Теодор окинул Агату откровенно насмешливым взглядом.

– С удовольствием, – объяснил он.

Что именно вызвало негодование почтенной женщины, он мог только догадываться. И сомневался, что его ответ ее порадует. Но кого беспокоят чувства няни? Тем паче, если знать, что очень скоро эта няня позабудет обо всем кроме раны на плече своей подопечной?

Теодор никогда не считал себя трусом. Но, даже забывая о манерах, надо было быть безумцем, чтобы остаться при таких обстоятельствах.

– Я вас покидаю, – он подавил зевок. – Посмотрю, что нашел шевалье де Бадремон.

Не то чтобы он ожидал от юноши ночного визита. И, выходя из спальни, прикидывал, не отправиться ли спать дальше. Особенно если мальчишка еще не встал. Стольких сложностей избежать удастся!..

О том, что мадам де Люз уезжает, Дезагюлье сообщил Теодору не вовремя. Со всех точек зрения не вовремя: и разговор прервали, и выспаться не удастся. А Севиньи, напротив, заметно обрадовался.

Выйдя из спальни Эмили, Теодор пошел в свою собственную. И, не обнаружив в ней Бадремона, вспомнил, наконец, про сбежавшего убийцу служанки. Пошел обратно к Эмили и, не пройдя и полпути, встретил Дезагюлье. Рассыпавшегося в столь бурных изъявлениях благодарности, что ясно стало – убийцы он не опасается. Нечего было опасаться, объяснил он, когда Теодор спросил. Убийцей был шевалье де Бадремон, и он сбежал.

– Вы в разуме повредились? – изумился Теодор. И услышал, что ночью юноша исчез – и вещи его исчезли, и лошадь. Солдаты не сразу это заметили, потому что сперва сами спорили, обыскивать ли замок, а потом – делать ли это втроем или вчетвером. Но, зайдя в комнату юноши и найдя его, все поняли.

– Повредились, – констатировал бретер, когда Дезагюлье начал повторяться в своем рассказе. Но, попытавшись переубедить его, потерпел сокрушительную неудачу – не помогло даже то, что дверь его комнаты вчера отпер именно Бадремон. Мальчишки не было? Не было. В выкопанном сундуке не нашлось ничего особо ценного – теперь ясно почему, и какая разница, что юноша все это время был с ним и с Эмили! «Вы с мадам, – чуть снисходительно объяснил Дезагюлье, – благородные люди, вы бы и не заметили». Теодор заверил его, что сундук они открывали и осматривали втроем, но управляющего это не смутило:

– Значит, в яме что-то осталось, ваша милость. Оттуда он все и забрал. Я таких как он с первого взгляда опознаю, ваша милость: ни монетки за душой, только и есть от благородства что шпага.

Теодор не удержался тогда. Но если, оставшись без зуба, управляющий рассыпался в извинениях и признал, что бы неправ, искренность его оставалась под сомнением. И бретер отправился побеседовать с Севиньи и его товарищами. Которых, как скоро выяснилось, без шпаги было не переубедить.

И которые явно обрадовались, когда прибежавший слуга сообщил им, что мадам де Люз уезжает.

– Я провожу мадам и вернусь, – предупредил Теодор. И поспешил за слугой. Тщетно пытаясь выбросить из головы совершенно лишние сейчас сомнения в правильности избранного им поведения.

К счастью, при виде кареты они исчезли сами.

– Думаете, мадам, – спросил он, подходя, – если я не пожелаю вам счастливого пути, он будет счастливее?

– Вы – не успели, – согласился Теодор. – А здешняя прислуга подсуетилась. Может, боялась, что я, оставшись, тоже что-нибудь украду.

Севиньи, вышедший во двор вслед за ним, заметно встревожился. Ссора, похоже, в его планы все-таки не входила.

– Что вы, сударь! – вскричал он, прижимая руку то ли к желудку. – В мыслях не было!

– А у вас они есть? – полюбопытствовал бретер. И, не дожидаясь ответа, повернулся к Эмили: – О том, что его свадьба назначена на сегодня. Единственная причина для его спешного отъезда, которую я могу себе представить.

