мужчины редко бывают верны, было легко, а вот увидеть своими глазами, а тем паче, услышать от других, оказалось... больно.
Эжени всю ночь просидела на кровати под балдахином, обнимая колени, и тихо плакала в темноте, осознавая и то, сколь уступает она герцогине. И знатностью, и богатством, и влиянием, и, наверное, красотой тоже. Что с того, что о мадам ходили не лучшие сплетни, она была красива и остроумна, ею можно было восхищаться, да что там, она ведь сама ею втайне восхищалась.
К утру южанка собралась с духом и написала короткое письмо. Она знала, что не вынесет новой ссоры, оправданий и объяснений (которых могло и не быть), и не была уверена в собственной душевной стойкости, поэтому доверила свои чувства перу и бумаге, и письмо это, попав не в те руки, могло бы ее полностью скомпрометировать.
После бессонной ночи дрожали пальцы.
"Мой дорогой друг,
С горечью в сердце я осознаю, как мало значит в Париже слово "любовь". Меньше любого иного слова. Этот урок, быть может, сделает меня больше парижанкой, и я теперь не знаю, хочу ли я этого, но я благодарна Вам и за него, и за те часы, когда я могла верить всему, что обыкновенно вкладывают в это слово поэты."
Она не знала, как продолжить. Слишком многое хотелось сказать, все сказать и... и ничего. Сжималось горло и было пусто в груди.
"Вы не станете беречь себя, но будьте счастливы. Мне бы и вправду этого хотелось.
Жаворонок".
Письмо она отправила с лакеем.
Конечно, Теодор пришел с вопросами. Эжени ответила, аккуратно подбирая слова и пытаясь не ранить собственные чувства и его гордость, хотя, видит Пресвятая Дева, ей снова хотелось плакать, уже от того, что она делала. А Ронэ...
Ронэ сказал ей, что она права.
И ушел.
И по-своему это было благородно.
Отредактировано Эжени де Вейро (2019-05-14 01:41:39)
совместно
Андре с великой заинтересованностью рассматривал обьявившегося шевалье, самого героя опасений молодой вдовы. Поздоровавшись с ним одним лишь кивком, он выслушал вопросы и их короткий диалог с мадам де Вейро.
- Я хотел бы забрать вашего слугу с собой, чтобы лекарь моей церкви смог осмотреть этого несчастного. Будет ли против мадам? - Андре развернулся лицом и всем телом навстречу женщине, чтобы видеть её реакцию на свой пристальный взгляд, но не тут-то было.
- Погодите, святой отец, - ледяным голосом произнес Лаварден, опередив возможный ответ дамы. - Это наш слуга, и покуда это так, мы сами за него отвечаем... То есть, - шевалье вдруг заметно смутился и бросил короткий взгляд на хозяйку. - Я хотел сказать, что это слуга мадам де Вейро и решать ей, но я уверен, что...
- Они вдвоем меня погубили... - захныкал Бантьен, цепляясь за полу сутаны.
- Что ты несешь, плут?! - бретонец со злостью и удивлением посмотрел на слугу.
- Я всё же настаиваю, - вдруг жёстко объявил кюре, укладывая руку на плечо Бантьена. - Раз вы не можете разобраться, чей это слуга, думаю, церковь обязана вмешаться и помочь страждущему.
Нытьё Бантьена только ещё больше раззадорило решительность кюре и его подозрения. Объявление слуги общим между двумя не связанными узами брака господами тоже, мягко говоря, не способствовало смирению подозрений кюре. Андре настойчиво подтолкнул Бантьена к выходу.
- Прошу простить меня, мадам. Позже вы можете послать за вашим слугой, и он вернётся к вам, если будет в добром здравии, - пояснил кюре, всё же пытаясь соблюсти хоть какие-то нормы приличия.
