Дон Антонио вернулся домой в сумерках, верхом и без сопровождения, что вызвало на лице выбежавшего навстречу Манолито выражение глубочайшего неодобрения.

– Оставь, – перебил маркиз, прежде чем секретарь успел это свое неодобрение высказать, – я жив, невредим и устал. Запиши пока: к клиенткам портнихи Ленотр должна была прибавиться сегодня некая мадам де ла Туренн – пусть кто-то сейчас же проверит, нет ли для нее записки, и узнает, какой адрес она оставила. Позаботься, чтобы и другие послания для этой дамы тоже добирались до меня. И предупреди донью Франсиску, что я дома. Наша гостья?..

– У себя, – отозвался Манолито, делая пометку в своих дощечках. – Уехала до полудня, ездила на улицу Бушери, – он поднял на миг взгляд, улыбнулся и продолжил: – возвратилась днем – и она отпустила карету.

Дон Антонио кивнул, но затем уточнил все же, когда и где, а затем направился в выделенные ее светлости покои, где оную светлость и обнаружил – за занятием, которого от нее меньше всего можно было ожидать.

– Клянусь Пресвятой девой! – изумление в его голосе мешалось с веселостью. – Душа моя, вы и это умеете?

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Глаза ангелов редко бывают серыми, и на миг дон Антонио усмотрел в вышивке ее светлости некий намек на последние события, но тут же призвал самого себя к спокойствию. Как бы ни взбесила его ее выходка, давать выход гневу надо было с расчетом.

– Омерзительно, – отозвался он с улыбкой, лишавшей выбранное им описание большей части яда. – Поверите ли, дукесита, до сегодняшнего дня я был настолько фатом, чтобы верить, что передо мной трудно устоять! Говорят, что гордыня – смертный грех, а смирение полезно для души, но я лично нахожу первую куда приятнее второго.

При том, что обычно дон Антонио двигался с почти тигриной грацией, сейчас его движения, когда он опустился в ближайшее кресло, отличала не только непривычная неуклюжесть, но и некоторая резкость.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Те, кто хорошо знал дона Антонио, предположили бы по его улыбке - коснувшейся его губ, но не глаз - что он мужественно подавил новый всплеск раздражения при этом предложении: в своем доме он мог и сам потребовать вина, в любую его комнату… и ошиблись бы, потому что маркиз, напротив, прилагал все усилия, чтобы не позволить очарованию герцогини помешать его планам. Спеша к ней, он рассчитывал на серьезный разговор, однако, едва оказавшись в ее обществе, обнаружил у себя совсем иные намерения и, памятуя о глупостях, которые уже натворил, поддавшись ее чарам, попытался вовсе на нее не смотреть.

– Благодарю, душа моя, но никакого вина. Позвольте мне закончить, поелико возможно рано, с делами… Донья Луиса говорит, что готова устроить вам встречу с ее величеством, но будь я вами, я бы на назначенное ею свидание не пошел.

Ответив тем самым и на первый вопрос герцогини, дон Антонио снова поднял на нее глаза, из которых так и не сумел изгнать восхищение, невольно отмечая вновь и чувственный рисунок губ, и очаровательную асимметрию тонких бровей.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Ни в ласковый тон герцогини, ни в наивность, которая одна могла бы подтолкнуть ее к тому, чтобы задать подобный вопрос, дон Антонио ни на миг не поверил и поэтому вынужденно едва не признал себя побежденным: если, когда дражайшей Козочке не было ни малейшей нужды спрашивать, она все же спрашивала, очевидно было, что она что-то подозревает. Но не предположит же она, что ее соперница при королеве действительно готова устроить ей свидание с ней? Говоря откровенно, хоть донья Луиса и пообещала, что займется именно этим, маркиз в искренность ее намерений не верил: скорее всего, она положится на то, что ее любовник просто разубедит герцогиню, и ничего делать не будет, заверив королеву, что винить в несостоявшейся встрече следует не ее – к чему тратить усилия на то, чего никак не можешь желать?

– Все, – отозвался дон Антонио, даже не скрывая иронии. – Душа моя, она вообще не должна была согласиться.

Мог ведь сеньор испанский посланник недооценить ум своей собеседницы, хотя бы раз?

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Дон Антонио мог бы возразить, что не вызывал ее светлость в Париж, но смысла в подобных маневрах не было никакого: герцогиня была слишком проницательна, чтобы не заподозрить, что его письмо было написано именно с таким умыслом, и, даже если она допустила бы, что это было не так, она почувствовала бы себя неправой, что могло только повредить их дружбе.

