Мадемуазель д'Арбиньи с опасением посмотрела на сою правую ногу, потом левую, и решила, что похромать сможет.
- Гийом — ну, мэтр Гийом, отцу моему покойному двоюродным братом приходится. Вроде как трактирщик, только по-настоящему он в нашем деле не понимает ничего, да и другим занят. Дружки его чуть ли не каждую ночь у нас пьянствуют, добрые люди и ходить перестали. Но проезжающих они не трогали никогда, что ж в своем дому-то. Это... - Жаку кивнул на девушку, - надо было. Кривого Жана подстрелили, убираться ему было надо.

- Подстрелили, говоришь? - Роже покосился на Ла Шеньера, а потом, уже с явным сомнением, на Кузнечика. - А вино отчего пить не стоит?

- Отрава? - предположил Ла Шеньер.

- Или снотворное. Или просто гадость. За гадость не вешают. А дружков сколько? Ла Шеньер, окажите любезность - посмотрите, не идет ли кто. Надо договорить.

Ла Шеньер с видимой неохотой развернулся, но отходить не стал.

- Дружков когда пять, когда и семь, - сдался Жаку. - Сейчас только Полуночник на чердаке спит. Они... людей они грабят. У нас отдыхают потом, дядя мой с ними заодно.
Он с тоской посмотрел на мужчин.
- Никаких сил нет, ваши милости. Сестре, Терезе, двенадцать только, а приставать уже стали. А жаловаться некому, кто слушать станет? Они ж потом и зарежут.

- Снотворное... но люди иногда помирают. Я не видел, слышал, как хвастались. Они раньше наших гостей того... никогда... Просто лошадь очень была нужна, а молодой господин... - он посмотрел на Анриетту — не опасный.
Девушка, напуганная рассказом мальчишки и полная самого горячего сочувствия, была уверена, однако, что гвардейцами движет самый что ни на есть благородный рыцарский порыв, испугалась еще больше:
- Вы же не собираетесь?! Их восемь...
Восемь — это было слишком много!

- Почему восемь? - весело удивился Роже. - Сейчас только два, а потом будет самое большее шесть. А нас чет-… пятеро! Так, Дуб!..

- Клен, - обреченно поправил Ла Шеньер, уже год назад смирившийся со своим прозвищем и теперь боровшийся только за выбор древесины.

- Клен! Вы на чердак. Возьмите Берензана, на самый всякий, и постарайтесь не заляпаться. А мы с Кузнечиком займемся мэтром Гийомом.

Анриетта растерянно посмотрела на Роже. «Пять» - это она пятая?.. Угу, много будет пользы... Когда она даже не подозревает, что делать. Но Жан-Анри ни за что бы не отказался, и девушка так же растерянно согласилась, неопределенно пробормотав:
- Да...

Мадемуазель д'Арбиньи послушно последовала за кузеном,  и изумление на ее лице отразилось точно так же, как и у остальных. Первым опомнился трактирщик.
- Шутить изволите, ваша милость? Какая лошадь, там же пусто!

Роже хищно ухмыльнулся.

- Погоди-ка, каналья, ты что - обвиняешь меня во лжи?

- Гвардейца кардинала? - тоном глубочайшего возмущения поддержал д'Онси. - Мой друг, не пачкайте об этого мерзавца вашу шпагу!

И, переходя от слов к делу, он прицельно пнул трактирщика в коленку тяжелым ботфортом.

Трактирщик взвыл, хватаясь за коленку и заваливаясь на бок, и почти не слышно было, как испуганно охнула Анриетта. На крик из двери снова высунулась бледная женщина и тотчас снова исчезла.
- За что, ваша милость?! - подвывание здорового детины звучало на редкость отвратительно, быть может, оттого, что не вязалось с внешностью громилы. - Нет ведь лошади!..

Анриетта стояла рядом ни жива, ни мертва, и только тихо, очень тихо шептала: «Это плохой человек... Это очень плохой человек.» Ее мутило,  с лица исчез румянец, и так от природы очень белая кожа приобрела мертвенный оттенок, так, что веснушки стали еще ярче.
Трактирщик вопил и хрюкал, И при последних словах Роже, захлебываясь кровью, запричитал:
- Разве ж я с ними заодно, ваша милость?! Они ж сами!

- Сами? - в ярости повторил Роже. - Сами?

- Вниз тащите! - заорал д'Онси. - Только заверните сперва. Кончайте, Вентьевр - так сапоги замараете, что никто не отмоет. Эй, юноша! Что с вами?

