Конечно, Луиза хотела бы броситься что-то делать, едва только ее величество ее отпустила, но этого никак было нельзя, потому что если бы она ушла из Лувра не в обычное время, а прямо сейчас, то все придворные дамы сразу бы решили, что королева ее прогнала, это раз, а два - и месье де Мондиссье пришлось бы что-то объяснять, потому что он увидел вчера, конечно, в каких расстроенных чувствах она вернулась, а она, потому что такая несчастная была, даже не придумала, что сказать, и потому чистую правду сказала: что ее величество на нее разгневалась и отослала и что это из-за герцогини де Шеврез наверняка. Месье де Мондиссье тоже тогда ужасно огорчился и начал ей объяснять, что любовь власть имущих и сильных мира сего… ну, понятно, что он мог сказать? Луиза разрыдалась тогда, и он начал ее утешать, и тогда она совсем растрогалась, потому что он любил ее, а она была такая нехорошая… Нет, конечно, все она ему не рассказала, но еще раз его огорчать она не хотела, а если она уедет раньше, то он совсем уверится, что ее прогнали, и что бы она потом ни сказала, подумает, что она выдумывает - как когда она стала говорить, что может, у ее величества просто сейчас такие дни, а через пару дней она снова успокоится…
Если бы Луиза была настоящая интриганка, она прикинулась бы, конечно, выходя от ее величества, что она все еще в опале и посмотрела бы, как кто себя поведет, что скажет и что сделает, но она же была простая савойская дурочка, которая не то что притворяться - думать не умела, да и все она уже знала, кто чего стоит! Из всех этих кошек не злорадствовали одни только мадам де Буа-Траси и мадам дю Фаржи, и то только потому, наверно, что были умные, а думали, наверняка то же самое - и они-то как раз не удивились, когда все ясно стало. Все остальные зато ужасно огорчились, хотя и принялись тут же ей снова улыбаться, и притворяться стало опять очень трудно, и она поэтому сказала, что ей немного дурно и можно ли ей прилечь, а когда осталась одна, тут же вызвала к себе служанку и послала в аптеку мэтра Серро за его особой настойкой, от воспаления панкреативности. Мэтр Серро горничной, конечно, что-то дал - безвредное, наверняка, хотя Луиза все равно пить не стала - но послал записку по нужному адресу, как у них и было уговорено, не зря же она ему по целому экю в неделю платила? В записке было написано, что адресата ждут на обычном месте в обычное время, а какое место и какое время знали только она с шевалье де Траном - так она придумала, чтобы можно было срочно связаться и никто бы лишнего не донес, но, лежа на кровати в комнате дорогой мадемуазель де Сент-Уэр, Луиза ужасно переживала, что он либо записку не получит, либо не сможет прийти и зря они не договорились еще, что делать, если свидание сорвется - не могла же она два вечера подряд в лавку парфюмера приходить?
Входя в лавку, правда, она уже точно знала, что будет делать, если не выйдет, но к счастью, писать шевалье де Трану записку, да еще с таким странным текстом, не понадобилось - мэтр Тома, как только она вошла, сразу принялся зазывать ее выпить целебного настоя, и она согласилась, конечно, и только в гостиной вдруг поняла, что думала только про записку, а совсем не про то, что надо было месье де Трану сказать, и страх ей поэтому изображать даже не пришлось - сразу все само получилось:
- Габриэль, ох, Габриэль! Мы пропали, такой ужас! Мы… Габриэль, поклянитесь - вы… вы же передали ту записку?
- Подпись автора
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.