- ...Зачем Вы ему верите? - хмуро осведомился Лаварден, бросая под стол собаке корку от мясного пирога. - Мадам Барнье, мне казалось, я имел все основания считать Вас проницательной женщиной.
Позднее утро застало бывшего гвардейца и его квартиную хозяйку на кухне. Что-то тихо шкворчало в котелке, в воздухе стоял уютный запах свежей выпечки. Мадам, казалось, неторопливо,но удивительно проворно раскатывала последний кусок теста, и каждое ее движение выдавало виртуозное мастерство, отточенное годами опыта. Поджарый щенок по кличке Баушан азартно попрошайничал. Сам стесняясь себе в этом признаться, Лаварден любил эти нечастые мгновения, когда можно было по-свойски поесть на кухне, послушать шкворчание в котелке и беззлобно отмахнуться от назойливости домашнего любимца. Но сегодня он обнаружил на столе пару забытых перчаток и обостренным нюхом ревнивого собственника почуял на своем любимом месте у окна запах чужака.
Это был, конечно, юный шевалье де Гро. С Наваррским полком у него, похоже, ничего не вышло, как и с любым другим: то ли офицерам не нравились его детское лицо и несуразные манеры, то ли он сам избегал слишком тяжелой службы. Но де Гро, конечно, успел отправить домой письмо, в котором написал, что прекрасно устроился в Париже, и теперь возвращаться было стыдно. Деньги у него полностью вышли. И жил теперь юный шевалье де Гро тем, что ходил обедать к знакомым и знакомым знакомых. Лаварден думал, что избавился от навязчивого юнца еще на той неделе, но скомканная перчатка с дыркой на кончике указательного пальца не могла принадлежать никому другому - и даже топорщилась на вышитой скатерти несуразно и смешно, совсем в характере своего владельца.
- А?.. А-а, это что он деньгами вернуть обещает? Так я и не верю, - пожала плечами мадам Барнье. - Не дура, чай. А так... Видно, что голодный. Сущее дитя еще.
- Дитя? - удивился Лаварден. - Ну и доколе же он дитем будет, мадам?
- Ай, мужчины все одинаковы!.. - отмахнулась мадам. - Мне вон тоже мэтр Барнье - не тот мэтр Барнье, который ваш лекарь, а тот мэтр Барнье, который муж мой покойный, - мне он тоже пенял, мол, доколе ты будешь сына под юбкой прятать... Правильно, чего ему беспокоиться? Не его же сын был - еще от первого мужа моего, Шарлотты родной брат, а Жанне с Бернадеттой, получается, единоутробный...
Голос мадам вдруг дрогнул, и Лаварден смущенно отвел взгляд. Отчасти потому смущенно, что запутался в родственных связях полкового хирурга, а отчасти... Эту историю он слышал тысячу раз. Но нынче, в тысячу первый, вдруг подумал, что сын мадам Барнье, наверное, был ровесником шевалье де Гро.
- Ну вот, допенялся, - продолжала мадам вдруг охрипшим голосом. - Поехали мой Андре с другом по делам в Мелён. А на обратном пути в трактире вина перебрали. И, видимо, лег мой мальчик поспать на обочине, да в ночь и замерз насмерть. И ведь столько людей, должно быть, мимо шло. Женщины. Матери... Нешто трудно было его разбудить, так и живой сейчас был бы... - почтенная вдова сморгнула слезы с глаз и принялась ожесточенно раскатывать и без того плоский круг теста. - А у шевалье де Гро ведь тоже где-то матушка живет. И не знает, поди, что с ним, как он... Что мне, кусок пирога жалко, что ли?!

Ее не по-женски низкий голос утонул в шуме, доносившемся с улицы. К стуку в дверь примешивались детские голоса. И, когда мадам Барнье отворила, в прихожую ввалились толпой - Бернадетта, Жанна, свора соседских детей и запыхавшийся слуга от мадам де Вейро. Баушан пришел в невероятный восторг, и гомон стал уж совсем невыносимым благодаря его заливистому лаю. Лаварден попытался утащить слугу к себе наверх, но тот не нашел ничего лучше, чем выпалить все прямо на месте.
- Она... Мадам де Вейро уезжает? - дрогнувшим голосом переспросил Лаварден, еще не успев ничего осознать. - И не вернется?..
- Ах, Дева Мария, да какая разница?! - всплеснула руками мадам Барнье. - Потом разберетесь, а сейчас - малыш!.. Ах, бедная кроха, да за что же это!
- Господи!.. Мне нужно ехать к ней!
- Господин де Лавальден снова уезжает в Новый Свет! За одной дамой! - подхватила маленькая Жанна, за что немедленно получила от матери подзатыльник и пронзительно разревелась.
Лаварден метнулся наверх и через полминуты появился на крыльце, застегивая на ходу перевязь. Мадам Барнье ждала его с видом самого искреннего беспокойства, и это было удивительно, потому она была женщиной самых строгих взглядов и любовницу своего квартиранта уже заранее осуждала.
- Скажите ей, господин де Лаварден, - нравоучительным тоном воскликнула она, поднимая вверх указующий перст, - скажите ей, что ребенку нужна мать! Как можно было оставить его одного?!.
- Одного?! - прорычал бретонец, пролетая мимо. - Мадам, отстаньте!
- ...Если бедный ангелочек выживет, то пусть в следующий раз она подумает!.. Хоть в Париж его возьмет, если не может... Скажите ей!..
- Скажу!
- И вот!..
- Что?!
Лаварден так опешил, что даже остановился. В ладони у него оказался старый аптекарский флакончик с незнакомой жидкостью. В воздухе терпко запахло травами.
- От хвори, знахарки одной зелье, - величаво бросила через плечо мадам. - Я Бернадетту им выпаивала... Но да Вы же ничего не передадите! Правильно, чего Вам беспокоиться? Это же не Ваш сын.
Лаварден без тени насмешки посмотрел ей в глаза и очень серьезно сказал:
- Я передам. Спасибо, мадам.

Скоро он уже подошел к дому  мадам де Вейро, и почти готовая карета окончательно убедила его в том, что это не шутка. Лаварден не знал, что и думать. Эжени не говорила, что у нее был ребенок. И хотя бывший гвардеец хорошо относился к детям и даже искренне привязался к дочерям своей квартирной хозяйки, это новость его ошеломила. У Эжени был сын - все равно, что у нее был бы живой муж. И даже больше - потому что любовь женщины к ребенку священна и безусловна, в отличие от ее любви к мужчине...
Лаварден едва не столкнулся с незнакомым дворянином на улице, повернулся, чтобы бросить торопливые извинения, и вдруг подумал о том, что человек выглядел странно. Будто кого-то ждал - возле кареты, которую готовили для Эжени.

Лаварден был готов принести свои извинения уже хотя бы ради того, чтобы не задерживаться. Но, проследив за взглядом незнакомца, он невольно вспомнил, как Эжени говорила - с едва слышимой в голосе теплотой, - "у меня есть друзья". И Лаварден сразу же подумал, что это, верно, и был один из ее друзей. Угрожающий голос незнакомца, его явное намерение навязать дуэль разом расправились с оставшимися сомнениями. В дружбу между мужчиной и женщиной бретонец не верил, и "друзей" мадам де Вейро примерно так себе и представлял - соперниками. Врагами.
Лицо Лавардена едва заметно изменилось - на нем отразилось вежливое, холодное внимание, - но ладонь легла на эфес шпаги.
- Назовитесь, сударь, - сказал он. - Свои манеры я не обсуждаю с кем попало.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-11-24 01:47:12)

Ледяная, недобрая любезность Лавардена на секунду дрогнула. Взгляд стал как будто мягче и заинтересованнее, но отнюдь не приветливее. Сам Лаварден, увидев со стороны такой взгляд, заподозрил бы, что человек задумал недостойную дворянина подлость.
- Граф де Ла Фер... - повторил он, запоминая.
И в следующий же миг оборвал себя: не надо! Он согласился на незавидную для дворянина службу, на роль тайного агента, но Бога ради, что же это - выведывать, шпионить, испытывать и проверять уже не по долгу службы, а по зову собственного сердца?! И кого проверять - любимую женщину?! Пылкую, открытую, благородную и отважную и о, в то же время такую беззащитную?!
"Ну а почему нет?" - удивился прежде, чем заткнуться, вкрадчивый внутренний голос. И Лаварден мрачно ужаснулся непрошенной мысли о том, что Кавуа, должно быть, хорошо знал, кому какое дело доверять.