- Сеньора де Мондиссье думала, мне кажется, что, действуя в моих интересах, она связывает меня долгом благодарности, - объяснил он с откровенностью, которая отличала его обычно в разговорах лишь с одним собеседником - Манолито. - Я, с другой стороны, так не полагаю: в политике, как и в любви, каждый, в конечном итоге, играет за себя. Но я затрудняюсь понять, душа моя, какие соображения заставили вас лишить меня человека, который помогал мне до сего дня поддерживать переписку с королевой.

Не считая, что лучшая защита это нападение, маркиз был, однако, достаточно раздосадован, чтобы пренебречь тактикой. Забрасывая свою приманку, он рассчитывал свести двух дам при обстоятельствах, которые позволили бы ему прибегнуть к помощи француженки, чтобы лучше понять, а затем использовать савоярку, и никак не ожидал, что герцогиня возьмет дело в свои очаровательные ручки, чтобы столь драматично нарушить его планы.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

В черных глазах дона Антонио сверкнул огонь – к насмешкам над собой он относился крайне скверно, а в словах герцогини не мог не усмотреть прямой вызов. Признать, что ее ревность лишь довершила то, что начала его неосторожность, он еще мог, вспомнить, что их связывают не только альковные дела – тоже, но рассмеяться и простить было выше его сил.

- Вернуть любовницу несложно, – признал он, но лишь для того, чтобы уточнить: – но вернуть доверие – гораздо сложнее. Некоторых людей можно предать лишь однажды, и донья Луиса, боюсь, из таких. Как я уже сказал вам, душа моя, – он улыбнулся, пускай и невесело, находя в себе силы, наконец, чтобы признать поражение, – она вообще не должна была согласиться, а раз согласилась, вернее всего, предаст.

Пусть сама сеньора де Мондиссье и сказала, что устроит свидание, а котором он ее просил, маркиз склонен был предполагать, что она позаботится о том, чтобы оно не состоялось – хоть она и не выказала, казалось, очевидной ревности, в ее неприязни к герцогине можно было не сомневаться.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Дон Антонио с сомнением взглянул на сообщницу: раньше подобной доверчивости он за ней не замечал и усомнился бы в ее искренности, даже если бы она не противоречила сама себе, как это часто делают женщины. Ради нее самой, впрочем, и ради удовольствия, которое ему доставляло ее общество, он попытался ее переубедить.

- Я отправил человека проверить, не послала ли донья Луиса весточки, но… я боюсь, ей будет стократ выгоднее, если вас задержат и разгневанный король продлит срок вашей ссылки. Я предложил бы, если донья Луиса что-то устроит, отправить кого-то вместо себя. Если правы вы, мы сможем передать ее величеству, где она сможет с вами увидеться. Если же прав я, то вы не попадетесь в ловушку.

Как сказала мгновением ранее сама герцогиня, доверять донье Луисе в вопросе, в котором она была столь заинтересована, не мог никто.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Дон Антонио поклонился, с улыбкой, но с тяжелым сердцем. Здравомыслию герцогини явно не удалось взять верх над самолюбием: она от него отделывалась, отказывалась от союзника, ревнуя любовника, иначе нельзя было объяснить это равнодушное «Поступайте как знаете»: она будет искать других путей. В то, что очаровательная интриганка так быстро откажется от попыток вернуть себе влияние на королеву, маркиз поверить не мог. И конечно же, она будет просить помощи у этого своего мушкетера, к которому она испытывала столь необъяснимую привязанность.

Усилием воли дон Антонио подавил приступ раздражения – не следовало и ему поддаваться чувству. Воистину эта женщина была настоящей Цирцеей, и в ее присутствии он неизменно утрачивал львиную долю столь старательно выпестованной осторожности. Разум настаивал, что ее влияние на королеву противоречило интересам той державы, которую он имел счастье представлять, но сердце требовало оказать ей помощь, настойчиво твердя, что, проиграв в одном, он выиграет в другом – не было у него более изобретательной союзницы в интригах, чем эта легкомысленная красавица.

– Ради вашего расположения, душа моя, можно пожертвовать всем, – вздохнул он. – Простите меня, дукесита, я не обсудил с вами мои планы на донью Луису, прежде чем свести вас с ней. Пусть мое сердце принадлежит вам, читать в нем вы не можете.

«И слава Богу», - добавил он про себя, нисколько не сомневаясь, что она сразу домыслит это продолжение, и опустился на одно колено рядом с ее креслом, заключая ее руку в свои и ища в ее волшебных глазах улыбку, которую должна была вызвать в них эта мысль.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная