Встать пришлось засветло. Луиза накануне заявила, что если бы Господь считал, что  людям надлежит просыпаться до рассвета, то глаза бы у них светились как у кошек, а значит, участвовать в прожектах г-жи Буше она готова только при свете дня. Поль, хоть и разделял ее чувства, свою невесту любил и потому уговорился с мальчишкой-пекаренком, что тот, как запалят печь, либо сам постучит к ним в окно, либо пошлет кого-нибудь, и проснулись они от того, что на ставнях кто-то выстукивал настоящую военную зорю. Тьма стояла кромешная, высечь огонь под непрекращающуюся дробь Поль смог только с третьего раза, и, когда он выглянул из окна, твердо намереваясь оторвать малолетнему наглецу голову, того и след простыл — Поль только и заметил, что белый чепчик.

— Паршивец еще и девчонка, — пожаловался он. — Увидишь, оборви ей уши.

Сказал он это в сердцах. Понятно было, что Мадлен не до того — еще бы, когда она провозилась весь вечер, замешивая воздушное тесто по бабкиному рецепту! И не в булочной, где так легко было бы растопить масло, нет! Рецепт надо было сохранить в тайне, и поэтому в гостиной их маленькой квартирки громоздилась взятая внаем жаровня, у стены стояли три одолженных у соседей кастрюли с ярко-желтым тестом, которые следовало по очереди перенести в булочную, а от помойного ведра все еще воняло тухлым яйцом — по счастью, из нескольких дюжин испорченным оказалось только одно. Ведро он вынес еще вчера, но запах, дьявол его побери, остался — как и злость на надувшего их торговца с блошиного рынка: из двух дюжин купленных по случаю формочек две оказались дырявыми, и заметили они это только дома.

Когда, часом позже, он вернулся домой, ложиться снова было уже глупо, и Поль сел разбирать счета торговца тканями, уверенного, что его обманывают поставщики — несложное, но муторное дело, перепорученное ему мэтром Комартеном. Торговец с некоторых пор видел плохо, носить очки или сидеть с лупой не хотел, и Поль, между двумя отнесенными в булочную кастрюлями, отыскал три очевидных подтасовки. На этом можно было бы и остановиться, но Мадлен еще не вернулась, оставалась еще одна кастрюля теста, и Поль продолжил свои изыскания, пока не взошло солнце, не пришла Луиза и в животе не заурчало так, словно он накануне проглотил кошку.

— Знаешь, мэтр, — Луиза, которая вместо того, чтобы подметать улицу перед домом, чесала языки с соседской служанкой, оставила это занятие, чтобы подойти к нему, и заинтересованно приподняла полотенце, заглядывая в кастрюлю. — Забежал бы ты в "Золотой колос"? Папаша Рутье сказал, у них окорок сперли, а я сказала, что надо тебя попросить, ты найдешь. Так он тебе от вчерашнего пирога половину обещает, у них осталась. Хороший пирог, мясной.

— Зайду, — пообещал Поль и, занеся в булочную последнюю кастрюлю, отправился в "Золотой колос". И потому, когда Мадлен возвратилась домой с готовым печеньем, встретила ее только Луиза:

— Ну, как, получилось? Мэтра нашего нет, окорок ищет. Пирог мясной будешь?