Своего собственного имени бретонец назвать не успел - в это время мимо как раз прошла компания военных. Лаварден, как будто не замечая обнаженной на треть шпаги противника, проводил их спокойным сосредоточенным взглядом и повернулся к графу так же буднично, как если бы они обсуждали лошадей или погоду.
- Один человек уже вызвался преподать мне урок хороших манер, завтра, после вечерней службы.  Драться с Вами раньше, чем с ним, будет нечестно.
Это была чистая правда: вчера Лаварден, выходя из "Синего монаха", в который раз нарвался на Прешака. И дело было, конечно, не в Прешаке, и принимать вызов от назойливого задиры-мушкетера бретонец не собирался. Но сейчас драка была бы слишком невовремя. Потому что Лаварден, что бы он не подозревал, что бы не думал о таких "друзьях", должен, обязан был успеть увидеться с Эжени и добиться разрешения сопровождать ее.
- Если я останусь жив, я найду Вас сам, - бретонец даже улыбнулся, равнодушно и вежливо, но сделал шаг к двери, не поворачиваясь спиной к противнику и не убрал руку с эфеса шпаги.

- Граф! - почти беззвучно повторил шевалье де Лаварден с тем же чувством, с которым срываешь кровавую корку с едва затянувшейся раны или расцарапываешь нарыв. - Граф...
Он, наконец, постучал в дверь. Пока Жози открывала, бросил долгий, мрачный взгляд вслед уходящему сопернику. Считать незнакомца кем-то другим не было причин, но все-таки в глазах бретонца мелькнуло сомнение. Что двигало графом - ревность? Да, похоже. И все-таки, в Париже трудно жить затворником. Мало ли, кто подойдет к двери мадам де Вейро - и каждому навязывать дуэль? Странно. Впрочем... есть же Прешак, чем хуже граф де Ла Фер?

А в доме царила паника. Слуги в спешке собирали вещи. Вслед за Жози Лаварден хмуро прошел до гостиной - и остановился на пороге, молча, не в силах подобрать слова. Перебранка с нахальным графом всколыхнула в нем азарт; но здесь, в гостиной, где вязкое чувство беды, казалось, замедляло само время, азарт был плохим советчиком. Что сказать ей, как утешить - да и можно ли утешать? "Правильно, - откликнулась память голосом мадам Барнье, - чего ему волноваться, не его же сын!".
Взгляд, скользнув по столу, упал на раскрытое письмо. Слуга сказал, его доставили сегодня утром. Лаварден печально вздохнул.
- Эжени, - голос бывшего гвардейца, как всегда, был скуп на проявления чувств, и сейчас это казалось почти черствостью, - что сказал врач? У вас там хотя бы есть хороший врач?

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-11-26 18:29:59)

Мир перестал существовать - на несколько ударов сердца. Рядом с любимой так легко жилось одним мгновением. И Лаварден невольно попытался задержать соприкосновение рук, когда мадам де Вейро, волнуясь, вновь отошла от него. Она не заметила. Но в ладони бесценным сокровищем осталось воспоминание о мимолетно скользнувших тонких пальцах, и этого оказалось достаточно. Ревность и сомнения исчезли, забились ночными призраками в дальние и темные тайники души, и Лавардену было теперь почти стыдно за них.
- Даже с мастером может произойти роковая случайность, - заметил он, пробегая глазами строки. - Увы, я почти не понимаю, что здесь написано. И... - бретонец скользнул взглядом вниз страницы, - мадам Кушар. Вы говорите, Вы ее не знаете?
Лаварден мог представить себе обстоятельства, при которых писать письмо уехавшему владельцу станет какая-нибудь новая прислуга в поместье. Тут, конечно, надо бы объясниться для начала, одной подписи мало, но люди бывают бестолковы, причем даже не изредка. Еще одна случайность - а ведь много их! Верно сказала Эжени - "все сразу".
- Не может быть, чтоб не позвали врача, - сказал наконец, Лаварден, чтоб хоть как-то успокоить любимую. - Пусть управляющий слег, но кроме него и, гхм, мадам Кушар, в доме есть надежные люди? Или живущие поблизости родственники?

