Предыстория: Какими намерениями вымощена дорога в рай? Май 1629 г, Париж
- Подпись автора
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » "С каждым сложенным костром..." Май 1629 года
Предыстория: Какими намерениями вымощена дорога в рай? Май 1629 г, Париж
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
— Снова этот гвардеец, — пробормотал Андре, крепче цепляясь за деревянное ограждение дрожащими пальцами. — Привёз из-за моря демонов, теперь хочет погубить и Париж.
Разговаривать с самим собой Андре не имел привычки, потому сейчас общался с полосатым котёнком, что оказался по соседству, умывая мордочку после вечерней трапезы мышью, пойманной в колокольне. Или голубем, что было более вероятно с учётом высоты нынешнего расположения обоих свидетелей творящихся внизу бесчинств. Андре не спал уже, кажется, третью ночь. Когда он попытался уснуть сразу после достопамятных событий гибели несчастного Бантьена, его разум охватил такой кошмар, что Андре проснулся в холодном поту ещё затемно и не решился засыпать обратно. Так его трясло и бросало то в жар, то в холод.
Третьи сутки Андре пытался справиться с преследующими его наваждениями, и вот сейчас стал свидетелем того, как события его сна обрели реальность.
Разверзшееся тело несчастного слуги гвардейца послужило воротами в Ад, через которые в Париж лезли жуткие твари: головоногие птицы без крыльев, но с жуткими крючковатыми клювами, клыкастые зайцы с горящими угольями глазами, лишённые всякой одежды и даже кожи грешники и их безголовые надзиратели с вилами и ртами посреди живота. Всё это пробиралось через тело Бантьена, разрывая его ещё больше своими когтями, клювами и зубищами, рвалось в ночной город, топоча по мостовой и со страшными криками вваливаясь в дома спящих горожан. Выволакивали их жён и детей за ноги, жрали прямо на пороге домов родителей их младенцев, совершали самые богомерзкие акты насилия над старухами, а сам кюре в молчании наблюдал за этим, будто бесплотным духом проплывая по улицам Парижа.
И вот сейчас, внизу, творилось нечто подобное, толпа каких-то бесноватых уродцев с вилами металась по проулкам, невнятно вереща и хватая сонных бродяг, не имея пока возможности врываться в дома. И возглавлял всё это действие уже знакомый Андре де Лаварден. Кюре прекрасно видел его нынче с колокольни среди беснующихся. Необходимо было срочно что-то предпринимать. Зря ему не позволили забрать тело в церковь, зря не послали за ним на отпевание, зря похоронили тело за городом, на христианском кладбище. Мертвец всё равно выбрался из могилы, осквернив тем самым святую землю, на которой был похоронен, ничто не остановило его! Андре собственными глазами видел следы его гигантских сапог в грязи, когда живой брат мертвеца всё же сподобился явиться к Андре и проводить его на разрытую могилу бывшего слуги шевалье де Лавардена и мадам де Вейро.
Нужно было разыскать проклятый амулет. Он точно был, Андре помнил, как видел его собственными глазами на развороченном теле Бантьена. Уродливое изображение подобия человека, определённо бес, через которого можно было вызвать его настоящее воплощение. Нет, нет! Нечего было искать! Амулет растворился в теле несчастного, что и заставило того подняться из могилы!
А чем сейчас занимался этот Лаварден? Возглавлял толпу одержимых, готовясь погубить весь Париж! А не то и всю Францию, всю Европу! Надо было спасать мир. Андре поспешил спуститься с колокольни, на которую уже и сам не помнил, как забрался. Винтовая лестница в каменном узком мешке при спуске оказалась ещё круче, чем при подъёме, Андре чуть не скатился с неё кубарем, наступил на хвост зачем-то поспешившему вперёд него котёнку, тот взвизгнул от боли, а кюре почудилось, будто он слышит крики адских тварей с улицы.
Не спавший почти трое суток кюре, оказавшись среди стен нижнего яруса церкви, снова позабыл, зачем и куда шёл. Стоило всё же сначала поспать, раз кошмары уже воплотились в жизнь. А на утро послать за Люком Бантьеном и заново расспросить у него всё, что тот знает о своём брате и его хозяевах.
