От комнаты Улафа до комнаты фру Боот было каких-то три десятка шагов или чуть больше, и господин Бильке никогда не думал, что за такой краткий момент времени, который требовался для их преодоления (а когда идешь с тяжелым сердцем, то этот момент кажется одновременно и ужасающе долгим и чудовищно кратким), можно сказать про себя столько слов, из которых не было ни одного, которое он бы рискнул повторить вслух, учитывая, что дыхание Кристины слышал, можно сказать, лопатками.
Дойдя, наконец, он постучал. Открыла служанка, но за ее спиной послышался голос фру Боот, позволяющий войти. Улаф вошел, бросил косой взгляд на служанку, полагая, что это тот редкий случай, когда можно выставить за дверь и самое доверенное лицо, но распоряжаться все-таки не рискнул. Как и долго тянуть, начиная с отдаленных подступов.
В таком деле никого не подготовить, тем более что, как Улаф подозревал, по его лицу можно догадаться сразу, что он зашел не для легкой беседы.
Преодолев несколько шагов, разделяющих его и сидящую супругу канцлера Швеции, Улаф наклонился к ее плечу и тихо сказал:
- Катарина пропала, - он кивнул в сторону застывшей у двери Кристины, как бы давая понять, что кое-что можно понять по одному только взгляду на сестру-близнеца.

Отредактировано Улаф Бильке (2023-07-19 21:27:04)

Стоит признать, Улаф так и не придумал, что сказать. Он совершенно точно знал, чего и как говорить не следует. Нельзя было, чтобы его слова звучали как намек на тайную испорченность сестер, на их плохое воспитание или на их безрассудное любопытство. Нельзя, чтобы фру Боот услышала намек на собственную слепоту или пренебрежение родительскими обязанностями. Нельзя было пугать и внушать ложные надежды. Словом, если следовать всем правилам, нельзя было говорить ничего. Да, так было бы лучше всего, конечно.
- Катарина и Кристина отправились сегодня не гулять, а, как оказалось, на встречу с неким месье, - пожалуй, суховато начал Улаф и не удержался от едкого комментария, - это было не свидание, а... это была выходка. Катарина вошла в церковь Сен-Северин, больше не вышла и... и найти ее там не удалось. Кристина вернулась одна.
Улаф подумал, что есть еще одна очень глупая и совершенно невозможная спасительная мысль, которая, конечно, никак не может оказаться правдой, но все-таки задал вопрос:
- Может быть, вы знаете, кто такой господин де Тайе?
Просто удивительно, на какие глупости только не приходится надеяться. На несколько мгновений Улаф и впрямь поверил, что фру Боот скажет "да".

"Ну, конечно, нет", - невесело усмехнулся над глупостью собственных надежд Улаф. - "Сегодня день бесповоротного нет". Господин де Тайе, которого никто даже не думал представить обеим сестрам, который крутился вокруг них, но каким-то чудом обходил самого Улафа, вдруг окажется знаком фру Боот, чей французский таков, что де Тайе оставалось только освоить шведский.
- Простите, фру Боот, но нам не стоит ничего говорить пока маршалу, - Улаф вытер ладонью лицо, будто стирал с себя все плохое, что, как обычно, весьма мало помогало. - Не раньше, чем я навещу эту церковь и вытрясу душу из ее настоятеля.
Улаф не сомневался, что тот как-то замешан. Его уверенность, оправданная в этом случае, проистекала не из неимоверной проницательности, а всего лишь из предрассудков. Улаф Бильке не доверял католическим священникам, которые, однажды избрав свою судьбу, уже никак не могли претендовать на какую-то другую, что, вкупе с целибатом, конечно, не сулило ничего хорошего в абсолютном большинстве случаев.