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-11-29 03:29:13)

- Ну и слава Богу, - улыбнулся Лаварден. - Под присмотром Вашей матушки лучше всем - и ребенку, и прислуге.
Он привлек Эжени к себе и крепко обнял, стараясь, чтобы в этих объятиях было меньше страсти - не страсть нужна женщине в такой момент. В глазах мадам де Вейро все еще стояли слезы, она вытерла их тайком, как будто он не видел, и все-таки теперь ей стало спокойнее. И, как будто все ее чувства отражались в нем, как в зеркале, спокойнее стало и Лавардену. Он поцеловал ее руку и прижал к своей груди.
- В этом нет ничего ужасного, Эжени, - тихо сказал он, заглядывая ей в глаза. - Надо делать то, что должно, а временная разлука закаляет чувство. Но может, нам не придется разлучаться. Я...
Последовала короткая пауза. Лаварден отвел взгляд, и его рука вдруг стала нечуткой и жесткой, как будто сжимала эфес шпаги, а не руку любимой женщины. Он так и не сказал ей, на какую службу перешел по возвращении во Францию. И не собирался говорить. Впрочем, бретонец сразу же опомнился и мягко улыбнулся, и в объятия вернулось тепло.
- Я постараюсь уладить пару дел и, по крайней мере, проводить Вас до поместья, - продолжал он. - Да и Вам... тебе. И тебе тоже следует подготовиться к поездке. Может, привезти из Парижа врача. Позаботиться об охране. Если я не смогу, то пусть поедет твой телохранитель. И... все будет хорошо, Эжени.
Он хотел бы в это верить, но что-то не давало до конца успокоиться. Лаварден снова поднял к губам руку любимой, но поцелуй получился рассеянный и задумчивый. Случайности, вот что - слишком много их было. Могла быть дуэль, могли ранить управляющего. Мог заболеть ребенок. Госпожа д'Авейрон могла доверить написать важное письмо... цветочнице? Нет. Экономке, хотя бы. Экономке, которая не знает местного языка. Которую, должно быть, не понимает никто из слуг. Которую нанял управляющий, потому что рехнулся. И это, к слову, объясняло дуэль.
Давно, еще когда стояли под Бредой, Хименес рассказывал историю о том, как неподалеку от Сеговии однажды сошла с ума целая деревня.
- Эжени, - очень осторожно спросил Лаварден, - а курьер, который привез письмо, он... наверное, еще отдыхает?

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-11-29 23:32:48)

- А-а, де Плуэнан... - шепотом повторил Лаварден.
Он хотел сказать, что слышал про это семейство. Но Эжени прижалась к нему так доверчиво, что сердце замерло от нежности и немого восторга - как если бы тебе досталось сказочное сокровище, на которое боишься дохнуть, боишься даже посмотреть, чтобы оно не исчезло. Лаварден забыл про Плуэнанов. Он покрыл быстрыми поцелуями ее лоб, висок и шею, зарылся лицом в ее волосы и только тогда позволил себе бесшумный вздох. Нет, никогда Эжени не узнает, как тяжело далось ему хладнокровное: "надо делать, что должно". У самого его от мысли о возможной разлуке тоскливо щемило душу. И хуже того - от мысли о ее ребенке, ее доме и ее родных. Жизнь богатой дамы, в которой бедный шевалье мог быть только любовником - из тех, которых женщины легко меняют. В этом, конечно, не было ничего дурного, и как ни посмотри, ему со всех сторон повезло. Если б только он не хотел быть для нее чем-то большим, чем очередной любовник! Если бы он мог делить ее с другими - с друзьями, которыми ее пленил преступный и роскошный Париж, увлечениями, которые у нее наверняка здесь были и появятся снова... с будущим мужем, который ей рано или поздно понадобится.

Он вспомнил, уже когда взялся за дверную ручку, намереваясь покинуть дом. Шевалье де Плуэнан - еще одно совпадение! Зачем бы одному из них ехать в Париж, да не из Бретани, а с Юга, да еще и верхом? Плуэнаны были из тех людей, кто редко покидал родные края, и в любом случае они могли позволить себе хорошую карету. Но когда он спросил про утрешнего гостя, к бескрайнему удивлению бретонца, Жози описала ему небогато одетого, щуплого юношу верхом на заморенной тощей кляче. Впрочем, конечно, это мог быть дальний бедный родственник. Но...
Совпадения, странные случаи - сколько их здесь? Слишком много, чтоб не заподозрить дурного умысла.