- Слава богу, ваше преподобие, что вы уж за это дело взялись, - говорила женщина, не дав мужу и слова вставить. - Свинья подохла, аккурат как он встал. У Барбо молоко прямо в корове скисло, это верно ведьмовство. Куры по ночам квохчут, петухи кричат до рассвета - верно, это он все ходит и ходит, в окна заглядывает, мы уж запираемся на все замки. У Клотильды-дурочки горшок пропал с забора, а кому нужен горшок? Упырю нужен, у него, говорят, дырища в животе, и в горшке этом он кишки свои носит!
- Дура, как есть дура, - отодвинул ее пивовар, кланяясь святому отцу. - Кишки он в рубахе носит, а в горшок человечье мясо кладет, чтобы, значит, днем кушать. Со сна покушать первое дело... Да только верно, управы нет на него.
- Как поднял его колдун этот заморский!.. - снова встряла селянка. - Так и покоя нет!
- Да какой колдун, его милость сам пострадал, несчастный. Бабам дай волю... Она это! Где это видано, чтобы дама сама на кладбище явилась и в могиле рылась! Небось, взяла оттуда что-то, чтобы упырем, значится, повелевать!
- А я говорю, он это! Нахватался там в этом, прости Господи, Новом Свете проклятом, задурил ей голову!
Подмастерье пивовара переводил взгляд с одного спорщика на другого. Селянин мял шапку, подобострастно глядя на святого отца, и только кивал, поддерживая обоих спутников сразу.
- Вы уж спасите нас, ваше преподобие, - наконец промычал он. - Житья нету...
Но покосился, почему-то, на жену.
Отредактировано Провидение (2019-10-16 13:51:27)
— Кишки, да, — растерянно повторил за селянкой кюре, погружённый в раздумья. Образ Бантьена, переносящего в ночной вазе свои внутренности запечатлелся в сознании Андре явственней стен родной церкви. Простые люди вокруг с их словами, как всегда болтали глупости, но неожиданно Андре пришла в голову дельная мысль: "Что, если пропавший амулет однажды выпадет в горшок?"
— Если вы найдёте тот горшок, посмотрите, нет ли в нём сатанинского знака. У несчастного сразу после гибели на шее был золотой языческий амулет в форме дьявола, а потом пропал. Этот амулет может направлять нечистого, если он по-прежнему у Бантьена.
Андре говорил тихо, но при этом удивительно внятно, вынуждая собеседников молкнуть и прислушиваться.
— И на свинью тоже стоит взглянуть, отчего именно она подохла. А лучше сразу сжечь, вдруг её мёртвая туша принесёт ещё больше несчастий.
Выслушивая дальше рассказ свидетелей-простолюдинов, Андре немного пришёл в себя, прекратив путешествие по воображаемому, но тут его снова постиг Образ. Мадам де Вейро в чёрном платье и перчатках для верховой езды, укутанная по случаю ночной прохлады в плащ с глубоким капюшоном (воображение кюре услужливо одевало мадам), крадётся кошачьей походкой по кладбищенской грязи в своих мягких сапожках на каблучках, пользуясь колдовским зрением, копается специальной лопаточкой в могиле и вскоре по её велению оттуда встаёт ужасающих размеров труп.
— Да, мадам де Вейро определённо знает толк в порошках и травах. Что вы говорите, она была на кладбище?! Но зачем ей? Она ведь провела ночь в доме с телом покойного, и могла...
Неужели он сказал это вслух? Последнее дело — делиться с простолюдинами домыслами!
Андре поспешил осенить собеседников крестным знамением.
— Вы добрые простые люди, исповедуйтесь, соблюдайте пост и молитесь и Господь убережёт вас.
"И меня. И да направит на путь истинный, и даст мудрость отличить…" Андре шумно выдохнул.
— Ступайте, ступайте себе.
Он лёгким жестом послал селян в добрый путь, куда-то между исповедальней и выходом, а сам снова в растерянности затоптался на месте.
Пивовар заметно позеленел, видимо, представив себе, как роется в горшке с человечьим мясом, а то и с гнилыми кишками. Ничуть не лучше.
Тем не менее, все они пошли прочь, и до святого отца долетало только перешептывание:
- Слышь, золотая цацка...
- Дык проклятая же!..
- В кишках у него...
- Да не в кишках, в горшке!
- Ночь с покойником... Во бабы дошли...
"Простые добрые люди" исчезли, истово перекрестившись у выхода, подле чаши со святой водой, и в церкви ненадолго воцарилась тишина. Только с улицы доносились невнятные выкрики, стук дерева о дерево, топот ног, а потом, громом среди ясного (или нет - темного и ночного) неба, где-то грянул выстрел.
Почти сразу после этого в церковь влетел какой-то оборванец, вооруженный дубинкой и одетый в грязные лохмотья. Бедняга так спешил, пытаясь еще и озираться на бегу, что споткнулся и шлепнулся на плиты пола. Но, впрочем, тут же приподнялся и принялся искать взглядом свое грозное оружие, откатившееся к ближайшей скамье.
Некоторое время Андре стоял посреди нефа без единого движения, сложив вытянутые руки на животе, словно недавно установленная статуя смиренного святого. В перерыве между службами в церкви царили сумрак и тревожная тишина, нарушаемая приглушёнными камнем стен звуками с улицы. Андре моргнул так медленно, что успел увидеть сон со звоном стали, грохотом пушек и ржанием боевых коней. Будто он капеллан посреди боя с дьявольским воинством, даже запах гари будто бы почувствовал, от чего заурчало в животе.
Но в себя его привёл даже не звук выстрела откуда-то извне церкви, а шорох обрывков, в которые был одет бродяга, влетевший с улицы, будто пожаром гонимый, и глухой стук, с которым он шлёпнулся на каменные плиты.
— Сын мой, — кюре обнаружил себя упирающимся бедром в край спинки скамьи, та уже больно вонзилась в его ногу, прогоняя сон на яву полностью. Плавно подкравшись к посетителю, Андре как бы невзначай перекрыл полами своего одеяния обзор и доступ к закатившейся под крайнюю скамью дубине. — Что привело тебя в храм божий с оружием?
Он чуть склонился, протягивая руку скорее в жесте, призывающем подняться самому, чем помочь. Но голос кюре был умиротворяюще ласков, святой отец не осуждал, а только стремился успокоить страждущего. Ведь именно за успокоением он сюда пришёл?
— Ты ищешь спасения и мира, ведь так? Здесь всё так и будет, только смири свой гнев и не пытайся снова подобрать своего орудия. Здесь нет и не может быть твоих врагов.
“Если он на меня накинется, позову на помощь,” — подумал Андре, невзначай быстро окинув взглядом колонны и никого подле них не приметив, хотя тени и скрывали пару служек, наводивших порядок.
Оборванец оказался совсем молодым еще парнем в обносках с чужого плеча. Короткие и растрепанные рыжие волосы он перехватил лентой поперек лба, на шее у него висел старый медный ключ, открывающий неизвестно какой замок (если у этого ключа вообще был замок). Примечательности оборванцу добавлял длинный нос с горбинкой и неожиданно ясные, почти прозрачные голубые глаза.
- Вшпрпдбие, - невнятно пробормотал он и потянулся к руке священника - не то поцеловать, не то прижаться лбом. - Врдлка ловим... Видел я его, там видел! Не один он там!
Он говорил очень быстро, глотая окончания слов. И часто оглядывался на двери церкви, будто упомянутый упырь мог последовать за ним.
- Вонючий как яма выгребная... Я тут буду, вшпрпдбие, храм божий охранять, да? Тут буду?..
— Закройте все двери! — прокричал вдруг кюре на случай, если его кто-нибудь услышит. — Силы зла наполнили улицы!
А потом снова перевёл немного укоризненный взгляд на вбежавшего мальчишку: рыжий, не к добру это. Но где же твои человеколюбие и милосердие, Андре? Он всё же позволил коснуться своей руки, но крепко вздрогнул, когда служки захлопнули основную дверь. Та встретилась с косяком с таким тяжёлым грохотом, что кюре показалось, будто вся церковь содрогнулась и тонко зазвенел алтарь, будто ящик со снедью алхимика.
"Ох, что же я наделал?! Теперь прочие ищущие спасения не смогут проникнуть внутрь, чтобы уберечься!"
— Но совсем не закрывайтесь. Если кому-то понадобится помощь, впускайте, — пробормотал священник сварливым голосом себе под нос, что помешало его хорошо расслышать.
— Церковь охранит себя сама, сын мой, потому как Бог убережёт каждого в своём доме. Но твоя преданность похвальна, — обратился Андре снова к посетителю. — Ты можешь остаться с нами, пока страсти не улягутся. Пойдём, ты расскажешь нам об этом вурдалаке. Что значит, он не один? Появились и другие неупокоенные мертвецы? Или ты имеешь в виду, с ним есть его властители?
Ооо, что если там снова он, колдун из Нового Света и его наперсница-ведьма? Андре сам мелко затрясся, перекрестив себя и бродягу.
Меж тем, они вдвоём уже удалились вглубь правого нефа, где стояла укромная ширма исповедальни. Впрочем, сейчас, кажется, был не тот случай.
— Присядь, сын мой, — Андре кивнул на каменный выступ у стены, места на котором вполне хватало, чтобы сидеть, как на скамье. — И расскажи всё по порядку.
Бродяга послушался. Он следовал за святым отцом, как послушная овца за пастырем, благоговейно поглядывая на церковные стены, должные уберечь его от беды.
- Я все видел, - горячо зашептал он, едва уместившись на каменном выступе. - Вот крест святой!
Крест вышел размашистым и почему-то сильно напоминал морскую звезду, которых оборванец, вероятно, никогда не встречал.
- Их семеро! Вы только не говорите никому, вашпрпдбие, много их там, уедят они меня, если узнают. Троих видел, в темноте крались. Одному совсем худо, вонючий, страх, видать не ел давно, так его эти... товарищи его кормиться вынесли. Второй ничего такой, крепкий... Только рожа ух, страшенная. С одной стороны человек человеком, а как повернется, я чуть не... чуть не испугался. Я за бочкой сидел, спал там, чин-чинарем, я ж не буйный, да и с чего, вино у бабки разбавленное, чистая моча... Простите, вашпрпдбие, я это так, чтоб вы знали, что я все видел. А только с ними еще четверо! Они думали, что хитрые самые, что никто их не раскусит, а я сразу понял!
От бродяги отчетливо попахивало улицей.
- Те трое от людей скрывались. А этот, на белом коне, и второй, темнокожий такой, чисто рожа бесовская, еще и с пистолем, они за теми страшными погнаться не дали, развернули людей. И того упыря спасли, который шевалье... Шевалье де Грю! И там еще один был, только я его не рассмотрел, но тоже дворянин, точно...
С самого начала кюре внимательно вслушивался в слова бродяги, но рассказ его звучал столь путанно, что Андре едва не потерял нить повествования. Ему постоянно хотелось переспрашивать и уточнять, но когда этот тип заговорил про дворян, Андре собрал в себе последние силы и приосанился. В этом месте история стала слишком походить на наговор простолюдина.
— Так чем же те трое были похожи на упырей? Ты видел, как их совсем хворый товарищ кормился? Это он был шевалье де Грю?
Кюре огляделся по сторонам. Ему вдруг непреодолимо захотелось самому взглянуть на место, про которое говорил простолюдин. За бочкой.
— Где, ты говоришь, творилось всё это безобразие?
Наставлять на путь истинный дворян-прелюбодеев и крестить младенцев простолюдинов дело было несомненно богоугодное, но так всю жизнь и провести в блаженном неведении и благочестивых, но скучных делах Андре не желал. Выпавший на его долю случай борьбы с нечистью разжигал в его душе доселе невиданное страстное пламя.
— А шевалье Лавар… шевалье де Лаварден тоже был с ними?
Кюре непроизвольно сам вцепился в рукав бродяги, потрясая его, чтобы из парня посыпались ценные крохи новостей о заморском колдуне. — Кто это был? Мушкетёры или гвардейцы?..
Андре резко осёкся, понимая, на какую скользкую дорожку ступает. А что, если самому кардиналу Ришелье теперь грозит опасность?!
— Да сохранит Господь наши грешные души, — пробормотал Андре взволнованно, разжав пальцы и почти что стряхнув с них невидимые капли уличной мерзости с рукава бродяги. — Мне нужно взглянуть на то место. Что там сейчас на улице? Опасно? Бесы снова бродят толпой с вилами, нападая на мирных горожан?
Бродяга слушал священника, зачарованно приоткрыв рот и только кивая в нужных местах. Да, похожи на упырей, и да, де Грю или как его там, он самый.
Его преподобие отлично все понимал!
Под сводами храма едва слышно, тонко, пронизывающе засвистел ветер.
- Я покажу, где, вашпрпдбие, - пообещал рыжий, на всякий случай еще раз перекрестившись и пытаясь припомнить, был ли там кто-то, кого называли шевалье де Лаварден. И вспомнил, конечно.