Эжени была несколько удивлена тем, что в церкви, оказывается, есть лекарь. В монастыре или аббатстве часто можно встретить кого-нибудь, сведущего в травах и порошках, но в церкви? Хотя... там бывает так душно! И кто-нибудь наверняка не раз упал в обморок, и может, во время исповеди тоже. И его преподобие, наверное, не слишком крепок здоровьем, обычное дело.
Взгляд служителя божьего был таким, что южанка тут же усомнилась в своих выводах. И чуть не согласилась. Ей в голову пришла неуместная, почти неприличная мысль: черные глаза кюре были строги и холодны, как два ружейных ствола.
Голос шевалье де Лавардена заставил ее вздрогнуть и очнуться.
- Подождите-ка, - попросила она всех сразу, переводя взгляд с одного мужчины на другого. А потом на третьего и обратно. - Конечно, это наш слуга!.. Кхм... То есть мой слуга. Это совершенно ясно. Но шевалье де Лаварден тоже его хозяин, и даже не очень бывший, раз уж Бантьен сбежал от него, а не был отпущен со службы. И я обещала, что сегодня они смогут...
Она глянула на шевалье де Лавардена. Смущение очень ему шло, и Эжени тщетно попыталась сдержать улыбку, несмотря на то, что обмолвка Бантьена заставила ее душу переместиться куда-то в пятки. Что это он такое нес при этом строгом священнике? Она же защищала лакея как могла! И шевалье де Лаварден не... Не стал настаивать еще вчера на его немедленной выдаче, и...
Что-то было не так, и она вдруг оборвала объяснения:
- Неважно. Лекарь скоро будет здесь.
Эжени очень вовремя вспомнила, что была хозяйкой большого поместья, и, несмотря на свойственную ей мягкость, умела проявлять характер. Кроме того, кое-что она успела понять и о своем лакее, и была уверена, что тот и не подумает вернуться, хоть десять гонцов посылай. Он так боялся шевалье де Лавардена, что скорее прокопал бы подземный ход из церкви за городские стены, чем вернулся...
- Если Бантьену требуется помощь вашего преподобия, я попрошу освободить для вас комнату. Для исповеди или... - она едва заметно шевельнула плечами, как если бы ей было холодно. Что нужно для экзорцизма? Что-нибудь особенное? - Но разумно будет не покидать этот дом в таком ужасном виде. Бантьену нужна постель и уход, здесь у него будет и то, и другое...
Пока хозяйка обращалась к святому отцу, за спинами обоих происходил диалог на совсем других тонах:
- К черту, к чертовой матери... Неизвестно, в каком виде меня назавтра найдут, если я здесь останусь, - едва слышно бормотал Бантьен, шаг за шагом отходя поближе к выходу.
- А ну-ка, - так же тихо, но очень угрожающе прошипел Лаварден, закрывая ему путь к бегству. - Что ты там несешь?!
Бантьен остановился, глянул на него злобно, как загнанная в угол крыса и отступил обратно за спину святого отца - как раз вовремя, чтобы услышать последние слова мадам де Вейро. Сообразив, что сейчас кюре может и уступить, слуга так и взвился:
- Помилуйте, святой отец, не губите бедную душу! Не оставляйте меня здесь, я уже не могу всего этого терпеть! Погубят они меня! Вот этот господин, - он указал на Лавардена, - меня сам выгнал, на голодную смерть вышвырнул! Что, Ваша милость, господин де Лаварден, что?! Вы ли не знали, что я по-испански ни слова не вяжу?! И что мне оставалось делать?!
Лаварден чуть скривился и отвел взгляд, чтоб не встретиться глазами с мадам де Вейро. У них с Бантьеном была, как бы это сказать, своя манера договариваться - иногда, раз в неделю или в две, Лаварден терял терпение, бил Бантьена за все его выходки сразу и приказывал убираться. Бантьен убирался - но на следующий день возвращался, плакался, раскаивался и все возвращалось на круги своя. Мог ли шевалье де Лаварден знать, что однажды Бантьен не вернется, а исчезнет, обчистив чужой дом? И мог ли он теперь объяснить хозяйке и святому отцу, что даже у дворян слова не всегда означают то, что они означают обычно?