– У шевалье де Бадремона сегодня свадьба? – растерялся Севиньи.

– Не знаю, – врать Теодор так и не научился. Хотя пытался. – Мадам, шевалье вам не упоминал какую-нибудь свадьбу?

В этот момент на дворе появился Дезагюлье. И свой ответ ей Теодор переадресовал ему:

– Вы ждали капитана к завтраку, сударь?

– Н-нет, – растерялся управляющий.

– Прекрасно. Тогда я позавтракаю один. Или в вашем компании.

Не то чтобы Теодор был голоден. И завтрак, по большому счету, упомянул только для того, чтобы поставить Эмили на место. А растерянность на физиономии Дезагюлье оказалась приятным дополнением к этой благой цели.

– Я должен обсудить кое-что с этим господином, – объяснил он. И сделал вид, что не замечает, как помрачнел Севиньи. – При свете дня и в сопровождении мадам Агаты вам вряд ли что-либо угрожает. А мне не хотелось бы оставлять этих добрых людей в уверенности, что внезапный отъезд указывает на дурные намерения.

– Помилуйте, сударь! – всплеснул руками Дезагюлье. – Да никто же не думает…

– В том, что никто из вас не думает, я уверен, – согласился Теодор. – А вот болтаете вы при этом слишком много. Если шевалье де Бадремон уехал, у него были для этого причины. Например, свадьба. Или, по-вашему, он не может жениться?

Если Севиньи и Дезагюлье думали, что шевалье был слишком молод для брака, они оба предпочли этого не говорить:

– Всякий может жениться, ваша милость! – заверил управляющий. Таращась отчего-то при этом на руку бретера, лежавшую на эфесе аялы.

– Всякий может, – подтвердил Севиньи. – Вы вот тоже. Или я. Давно, это… собираюсь.

– На Люсетте? – уточнил Теодор.

Лицо Севиньи стало призрачно-белым.

Мужчины все обернулись к ней. Теодор ехидно приподнял бровь. А Севиньи, заметно ободрившись, укоризненно покачал головой:

– Простите, мадам. Шевалье не хотел вас пугать.

– А если бы и хотел, у него бы не вышло, – парировал бретер. Но легкий укол совести все же испытал: Эмили действительно казалась испуганной. Это было неожиданно – до сих пор вольнодумство, казалась, было свойственно ей ничуть не меньше отваги. Впрочем, смерть другой женщины должна была пугать куда больше.

– У покойной девушки был жених, – укоризненно проговорил Дезагюлье. – Плотник, в Нейи. Вот если бы она послушалась родителей…

– Красную Шапочку, помнится, в лес послала мать, – усмехнулся Теодор.

– Они ее уже давно уговаривали уволиться, – Дезагюлье сделал вид, что не заметил. И смотрел только на Эмили. – Жениха ей нашли, даже без приданого. А она…

Он тяжело вздохнул.

Севиньи уставился на Эмили во все глаза. А Дезагюлье, напротив, всплеснул руками и повернулся к Теодору:

– Я совсем не это…

– Нет, конечно! – резко перебил Севиньи. – Я дворянин! Я не могу представить себе, мадам, чтобы вы могли всерьез полагать, что какая-то горничная, даже такая дура, могла хотеть… да что там – надеяться…

– Надежда – тоже дура, – усмехнулся Теодор. Положим, Эмили сказала глупость, но Севиньи уже зашел слишком далеко. – Что вы хотели сказать, месье Дезагюлье? Что она не хотела бросать службу, потому что надеялась на что-то большее?

Управляющий нервно облизнул губы.

– Я… Признаться, я считал, что она влюблена в кого-то из солдат… Надо бы спросить мадам Дезагюлье, она, может… Только не подумайте дурного, мадам, я очень слежу за нравственностью! Но если она действительно… на что-то большее… Сударь?

Теодор не ответил. О нравственности Дезагюлье заботился, верно, изгоняя из дома грешниц, которые больше не могли скрывать плоды своего греха – солдатам нужны развлечения. И кто-то должен был рассказать Люсетте, как выманить капитана из замка…

В глазах Севиньи сверкнула настоящая ненависть. И Теодор опустил ладонь на эфес своей аялы прежде даже, чем осознал, что что-то нечисто.