- Был такой, - угодливо зашептал оборванец. - Этот де Грю к нему взывал, и он, значит, явился. На лошади прямо. А де Грю этот, говорят, из наваррского полка. Я все слышал. Эти, которые страшные, меня-то не тронули, так я близко был... А тот, у которого пол-морды нормальные, а пол-морды чисто вурдалачьи, и второй тоже, они к людям-то не пошли. Только куда пошли, я не видел. А этих видел. А этот, черный, который чисто рожа бесовская, этому шевалье де Ла... де Ла... дену... дядюшка, говорит. Вашепрпдбие, как это "дядюшка", он же нечистый! Идемте, идемте на улицу, эти-то, небось, ушли уже, так я вам все как есть покажу и обскажу! И про мушкетеров тоже! Они же это... "Именем короля!" Вот...
Андре уже вскочил с места, собираясь потратить некоторое время на сборы. Нужно было захватить бутыль святой воды, предварительно перелив её из серебряного кувшина (но то было не долго), переодеться в более удобную для пробирания по ночным улицам одежду, вернуть бродяге его палку, что закатилась под скамью, потому что Андре был нужен надёжный охранник.
— Подожди меня некоторое время здесь, сын мой. Я в скорости вернусь, и мы отправимся, — проговорил Андре взволнованно, а потом быстро зашагал в тень противоположного нефа, шурша о плиты полами облачения. Где-то в середине пути его внезапно осенила догадка, что бродяга мог замышлять недоброе, и хорошо было бы призвать в провожатые кого по-надёжнее. Но времени искать более достойных спутников у Андре совсем не было. Оставалось надеяться только на себя и на благочестие простолюдина. Великий грех — причинять вред священнику! Но с другой стороны, Андре сам собирался облачиться в светское и тем подвергнуть себя опасности. Нет! Ничего с ним не случится, Господь убережёт его от любых напастей! Даже от вурдалаков. Тем более от вурдалаков! И кюре должен был собственными глазами увидеть все те бесчинства, что описал его вечерний посетитель.
Через несколько минут кюре, как и обещал, снова предстал перед бродягой, набрасывая на голову капюшон уличного плаща.
— Я готов к нашему путешествию. Только напомни мне своё имя, сын мой. Ты ведь уже представлялся?
- К-кубизу, - представился тот, оглядывая священника с головы до ног и проникаясь увиденным. - Пьер.
Пока его преподобие ходил переодеваться, бродяга успел подобрать свою дубинку, и теперь мог, пожалуй, сойти даже за телохранителя. Из тех, что попроще и подешевле, а ночью, быть может, промышляют грабежом.
За дверями церкви их окутала ночная прохлада, и порыв ветра чуть не сорвал капюшон с головы святого отца.
- Сюда, - бродяга шел рядом, сделавшись словно бы тише и ниже. По крайней мере, на своего спутника он глядел с бесконечным почтением и снизу вверх, то и дело пытаясь заглянуть кюре в лицо в поисках одобрения.
На парижских улицах было непривычно тихо. То ли прошедшая здесь толпа охотников на нечисть собрала в себя и увела за собой всю окрестную шваль, то ли шваль сама разбежалась от греха подальше, но дойти до места удалось без лишних приключений.
- Здеся, - Пьер указал на проход меж домов. - Тут все и стряслось. Вот тут за бочкой я сидел.
В тусклом свете прихваченного из церкви факела мостовая казалась почти черной, и смятый комок бумаги, втоптанный меж камней, белел отчетливо - по крайней мере, по краям, где на нем не отпечатался башмак.
- Вот тута они его бросили, а потом дальше потащили, и этот... Де Грю... Он тоже тут был, тут его и заметили, а вот здесь этот был, на лошади, и этот... Ла... Который Ла... ден?
“Пьер Кубизу,” — мысли завертелись вокруг имени бродяги, совершенно не цепляясь. Андре старательно надеялся не потерять из памяти имени своего спутника, оно могло пригодиться. В итоге навязчиво звучащей в голове фразой стало напоминание не забыть имя, а не само имя. Ветер ещё этот, Андре в последний момент ухватил капюшон плаща пальцами в перчатке за верхний край, не давая тому слететь с головы. Снаружи стояла непроглядная ночная мгла, и стоило прихватить факел, что кюре и сделал, следом вручая его провожатому, чтобы не нести факел самому и заодно занять обе руки... Пьера. Смотри-ка, удалось! Вот только надолго ли Андре хватит этой памяти? Мысленно разговаривая с самим собой, Андре двинулся следом за провожатым.