- Что делать?! Уж точно не воровать, - прорычал он в ответ.
- Жалкие гроши, только чтоб вернуться в христианские земли! - со слезами завопил в ответ Лаварден. - И это после того, как вы с друзьями сжигали людей заживо! Вызывали призраков! Довели беднягу Леруа до самоубийства!
- Это ты его довел, - Лаварден шагнул вперед, но Бантьен живо улизнул и снова спрятался за священника.
- Я?! Я всего лишь бедный простолюдин, что я мог знать, что я мог понимать?! Почему же Вы меня не остановили?! И за это мне, горемычному, висеть в петле?! А Вы, госпожа, - лакей повернулся к мадам де Вейро, - Вы обещали мне помочь, а помогли - ему, взаперти меня держали, чтоб я не спасся ненароком! Что?! Напишете потом в своей книжке, как бедного Бантьена казнили, а?! Самолично посмотреть, поди, придете, как меня, несчастного, вешают, чтоб все, как есть, все ужасы точно записать?! - он бросился в ноги священнику и зарыдал: - Святой отец, сил моих больше нет терпеть, замучили! Каюсь, нечист на руку, хотел выжить - украл, сущие гроши, чтоб вернуться и умереть на христианской земле, но разве господь посылает за малые грехи такие страдания?!
Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-17 12:27:14)
Со слов вдовы ситуация становилась ещё более запутанной. Беглый слуга, сменивший хозяина на хозяйку превращался из невинной жертвы одержимца в настоящего прохвоста. Зачем оговаривать благородным господам простого человека? Андре всё же задумался, что немного умерило его решительность. Но мадам де Вейро первая завела разговор о вероятном присутствии злых сил в теле шевалье. Что, если появление дьявола во плоти и сбило с толку добрую вдову?! Андре снова пристально уставился на де Лавардена, разглядывая его с головы до ног. В какой-то момент он задержал долгий взгляд на его лице, намереваясь рассмотреть в глазах мужчины отблеск адского пламени, или попытку его скрыть. Но внимание того было слишком поглощено устрашающего вида слугой.
— Конечно, для экзорцизма потребуются серьёзные приготовления. И уверен, один я не управлюсь, — кюре ещё раз взглянул на Бантьена, отвечая на последние слова мадам де Вейро. Если верить показаниям свидетелей и участников изгнания дьявола, даже юные девицы, одержимые демонами, были способны причинить серьёзный вред, а то и убить экзорциста. Андре не собирался рисковать собственной жизнью. Тем более ему хотелось поделиться такими важными наблюдениями со знающими людьми, действительно сообщить обо всей этой странной истории вышестоящим служителям церкви. Случай был определённо неординарный, и Андре уже видел, как производит впечатление на тех, кто до этого считал его самым заурядным священником, способным только читать проповеди.
— Хорошо, пусть ваш, — он отдельно подчеркнул принадлежность Бантьена вдове. — Слуга остаётся здесь. Вы правы, так будет безопаснее для всех, включая его самого. Но мне придётся всё же покинуть вас на некоторое время, чтобы, как я уже говорил, подготовиться и привести помощников, которые могут понадобиться, если действительно одержимый начнёт сопротивляться.
После этой фразы Андре бросил невольный взгляд на шевалье де Лавардена. С этим человеком могли не справиться и трое взрослых мужчин, начни одержимый его бес защищать своё смертное тело.
И вот, когда кюре уже почти согласился на предложения благородных господ, слуга Бантьен бросился ему под ноги. Выслушав и лицезрея сцену, устроенную этим человеком, Андре окончательно растерялся. Вести одержимого в церковь? Что он задумал?! И тут ему в голову пришла интересная мысль. А точнее предложение для шевалье. То, как он к нему отнесётся, должно было многое рассказать Андре, и он произнёс эту мысль вслух:
— Шевалье де Лаварден… — он выдержал короткую паузу. — А не могли бы вы проводить вашего бывшего или беглого слугу вместе со мной в церковь?