Выйдя на улицу, Лаварден не увидел ни графа, ни семинариста. Зато все так же торчал со своим возком старьевщик - нешто место здесь такое хорошее? - да на углу просил милостыню невзрачный нищий. И Лаварден уже совсем не удивился, когда, отойдя два квартала от дома мадам де Вейро, обнаружил за собой слежку. Слишком резво и упорно для якобы больных ног нищий следовал за бывшим гвардейцем, то садясь попрошайничать, когда Лаварден останавливался, то вновь припуская вслед. Наконец, бретонец свернул в узкий проулок и там, почти сразу - в колодец скрытого за сломанной калиткой дворика, образованного нелепо сгрудившимися домами. Быстрые шаги - и нищий пробежал мимо, а затем сбавил шаг в нерешительности. Дождавшись, пока звук шагов возобновится, Лаварден вытащил из ножен шпагу, скользнул в калитку и теперь уже сам припустил по узкому грязному переулку вслед за своим приследователем.
Нищий обернулся на топот ног, стремительно, так что взметнулись края лохмотьев. На старательно чумазом лице на миг отразилась растерянность, которую сменил страх и совершенно не нищенская ненависть.  Большая рубаха, зияющая прорехами на рукавах и в подмышке, залатанная в нескольких местах так, что отовсюду торчали клочья ниток, сдвинулась, обнажив в вороте что-то кожаное, потертое до светлых полос и дыр, но все же кожаное.
- Чего вашей милости? – нищий присел, выхватывая кинжал из-под своего тряпья. – Нет у меня ничего, не дам...
- Это ты меня искал, - спокойный и чуть меланхоличный, как всегда, голос Лавардена совершенно не соответствовал ни угрожающе покачнувшемуся лезвию шпаги, ни внимательному, настороженному взгляду. - Врать не надо. Зачем следил?
- Привиделось вам, - огрызнулся нищий, так же настороженно следя за рукой со шпагой. – Сплю я там, в закутке, дома нету...
Где-то над их головами приоткрылись окно, пьяный голос послал в три погибели всех, кто бродит под окнами, и на землю плеснулась вонючая жижа. Нищий осклабился.
- А то может, подобру поздорову? Вы направо, я налево...
Договорить он не успел. Лаварден шагнул вперед и небрежно, будто лениво полоснул шпагой. Кинжал нищего со звоном упал на землю. Из темного от грязи запястья закапала кровь. Бретонец вяло выругался - имея в виду, впрочем, пьяного на верхнем этаже, - и так же флегматично повторил вопрос.

*    *    *

Четвертью часа позднее Лаварден быстрым шагом покинул этот квартал, на ходу вытирая клинок полой плаща. Умирать за такие деньги он не нанимался - с таких слов нищий начал свой рассказ. И очень скоро бретонцу стало ясно, что умереть бедолаге все-таки придется. Письмо - письмо было поддельным, а "шевалье де Плуэнан" и давнишний семинарист оказались одним лицом - дворянином по прозвищу "Дух". Их нанимателем являлся неугомонный граф де Ла Фер, у которого к Эжени была, якобы, большая любовь и "нешто сударь не понимает?". А самого Лавардена нищий несколько раз назвал "господином де Варгасом".
Лавардену - страшно сказать! - хотелось бы думать, что граф готовил похищение. Это было бы, конечно, отвратительным поступком для дворянина и большой бедой для любой женщины. Но тогда, избавившись от графа де Ла Фер, можно было бы решить проблему. Если же за ним стоял еще кто-то... Живо вспомнились все намеки Эжени, все ее оговорки, про влиятельного и опасного человека, который и прежде подсылал к ней убийц.
Лаварден, уже свернувший к "Кривому монаху" - таверне, где граф ждал доклада от своих людей, - сбавил шаг. Оглянулся, будто что-то забыл и пытался вспомнить. И, резко развернувшись, направился совсем в другую сторону.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-12-03 00:42:54)