На улицах и в переулках было зябко и пустынно, шаги отдавались гулким эхом, а ночная сырость так и липла к лицу. Кроме шагов Андре ещё слышал лишь ветер и сопение своего спутника, то и дело оглядывающегося на священника будто бы в ожидании благословения каждого своего шага. Даже собачьего лая или отдалённого стука копыт и колёс не было слышно, хотя время было ещё не особо-то и позднее. Тревожно.
Остановившись вместе с провожатым, кюре покрутился на месте, пытаясь высмотреть что-нибудь необычное. Рассмотрел стены, бочку, низкие накрепко закрытые по ночной поре двери, и только случайно обронил взгляд, чтобы наткнуться на белеющий среди камней листок бумаги.
— Лаварден, — рассеянно дополнил слова бродяги Андре, присаживаясь на корточки и подбирая с мостовой за самый чистый край клочок с отпечатком ступни. — Шевалье де Лаварден.
Перевернув листок и разложив его на левой ладони, Андре попытался рассмотреть в неровном свете факела, что на листке было написано или изображено. На бумаге обязательно должно было быть что-то написано или изображено, иначе никак, иначе что же, кто-то просто потерял хороший целый лист? Потом кюре быстро взглянул на Пьера, взволнованно хмурясь.
- Он, да. Шевалье де Лаварден, - старательно повторил Кубизу, запомнив наконец с третьего раза. - Он тут был, и племянник его, они оба эти... Ла... Лавардены. Племянник молодой такой, и усы еще не растут, да только это, видать, порода, ваше прпдбие, из ранних-то пташка...
Он охотно склонился над листом, держа факел так, чтобы все было видно и святому отцу, и ему, хотя по виду рыжего Пьера невозможно было заподозрить, чтобы он умел читать.
Но тут и не нужно было.
Большую часть листа занимал рисунок, сделанный уверенной рукой мастера, причем мастера, явно привыкшего рисовать с натуры, столь подробен и точен он был.
Впрочем, насчет точности и Пьеру, и священнику оставалось только догадываться. Кто из них мог похвастаться тем, что видел что-то подобное вблизи?
Кубизу точно не мог, потому что отшатнулся от листа, едва рассмотрев, и согнулся в три погибели, едва успев отвернуться от святого отца и чудом не подпалив себе факелом волосы.
Судя по звукам, горожанину сделалось необыкновенно дурно.
Под рисунком красовалась надпись, небрежно сделанная свинцовым карандашом, но разборчивая: "причина смерти - остановка сердца от сдавления натекающей кровью и воздухом; колотая рана груди, верхняя левая четверть, испанский стилет-четырехгранник. Дружище, не суди строго, он слишком поздно попал на стол. Для приживления это сердце не годится, но мы сделали роскошный набросок, пока труп был свеж. Ты был прав, такой метод годится только для вскрытия. Нужно понять, какой должна быть рана, чтобы человек смог жить с новым сердцем..."
Отредактировано Провидение (2020-01-07 22:10:36)
Пьер видел то же, что и он. В последние часы Андре сам себе не доверял, потому решил удостовериться по реакции второй ближайшей живой души. Стремительно переведя взгляд обратно на лист бумаги, пока свет факела ещё покрывал его, кюре внимательней вгляделся в изображение, чтобы осознать его полностью. Разделанный, как животное, человек, со вскрытой грудной клеткой, чем-то отдалённо напоминающий то зрелище, что довелось увидеть Андре в день смерти несчастного Бантьена, ныне превратившегося в вурдалака. Пропустив пару ударов собственного сердца и чуть не позабыв, как дышать, Андре раскрыл рот, чтобы произнести слова молитвы, но тут свет несколько сдвинулся — Пьер не выдержал ужасающего зрелища. Будь перед ними живое тело... вернее, уже мёртвое, но реальное, это можно было ещё как-то допустить. Но чтобы какой-то художник решился запечатлеть это... вместо картин божественных откровений или хотя бы портретов благородных особ... Увиденное Андре показалось ему совершенно немыслимым!
Прислонившись плечом к стене ближайшего дома, чтобы самому устоять на подкашивающихся ногах, Андре прочитал письменное пояснение к изображённому.