Роже, который снова начал было пинать мэтра Гийома, глянул на кузена и сразу забыл про трактирщика.

- Кузнечик, ты чего? - яркий румянец окрасил его щеки. - Черт… Все, я больше не буду. Забылся… виноват. Война, она… Пошли, поищем чего выпить.

Вдвоем они ухватили мэтра Гийома за руки и поволокли в трактир.

Анриетта поплелась следом. Навстречу гвардейцам снова выскочила женщина, худая и бледная, в точности, как Жаку, только еще и невысокая.
- Ох, господи! - испуганно всплеснула она руками. - Ваши милости!..
Из кухни выглянула нескладная худющая девчонка и охнула точь в точь как мать. «Не  кормят их тут, что ли?» - отстранено подумала мадемуазель д'Арбиньи. - «Трактир же вроде...»

Теперь Анриетта покраснела,  настолько густо, что веснушки выступили все равно. Жан-Анри никогда бы не позволил себе такую слабость, а она только что в обморок не упала. Но они были просто ужасны: и Гийом, и этот Полуночник.
И то, что делал Роже, славный и добрый Роже,  тоже было ужасно, и девушка впервые подумала,  то мужчины на войне совсем не такие, как дома.   Мадемуазель  д’Арбиньи вовсе не была неженкой, ей приходилось делать мужскую работу, и грубость она видала, но все же...

- Я сбегаю, сейчас! - живо отозвалась она. - И лошадей наших в конюшню отведу!   

Уже выскакивая во двор, она услышала, как заныл Полуночник:     

- Ваши милости, да что я сделал-то?!

Девчонка, точно только и ждала за дверью, выскочила с подносом, на котором стояли кувшин и кружки, так испуганно зыркая то на дядюшку, то на дворян, что удивительно было, как она не уронила поднос. Мать перехватила его, принялась расставлять кружки, и девчонка снова порскнула прочь.
- Все хорошо, лошадей с дороги никто не увидит, - сообщила входящая Анриетта, держа в руках вожжи и ещё какие-то веревки.

- Садись, мать, с нами, - предложил Роже, незаметно занимая позицию позади женщины. - И хозяину нальем, а? И гостю. Влейте ему кто-нибудь в глотку.

- Ты начальник, - с нажимом сказал Берензан, и двое других взглянули на него - д'Онси вопросительно, а Ла Шеньер - с явным недоумением.

Женщина побелела, хотя, казалось, бледнее быть уже невозможно.
- Как же с вами? - растерянно пробормотала она. - С господами-то..

- А как хочешь, - отозвался Роже, взял со стола кружку и подошел к спеленатому Полуночнику. - Хочешь - стоя, хочешь - сидя. Можешь за наше здоровье, можешь - за здоровьичко хозяина. Угощайся.

Он потянул женщине кружку.

- Нет... - шарахнулась женщина, почему-то испуганно глядя на трактирщика, - как же... не могу я..

- Почему не можешь? - удивился Роже даже с каким-то участием в голосе. - Мы же не кусаемся вроде… и ты ж у нас лошадь не крала, правда? Мы по-дружески предлагаем… покамест.

- Дети... - едва выговорила женщина, не сводя с трактирщика полного ужаса взгляда.

У женщины вырвался жалобный нечленораздельный звук, но двинуться с места она не посмела, только мяла и мяла в руках фартук. Из кухни высунулась девчонка и тут же вновь исчезла.
- Луиза, стерва, что за дрянь там?! - воскликнул перепуганный старикашка, но женщина только беззвучно открыла и закрыла рот, зато грязно выругался трактирщик.
- Роже, не надо, - тихо попросила Анриетта. Как-то она видела, как умирала собака, отравившаяся начиненным мышьяком куском мяса, предназначенного для крыс. Бедняжка так мучилась... Жан-Анри убил ее, воткнул нож в самое сердце, а Анриетта плакала и долго не могла прийти в себя, все вспоминались несчастные глаза, совсем как у человека... - Давай отдадим их прево?

- Это все она! - вдруг завопил трактирщик. - Мерзавка, Луиза! Она придумала, с любовником своим! Который к вечеру с шайкой и придет!
- Как же я?.. - растерялась женщина.
- Она, она! - подхватил Полуночник. - Она главная!
- А щенка ее не слушайте! - продолжал мэтр Гийом. - Все они за одно! Вы думайте, он маленький?! Вид один! Вы думаете, дитя?! Восемнадцать ему уже!
- Как же восемнадцать?.. - тупо пролепетала женщина, переводя ставший почти бессмысленным от ужаса взгляд с одного гвардейца на другого. - Дети у меня...
- Дети! - вторил Полуночник. - Чтобы честных людей заманивать, ваши милости! И мальчишка, и шлюха эта мелкая, Тереза!
Анриетта переводила с одного на другого взгляд почти такой же растерянный, как у трактирщицы.