Возвращения своего подчиненного Лаварден ждал в кабаке "Тимьян и вереск". Заведение было пристойное и даже уютное, а теперь, в послеобеденный час, и очень тихое. Ритмично шуршала метла - жена хозяина подметала пол. У окна, покрытый солнечным светом, как золотым шелком, дремал седой мэтр Бонне; у его ног лежал большой серый пес, положив морду на вытянутые лапы. Трактирщик по прозвищу Красная Шапочка неспешно и как будто с удовольствием протирал кружки. Они с женой были бретонцами, но говорили на диалекте, которого Лаварден почти не понимал. Поэтому Красная Шапочка, задумчиво беседуя с женой, отвечал ей по-французски для удобства обоих завсегдатаев:
- Эх, такая беда у господина де Дрескиса - какой-то негодяй похитил его дочь. Вы знакомы с господином де Дрескисом, Ваша милость?
- Не припомню, - ответил Лаварден и поманил к себе собаку мэтра Бонне.
Старый серый пес призадумался, затем лениво поднялся и, цокая когтями по полу, подошел к позвавшему. Вежливо махнул хвостом, сел, привалившись теплой спиной к ноге, и позволил чесать себя за ухом. Мэтр Бонне то ли проснулся, то ли перестал притворяться, что спит, и присоединился к разговору:
- А разве у господина де Дрескиса есть дочь? У него, мне казалось...
- Сыновья. В законном браке, от почтеннейшей дамы. А дочь - от одной девицы.
- А-а, - многозначительно протянул мэтр Бонне. - Ну, так дочь, может, в мать пошла? Может, ее и не похищали?
Красная Шапочка усмехнулся. Трактирщица бросила подметать и вслух возмутилась, на что ее муж ответил снова по-французски:
- Бывают такие, которые сами хотят. А уже потом, если не женился или денег мало дал - начинают врать, дескать, силой взял.
- Порядочную девушку никогда не похитят, - подтвердил мэтр Бонне.
- Никогда не похитят ту, которую уже похоронили, - произнес Лаварден, не поднимая глаз от собачьей шерсти, - с остальными всякое может быть. Милейшие, оставьте в покое господина де Дрескиса и его семью.

Трактирщица торжествующе смерила взглядом мужа и мэтра Бонне. Те отмолчались. Лаварден коротко вздохнул и посмотрел в открытое окно. Думал он о том, что ему по долгу службы положено подозревать в ничтожном едва ли не государственную важность. А если все проще? Если граф де Ла Фер - всего лишь один из "друзей", которому быстрее прочих надоело ждать и на что-то надеяться? Похитил бы, увез туда, где не найдут и не помешают - и Красная Шапочка с мэтром Бонне сказали бы, что сама захотела. При мысли об этом хотелось свернуть графу шею, или сжечь его заживо, или сломать ему хребет и оставить подыхать. Не сидеть здесь, не ждать, не искать Варгаса, не пытаться ничего больше выяснить.
И конечно, хотелось упрекнуть Эжени. Ведь дала она этому подонку повод для знакомства? Ведь завела себе "друзей" в Париже - проведя здесь без году неделю? Будучи умной женщиной, неужели не поняла, что насколько превратно и грязно можно истолковать ее лукавое кокетство? И Красная Шапочка, и мэтр Бонне - оба они были, в сущности, добрыми людьми и хорошими семьянинами. Не подонками и не возвышенными романтиками. Эдакие - обычные люди. Плоть от плоти, кровь от крови Парижа, а может, и всего мира. И ведь Лаварден тоже был обычным человеком - и не мог понять, почему Эжени так себя вела.

Собака ушла, вернулась к хозяину. На пальцах осталось ощущение прикосновения к жесткой теплой шерсти, и это было приятно. Успокаивало. Очень вовремя, потому что казалось, что прошла уже целая вечность. Но вот, наконец, дверь открылась - и с порога засияла щербатая улыбка Матье Беттона. Он тоже был бретонцем, и потому часто бывал у Красной Шапочки. Никто не удивился, когда он подошел поздороваться и тихо поболтать с "вашмилостью" Лаварденом, а затем и с мэтром Бонне и, наконец, с собакой мэтра Бонне. Трактирщик, в который раз оправдывая свое прозвище, уныло затянул:
- Рассказывал ли я тебе, Матье, про свою бабушку? Она погибла лютой смертью - ее съели волки. И после смерти у нее остались долги в одной таверне, так ее бедная душа...

...Лаварден вышел из "Тимьяна и вереска", мысленно повторяя нужный адрес. Через четверть часа он был уже возле Нового рынка, прошел мимо кабака "Добрый знак", свернул в узкий проулок и помедлил перед дверью. А может, все-таки вернуться и вызвать графа на дуэль? Может, никто за ним не стоял, не нанимал его, и могущественный тайный враг, постоянно посылающий новых убийц - всего лишь плод богатого воображения талантливой женщины? Лаварден даже сделал шаг назад, но остановился.
И через минуту уже постучал в дверь Рамона де Варгаса.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-12-06 02:26:07)