– Что себе думала эта дуреха… – смотрел Севиньи почему-то на него. И тоже взялся за шпагу. – Что бы она себе ни думала. При чем тут я?

– Не знаю, – честно сказал бретер. – При чем тут вы?

– У нее не было приданого, мадам, – Дезагюлье, напротив, что-то, похоже, понимал. И это ему так же явно не нравилось. – Она не могла не понимать… Даже если месье де Севиньи обещал жениться… – он метнул на солдата быстрый взгляд и торопливо уточнил: – даже если! Даже если… даже тогда она должна была понимать!

– Если она сумела вызнать, как выманить капитана из замка, – перебил Теодор, – не такая уж она была дура.

Севиньи он почти сочувствовал. Почти – пока не понял, что это могло означать. Пока не осознал, что смерть Люсетты могла быть местью ее обманутого любовника. Тогда от сочувствия не осталось и следа. А задерживаться в замке напрочь расхотелось. И продолжил он, обращаясь уже к Дезагюлье:

– Прикажите запрячь мою лошадь, сударь. Если ее не украли тоже.

Управляющий рассеянно кивнул, не сводя глаз с Севиньи. Оба других солдата тоже таращились на товарища. Один с очевидной завистью, а другой – со столь же явным одобрением. И под их взглядами тот заметно приободрился:

– Что вам вообще до этой воровки? Да она и с капитаном вроде тоже…

Для прочих это обвинение явно оказалось новостью. А Теодор подумал вдруг, что не так легко может обычная горничная познакомиться с ворами. Хотя эта была дурой – наврали что-нибудь… только что?

Все взгляды сошлись на хрипло вздохнувшем Севиньи. И легкий шелест покидающей ножны стали продлился чуть дольше обычного. Когда Теодор обнажил клинок в одно мгновенье с ним. Делая шаг вперед, чтобы успеть встать между ним и Эмили.

Дезагюлье ахнул, шарахнулся. А товарищи Севиньи схватились за ножи. И Севиньи, сперва попятившись, вдруг ощерился:

– Не жалко, вот еще! Она нас в ловушку будет, а мы ее прощать? Нет уж!

– Да правильно, в общем, – поддержал старший из солдат. – Туда ей, стало быть, и дорога. Заманила нас, тварь такая!

Теодор вспомнил невольно Кавуа. И подумал, что здешний капитан ему не чета. И от соблазна свалить вину на подчиненных удержится вряд ли.

– Вы меня оскорбили! – смотрел Севиньи, однако, больше на Теодора. И Теодор счел возможным ответить:

– Чем именно?

Севиньи замялся. А его товарищи слегка попятились. Не опуская, впрочем, оружие – бретер и конюх были здесь чужаками. А Севиньи был их товарищем. И, в отличие от Эмили, они вряд ли были склонны ставить ему в вину убитую горничную. Тем более – сообщницу воров.

Но признаваться ему не стоило. Когда капитан вернется и будет искать виновников, Севиньи он обвинит первым. Если не в чрезмерной доверчивости, то в убийстве.

Повесить, впрочем, не повесят, не дворянина. А вот выгнать – выгонят.

Что-то еще не складывалось. Но какое ему было до этого дело?

– Она помогала ворам, – сказал он – и Дезагюлье, и Севиньи, и его товарищам. – Из всех домочадцев она была единственная не заперта. Ее бы казнили в любом случае.

То же самое он говорил Эмили. Но на душе было гадко. Потому, верно, что ему было теперь спокойнее. Теперь никто не знал, что еще могло быть в сундуке.

– К-конечно, – поспешно подтвердил Дезагюлье. – К-конечно, ее бы к-казнили. Ох… как же это все…

Севиньи заметно успокоился. И Теодор сделал шаг назад:

– Месье Дезагюлье, моя лошадь, – напомнил он. – Распорядитесь, прошу вас.

Управляющий вздрогнул. Кивнул и бросился прочь.