Согласится или сразу откажется? А что, если согласится, а потом нападёт в тёмном переулке? Что же, это была следующая проблема, которую Андре намеревался решать, когда разберётся с первой. Согласится ли предполагаемо одержимый шевалье отправиться с ним в церковь?
Лаварден медленно поднял взгляд на госпожу де Вейро. Еще мгновение назад он собирался прервать треп слуги, развеять этот морок занимательной байки неопровержимыми доводами, из которых самый неопровержимый был обращен к суду и виселице. И вот, упущенное мгновение - и шевалье, позабыв обо всем, сам попал в лабиринт ужасного и желанного, вымышленного и правдивого, где золотой нитью во тьме ночных джунглей плела его судьбу, будто языческая богиня, невероятная рассказчица.
Снова пробежали перед мысленным взглядом чернильные строчки, и Лаварден поспешно отвел глаза.
- Не мог бы я... что? - переспросил он.
Вопроса кюре он не расслышал. Да и вообще забыл, пораженный внезапным открытием, зачем здесь находится. Оторопь длилась, может, несколько секунд, но этого вполне хватило Бантьену, чтоб оценить обстановку - и начать медленно пятиться к двери.
Лаварден сморгнул, потер пальцем переносицу и, стараясь не смотреть на мадам де Вейро, повернулся к священнику:
- Так собственно, Вы, святой отец... - мысли все равно возвращались к ней и к ее книге, и шевалье, заложив руки за спину, прошелся к окну, чтоб зрелище пустого неба помогло ему вернуться сознанием в происходящее. - Подождите! Мадам сказала, что слуга останется здесь, если мне не изменяет память. Сам он может просить о чем угодно, но я хочу напомнить Вам, что он преступник, и только ее заступничество пока что спасает его от виселицы... - Лаварден повернулся к стоящим в комнате и, не найдя среди них третьего, резко спросил: - Где он?!
Вместо ответа хлопнула входная дверь. Подавившись непотребным ругательством, бретонец бросился следом за сбежавшим слугой. Какая-то женщина вскрикнула на улице - слуга налетел на нее и оттолкнул, на мостовую посыпались красные и зеленые яблоки. А со спины уже приближался перестук копыт и грохот тяжелой кареты, и Лаварден едва успел отскочить обратно на крыльцо дома, когда экипаж пронесся мимо.
Бантьен отскочить не успел. Коренник сбил его и сам шарахнулся в сторону, чтоб не наступить на упавшего человека. Карету повело. Безымянная горожанка отчаянно и запоздала закричала, прижимая к груди свою пустую корзину. А яблоки,красные и зеленые, крупными каплями перекатывались под колесами, и за каретой тянулся алый шлейф крови по брусчатке, и другой крик, страшный, предсмертный оборвался внезапно и фальшиво, как звук лопнувшей струны.
Когда Лаварден подошел к остановившемуся, наконец, экипажу, на смену крику давно пришло многоголосое бормотание зевак и ругательства пьяного кучера вперемешку с причитаниями. Из кареты выглянул такой же пьяный, как кучер, господин и спросил собравшихся, кто этот несчастный, а ему зачем-то стали объяснять, что погибшего зацепило колесом и протащило по улице. Бантьен из-под кареты смотрел на все это с бессмысленным выражением лица и был бы как живой, вот только грудная клетка у него была неестественно-плоская, а полуоторванная рука перекрутилась, как рука тряпичной куклы.
Лаварден сделал шаг назад и обернулся в поисках госпожи де Вейро. Если только она еще не видела, то надо было не дать ей увидеть.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Какими намерениями вымощена дорога в рай? 16 мая 1629 г, Париж