К кузену Арамис пришел поздним утром, рассудив, что на службу тот из-за раны еще не ходит, а даму - хотя бы ту же очаровательную мадам де Буа-Траси - уже мог пригласить. Забежав к нему накануне вечером, он узнал от слуги, что рана еще не вполне затянулась, но лихорадки нет и врач уверенно обещает молодому человеку полное выздоровление. Тут слуга бросил на него испытующий взгляд, словно спохватившись, что друзья - и особенно, кузены! - его господина могут помешать этому выздоровлению, и уточнил, что месье де Вилье еще очень слаб. Арамис пообещал выяснить сам, и именно для этого пришел на следующее утро.

День выдался ясный и солнечный, и Арамис сделал крюк, забежав в "Сосновую шишку", где его охотно снабдили всем необходимым для позднего завтрака - от паштета из утиной печенки и двух бутылок испанского вина до корзины и слуги, который нес эту корзину и все ее умопомрачительно благоухающее содержимое до самых дверей. На пороге Арамис избавил его от его ноши и в спальню друга внес ее сам.

- Итак, друг мой, - спросил он, покончив с приветствиями, - признавайтесь, вам стало хуже после вчерашней жары?

Некоторые вещи между ними никогда не обсуждались: женщины, к примеру, или знакомство с мнимым Людовиком. И поэтому, сколь бы важно для него ни было хорошее самочувствие кузена, он позаботился о том, чтобы задать свой вопрос так, чтобы не задеть - и сделать возможным для него сказать правду, если визит г-жи де Буа-Траси и вправду повредил его здоровью.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

- Кузен… - прошептал Арамис, чувствуя, как щиплет в глазах. Воистину Господь был неизреченно милостив к нему, подарив ему Николя - и дружбу, оставшуюся такой же чистой и искренней, как в детстве. Всякий раз, всякий раз Николя был с ним великодушен, откровенен и открыт, и всякий раз, казалось, его собственные побуждения были сомнительными, а ему самому нужно было переступить через темные мысли. Вот и сегодня… мысленно Арамис сравнил душу своего кузена с той самой Луарой, в то время как его душа… порой ему казалось, что сравнение с Сеной было слишком лестным, но для парижской клоаки его самоуничижения не хватало.

К счастью, Николя дал ему предлог отвлечься, и, объявив открытым сезон охоты на столовые приборы, Арамис шутливо сел в засаду на скатерть - нашедшуюся на нижних полках серванта вместе с белоснежными салфетками, подстрелил из невидимой аркебузы тарелки и бокалы, опустошил обнаруженные в ящике силки с ножами и провозгласил редкостную удачу, выяснив, что в их ловушку попались также вилки.

Совершенно избавить кузена от домашних хлопот ему при этом не удалось, но, утешив себя уверенностью, что Николя уже настолько близок к выздоровлению, что движение пойдет ему на пользу, он с непривычной искренностью перешел к истинной цели своего визита:

- Чтобы вы знали, кузен, я хотел просить вас о помощи. Зная, что хорошей едой вас не подкупить, я позаботился об ужине совершенно бескорыстно.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

И снова Арамис ощутил необъяснимую неловкость, даже при том, что собирался быть совершенно откровенен с кузеном. Николя не менялся: и в детстве тоже его легко было вовлечь в любые затеи. Тогда, впрочем затеи юного шевалье д'Эрбле были куда менее опасными.

"Он мужчина, он взрослый, - напомнил сам себе Арамис. - Он решит сам".

- Мы не будем ужинать тут, - пояснил он, когда кузен умолк. - Если, конечно, вы захотите… и сможете! Если вы сможете ко мне присоединиться. Но я думаю, вы захотите. Вы понимаете, что если ничего не делать, Атос останется в Бастилии до возвращения его величества, а то и дольше? Но мой друг Портос рассказал мне прелюбопытнейшую вещь, и я хочу попытаться… Нет, минуту.

Он глубоко вздохнул, приводя в порядок разбегавшиеся мысли, и начал сначала: Портос, как Николя, бесспорно, знал, вместе с другими мушкетерами нес сейчас службу при королеве-матери. На следующий день после турнира тот отправился в Бастилию в составе охраны Месье, желавшего извлечь оттуда одного из своих прихвостней. По прибытии обнаружилось, что прихвостня в тюрьме больше нет и что в приказе королевы-матери не было проставлено имя.

- Открытый лист, друг мой! На освобождение из Бастилии!

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис сумел как-то удержаться от улыбки, которая могла быть понята неверно, но он был пристыжен - за миг до того, как Николя заговорил снова, он пришел к выводу, что кузен ищет способа отказаться. О, он был бы сам виноват, он мог бы выбрать лучший способ - не создавать этого ощущения опасности, но, напротив, представить всю затею как увеселительную прогулку… Что только сподвигло его на такой глупый риск? Можно подумать, он хотел проверить, как далеко Николя готов зайти ради своего кузена!

- Две вещи, - сказал он, салютуя в ответ своему. сообщнику и сотрапезнику. - Ах, нет, три! Первая из них - отведайте, прошу вас, этого чудесного жаркого. Портос клянется, что даже в Лувре не подают лучше, а он знает толк в угощениях!

По-братски разделив с кузеном содержимое горшочка, распространившего на весь дом благоухание баранины, шалфея и майорана, он продолжил:

- Ты знаешь, брат Убегающий Вдаль, что я… - он запнулся, осознавая внезапно, сколь велик контраст между детскими прозвищами, которые они использовали до сих пор, и делами, к которым они друг друга призывали. Улыбка тронула его губы, и продолжил он уже иным тоном - легким и насмешливым: - Вы знаете, что я сделался иезуитом. Не буду говорить о причинах, подтолкнувших меня к этому, довольно и того, что мой сан и мой орден дает нам некоторые преимущества. Вы слышали наверняка, что Орден Иисуса не чурается политики? Наверняка Месье слышал то же самое, и я хочу предложить ему… договор.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

- Не мы, дорогой друг, - Арамис не улыбался, и в голосе его не было и намека на снисходительность, но как же тяжело ему это давалось. Наивный вопрос кузена резанул его прямо по сердцу - они были дворяне, рыцари, а рыцарям подобные уловки вроде как не к лицу. Разумеется, в бытность свою мушкетером и с тремя своими товарищами Арамис не гнушался более неблаговидных поступков, но то легко было списать на военную хитрость, а тут… - Или точнее, не барон де Вилье и шевалье д'Эрбле, а посланники самого могущественного ордена во Франции… и в Испании. Предоставьте разговоры мне, ваша роль будет иной.

План его был прост, хотя посвящать в него кузена ему и не хотелось: Николя был порой слишком благороден и прям, и в том, сумеет ли тот ввести его высочество в заблуждение, зная правду, он сомневался. И поэтому он объяснил лишь часть - задачей Николя было сперва передать его высочеству письмо с предложением о встрече, а затем сопроводить его в качестве доверенного лица и телохранителя.

- Я надеюсь, он согласится, - закончил Арамис, почти невольно выдавая главное свое сомнение. - Я надеюсь, он захочет рискнуть.

"Не побоится" было бы вернее для почти кого угодно другого, но с Месье Арамис надеялся на своеволие принца, его взбалмошность и жажду власти.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис подавил вздох облегчения - когда Николя не ответил сразу, он сразу же забеспокоился, что кузен откажет. Много ли чести в том, чтобы обвести вокруг пальца наследника престола? И пусть Николя не знал о планах Арамиса, разве не мог он догадаться? Многие могли полагать барона де Вилье славным малым и только, но Арамис знал, что тот и умен, и богат на выдумки. Если когда-нибудь он перестанет доверять…

- Какая аудиенция, сохрани Боже! - засмеялся он, отламывая теплую горбушку. - Счастливый случай, не более - вы же то и дело несете службу в Люксембургском дворце! Рано или поздно Месье пройдет мимо вашего поста - особенно если вы будете нести караул в галерее с полотнами Рубенса. По слухам, ее высочество принцесса де Гонзага привила его высочеству такую любовь к искусству, что он часто приходит полюбоваться на свою мать.