Анриетта сначала даже не поняла, что это шутка и уставилась на гвардейцев почти так же как Луиза, которая не переставала тихо тупо повторять: «Как же... как же...»
Трактирщик, поняв, что убивать сейчас не будут, слегка осмелел.
- Зря вы, ваши милости, не верите! Увидите, от кого вся подлость-то идёт!

- Увидим, - подтвердил Роже и взял принесенные Кузнечиком вожжи. - А точнее, прево увидит, а мы покажем. Сам руки за спину заведешь или заставить?

- Так чего вязать-то? - трактирщик, однако, завёл руки за спину, - Куда ж мы из погреба денемся?

Д'Онси меж тем склонился перед Луизой в преувеличенно придворном поклоне.

- Извольте, сударыня, оказать нам любезность и проводить нас в сопровождении вашей очаровательной дочери в одни из пустующих покоев сего гостеприимного заведения.

- Чего?..- взгляд женщины был абсолютно пустым.

Анриетта, только что после признания д’Онси немного успокоившаяся и даже слегка разозлившаяся, потому что ну что это за шутки? - испугалась снова. Она никогда не видела разбойников и не имела ни малейшего желания их увидать.
Вряд ли мадемуазель д’Арбиньи утешило бы, что ввалившихся во двор троих самого неприятного образа мужчин вряд ли можно было назвать настоящими разбойниками. Три бывших наемника познакомились с Гийомом Моруа под Ларошелью и сошлись на почве общих интересов к дармовой выпивке, игре в кости и не любви к какому бы то ни было труду. Дидье Пикар и Жан Кривой нанимались в солдаты, дезертировали и пробивались помаленьку мародерством, Андре Сера, как и Гийом, пробовал наняться слугой к дворянину, но и того и другого хозяева прогнали из-за пьянства, лени  и полной никчемности. Вся компания пропивала последние гроши в захудалом трактирчике в Ла  Жарне, когда Гийома окликнул молодой солдат. Оказался он парнем из одной с Гийомом деревни, и от него Гийом узнал, что кузен его, трактирщик Жак Моруа, два месяца уже как преставился, пару недель только животом промаявшись. Первым сообразил Жан Кривой, что трактир - дело богатое и прибыльное. Был, правда, у Жака Моруа сын и наследник, Жак-младший, но мальчишке надобен опекун, а там... пока то вырастет да в пору войдёт, а что до вдовы... ну, жениться на ней можно, в конце концов.
Идея Гийому понравилась, вот только тащить за собой дружков не хотелось. Да задолжал уже каждому из них, делать нечего...
Луиза Моруа о муже горевала, плохо одной без хозяина, но справлялась как-то. Жаку подрос, от работы не отлынивал, серьезный был, весь в отца, и дочка, Тереза, матери изо всех силёнок помочь старалась. И появлению «кузена» трактирщица не обрадовалась. А уж потом и вовсе стало худо. Гийом работать не хотел и не умел, зато напивался что ни день, и дружки его пили и жрали, а прибыли от них никакой. Деревенские ходить перестали, чураясь шумных и грубых чужаков, проезжающие останавливались все реже, а запасы не бесконечны, чтобы вино и продукты покупать, нужны были деньги. План снова принадлежал Жану Кривому. Во-первых, подсыпать проезжающим дурманящее средство, грабить их, а самих... того... Но с этим надо было быть осторожными, таких выбирать, кого никто не хватится, а такие что-то не попадались. А ещё можно было ночью на дороге кареты грабить. От трактира подальше, чтобы не заподозрил никто. Одну карету им ограбить удалось, ехал в Париж меховщик, деньги вёз. Напугался, кошель отдал, кучер тоже сопротивляться не стал. А во второй раз не повезло. Говорил Гийом Кривому: дворян не тронь, себе дороже! Нет, полез же! А у пожилого господина,  совсем на вид божьего одуванчика, пистолет оказался, из которого он Кривого и подстрелил, да и кучер у господина оказался не промах. От греха решили, что Кривому бежать надо, а тут и попался мальчишка-дурачок на хорошем коне. Говорил же Гийом: не трогаем дворян!
- Луиза, вина! - со двора ещё завопил Андре. - Шевелись!