— Господь милостивый и всемогущий, сохрани наши души, — и ещё слова молитвы на латыни. Андре захотелось смять листок и отшвырнуть от себя подальше, но он из последних сил удержал себя от этого жеста. Нужно было отнести это важное доказательство обратно в церковь, надёжно сокрыть в какую-нибудь крепкую шкатулку, через которую дьявольская мерзость не просочится, а потом показать влиятельным господам, которые помогут Андре спасти Париж, и кардинала, и… Руки Андре задрожали, и он всё-таки выронил листок.
— Смог жить с новым сердцем… — повторил кюре перепуганным шёпотом. — Мы с тобой столкнулись с совершенно дьявольским планом, дорогой Пьер. Вернёмся же обратно в церковь, пока сюда не явились те, кто потерял здесь этот свой план!
Он снова опустился на корточки, чтобы подобрать выпавший листок, но тот неудачно спланировал прямо под пятку сопровождающего Андре, на этот раз лицевой стороной с рисунком вверх, что грозило появлением новых деталей от отпечатка башмака бесстрашного Кубизу.
Святой отец загадочно замер за спиной и у ног простолюдина.
— Сын мой, — проговорил он отчётливым и спокойным тоном, чтобы не спугнуть мальчишку, и тот не порвал бы башмаком зловещую бумагу. — Осторожно, без страха, сойди с того места, где стоишь. Вперёд, туда, куда смотришь. И не оглядывайся.
Отредактировано Андре де Фурнье (2020-01-24 07:03:32)
- А?! - Пьер замер, вытаращившись в темноту, будто ожидал увидеть там вурдалака, а потом осторожно оглянулся, конечно, едва не подпалив себе волосы. Не нашел святого отца за спиной, догадался посмотреть вниз, и с воплем отпрыгнул, чуть не выронив факел. - Аааа!!!
Но рисунок был спасен.
- Господи спаси и помилуй, гадость-то какая, - размашисто перекрестился он все тем же факелом. - Давайте сожжем это, вашпрпдбие, а ну как это тот самый вурдалак?!
Ему очень хотелось обратно в церковь, там было светло, почти тепло и куда уютнее, чем на темной улице, а еще было очень лестно сопровождать священника и держать ему факел. Может, если он будет достаточно вежлив и услужлив, кюре захочет, чтобы Пьер Кубизу и дальше помогал ему... может, в священной борьбе со всякой нечистью!
Представив глаза соседей и батюшки, Пьер даже приосанился, но тут же снова сник, уныло глядя на бумагу. Вурдалак выглядел очень по-вурдалачьи.
— Нет, это лишь дьявольский план по отниманию у человека сердца, запечетлённый на бумаге.
Андре попятился и будь на пару десятков лет старше, определённо приземлился бы мягким местом на мостовую, перевесив им или откормленным на церковных припасах брюшком, но поскольку он был молод и пища мирская ему была не особо по душе… Ну как сказать, отец Андре безусловно не голодал по доброй воле, но и не испытывал никогда того восторга, что вызывала у его коллег обильная и изысканная пища… В общем, молодой ещё кюре на ногах устоял, хотя и покачнулся в своей нелепой позе, словно кланяясь простолюдину. Выпрямившись, Андре не без омерзения свернул бумагу в трубочку, рассудив, что так изображение на ней меньше повредится, и припрятал свёрток в рукав. Левый, на случай если дьявольский план вздумает начать вредить его телу и отсушит руку. Андре по большей части в жизни пользовался правой рукой, левую ему тоже было жалко, но правая была важнее.
— Вернёмся в церковь, сын мой.
Оправив плащ, Андре с решительным видом двинулся в обратный путь.
Ему всё же стоило поспать. Уже с трудом отыскав подходящую шкатулку (крепкую, и при том не сильно дорогую, чтобы не жалко), вытряхнув из неё какие-то дешёвые кольца и перстни, отданные в качестве пожертвований, Андре уложил богомерзкую бумажную трубочку по диагонали, захлопнул шкатулку и закрыл на маленький ключик, который приладил на собственные чётки, чтобы не потерять. Снова пристроил их на левую руку и вернулся к бродяге, удерживая шкатулку за пазухой локтём.
— Сын мой, — обратился он к Пьеру совершенно потерянным от усталости голосом. — Если тебе некуда пойти, то ты можешь остаться переночевать здесь. Мы с тобой уже убедились, как нынче опасно на улицах. Мне тоже нужно отдохнуть, потому я оставлю тебя.
И не дожидаясь ответа, поплёлся во тьму, готовый сам уснуть на ближайшей скамье или в исповедальне.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » "С каждым сложенным костром..." Май 1629 года