Слухи добавляли, что Гастону по нраву ее молчание или что привлекают его на самом деле сладострастные женские тела, которыми Рубенс обильно снабдил почти каждый триумф Марии Медичи, но какая разница?

- С ним легко заговорить, - продолжил он, - он не чванен, как и его величество.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис снова скрыл улыбку - все-таки тщеславие было свойственно его кузену ничуть не менее, чем любому иному! - и почти сразу нашел ответ:

- Вы помните, может, одну из картин в этой галерее - с двумя кардиналами? Не помню, что еще там изображено, кроме ее величества - хотя и ее одной хватило бы на все полотно.

Полнота королевы-матери из приятной глазу еще не перешла в чрезмерную, но, пусть королевы не бывают некрасивы, уже служила темой для легких насмешек. На картине, о которой Арамис говорил, впрочем, регентша была представлена столь изящно задрапированной в темные одежды, что очень многие возжелали бы занять место фигуры в алом, с непривычной скромностью державшейся чуть позади своей покровительницы и едва ли не вцепившейся ей в рукав.

- Признаться, - продолжил Арамис, - меня неизменно занимал вопрос, от чего его высокопреосвященство пытается удержать ее величество.

Следуя примеру кузена, он впился зубами в свой кусок хлеба и тут же невольно поморщился, оцарапав нёбо о жесткую корочку.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис дал себе волю и рассмеялся.

- Не слишком похож, не так ли? - согласился он. Кардинальский ли пурпур был тому виной, звание ли первого министра его величества - даже в бытность его мушкетером Ришелье не представлялся молодому аббату иначе чем функцией: смертельно опасной порой, заслуживающей уважения или даже восхищения, но, склоняясь в поклоне перед кардиналом или размышляя о нем, Арамис никогда не видел в нем человека. Если бы он дал себе труд рассмотреть внимательнее изображение верного советника королевы-матери, он, может, и не был бы столь категоричен, но в его глазах молодой, привлекательный и щеголеватый человек на картине имел не больше общего с Ришелье, нежели с Берюлем. Но художник, разумеется, хотел польстить либо самому кардиналу, либо его покровительнице, и оттого черты портрета получали самое простое объяснение, которое Арамис и дал своему визави, намазывая паштет на хлеб: - Мудрость на этой картине уже олицетворяет королева - на долю его высокопреосвященства осталась мужская сила. Согласитесь, это пикантно?

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

- Враги? - повторил Арамис. Собранные им слухи и сплетни говорили скорее о том, что Ришелье по-прежнему обладал влиянием на королеву-мать - таким, что не побоялся уехать, оставив ее в обществе ненавидевших его придворных. - Я бы не сказал. Может, уже не столь близкие друзья, разлука усиливает одни чувства и притупляет другие…

Теперь он был согласен с покойным отцом Николя - сутана не лишает человека плоти. Тогда он был задет до глубины души, как мягким упреком баронессы, так и грубоватой защитой барона. Он выбрал стезю священнослужителя, но в те дни не принес еще всех клятв, и осознание, что снедавшие его соблазны были столь очевидны окружающим, подействовало на него как пощечина. Какое право они имели указывать ему, как вести себя - до тех пор, пока он соблюдал устав! А он его соблюдал… почти… и получил отпущение грехов.

Сейчас он иначе оценивал вмешательство барона и мысленно извинялся перед ним за то, что своим поведением невольно поддержал баронессу. Впрочем, что изменилось? Сейчас он точно так же не стал бы защищать свои прегрешения - он знал, где преступает положенные ему пределы…

- Но слух о том, что отношение королевы-матери переменилось, и впрямь очень успешно привлечет внимание Месье.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс