Поль сумел только простонать и поскорее отстраниться — одного-единственного ее движения хватило, чтобы положить конец его выдержке, и следующие мгновения он отвечал на ее вопрос сбившимся дыханием и виноватыми поцелуями в ухо, в нос, в щеку и везде, куда мог дотянуться.

— В-воскресенье, — выдохнул он наконец. Разумеется, он никого не ждал. Клиенты, однако, могли появиться в любое время, даже ночью, и пусть предостерегавший его от чрезмерного рвения мэтр Комартен сам лично никогда не сталкивался с таким, в число его любимых историй входила и повесть об убийце, явившемся к нотариусу за защитой в Сочельник. Убийцу, конечно, казнили, и Поль вспоминал о нем сейчас без всякой жалости.

В соседней комнате звякнули столовые приборы, и молодой человек вдруг осознал, что до этого момента вовсе не слышал Луизу — как если бы она затаилась, не смея им помешать… или просто подслушивая.

— Ты голодна? — спохватился он. — Или еще не очень? Я тебе что-то должен, а у вас, торговцев, проценты набегают слишком быстро.

И теперь он поднял ее с сундука и прижал к себе, и лишь тогда понял, что в комнате отнюдь не жарко: Мадлен еще не дрожала, но ее обнаженные плечи уже покрылись гусиной кожей.

— Устроить-то она успела, — улыбаясь, Поль разжал руки. Места на умывальный таз и кувшин в "спальне" не хватило, и он поднял с сундука свою рубашку. — Главное это чтобы она не успела также и все съесть.

— Доедаю! — предсказуемо с деланной сварливостью откликнулась Луиза. — Что ты несешь, мэтр, займись лучше делом, проценты сами не набегут.

— Да ты никак подслушиваешь? — притворно ужаснулся Поль.

— Вот еще, очень надо! Я за вином пошла, от твоих глупостей аж в горле пересохло.

Поль отбросил рубашку и снова притянул к себе Мадлен. Показалось или она на миг встревожилась?

— Только не думай… — начал он и тут же поправился: — Только не беспокойся. Она…

Входная дверь хлопнула так громко, что впору было заподозрить, что Луиза никуда не ушла.

— Она все равно всегда подслушивает, — признался он. — Но никому никогда ничего не расскажет. Вернемся к нашим процентам?

Он затаил дыхание. Мадлен никогда не была записной скромницей, но ведь в таком щекотливом положении она тоже никогда не была, и он не удивился бы требованию немедленно выставить нахальную служанку за дверь, но Мадлен… нет, не сделала вид, будто не услышала. Мадлен просто приняла его слова к сведению.

И он не засмеялся ее ответной шутке лишь потому, что был слишком занят, целуя ее в ответ. И прервался только на те несколько мгновений, которые были нужны им для того, чтобы забраться под два одеяла — зеленое, которое было у него с Амбуаза, и серое, которое он купил, когда переехал: денег на дрова для жаровни у него еще не было, не говоря уже о самой жаровне.

— Одеяло, увы, не теплое, — признал он. — И я… — он привлек ее к себе, — тоже… — залез сверху, накрывая ее своим телом, — пока. Согрейте нас с одеялами, добрая девушка, век за вас молиться будем!

Он дернул ногой, и угол одеяла взлетел вверх, словно подтверждая обещание.

В том, что Луиза хотела бы служить в приличном доме, у Поля имелись чрезвычайно обоснованные сомнения. В первые дни их совместного проживания он, поддавшись той же уверенности, что и Мадлен сейчас, попытался объяснить новой служанке, что хозяевам не тыкают, решения за них не принимают и… впрочем, гулящую девицу она предложила ему лишь однажды и Мадлен это не грозило. Луизу его выговоры только веселили:

"Ладно, пусть будет мэтр, кому как нравится. Но ты же понимаешь, мэтр, что если я, скажем, к тебе с рынка всякий раз бегать стану, какое мясо купить да какие овощи, то я себе все ноги собью, а все, что стоящего по дешевке было, кончится?"

"С рынка не надо, — каким же он тогда был наивным! — Но эта девочка, которую ты наняла для уборки…"

Все ее ответы в итоге сводились к одному: она знала лучше. Самое худшее было то, что она-таки была права.

Объяснять все это Мадлен Полю было неловко. Тем более когда она так обнималась, что думать о Луизе казалось настоящим преступлением.

— Это не я ее нашел, — признался он, — это она меня. Я выиграл у нее процесс, у нее не осталось денег, и она пришла ко мне. Видишь ли…

Луиза явилась за советом. Так она и объяснила: раз уж он оказался так хорош, что с ее легистом справился, значит, советоваться она теперь будет с ним. И заплатит ему чин-чином, но пусть он ей скажет, как не лишиться своего дела. Если она его за пять су продаст, что с ней будет? Не по-настоящему продаст, она что, дура, что ли?

"Я не буду вам советовать вопреки интересам моего клиента, — возмутился Поль. — Напротив, если вы совершите подобную сделку, я…"

"Ты?" — с нескрываемым интересом спросила она.

Поль и сам не понял, как так получилось, что он объяснил ей, что ей надо сделать, и она, предъявив истцу гору долговых расписок с четко указанным залогом, продала свое дело своей мнимой кредиторше и пришла к нему в служанки. Жалование он ей, к слову, так ни разу и не заплатил.

— Она уверена, что ее подружка ей все потом обратно продаст, когда шум уляжется, — закончил Поль, и лишь тогда сообразил, что, вместо того, чтобы целовать невесту, он-таки рассказывал о Луизе. — А я боюсь… Ох, она еще наших детей дурному учить будет.

Судя по молчанию, она все-таки покинула квартиру, и Поль, вдруг обнаружив в себе готовность уменьшить свой долг, решительно отбросил все мысли о Луизе и осыпал невесту поцелуями, спускаясь от ее губ к животу.

Если Поль, обычно столь склонный к постельным беседам, в эти минуты был больше поглощен плотью своей невесты, чем ее снедаемой любопытством душой, то, когда она перешла от утверждений к вопросам, даже самому увлеченному влюбленному необходимость что-то ответить не могла не стать очевидной. Вообразить себе, что Мадлен могла приревновать его к Луизе, Поль, разумеется, не мог, но приписать ее интерес тревоге за него он был способен еще меньше.

— Мне кажется, что она решила обо мне заботиться, — признался он, волей-неволей отвлекаясь от поцелуев, но не в силах отнять рук от гладкой кожи Мадлен. — Может… Нет, я даже уверен, что сперва она собиралась меня надуть. Только эта моя первая клиентка успела раньше: она мне не заплатила. И, хотя я ей сказал, что ее расписка поддельная, все равно собиралась пустить ее в ход. А я сделал глупость — объяснил ей, откуда я это знаю, и она… приняла меры. Вообще-то, мэтр Комартен так с самого начала и сказал: что я наберусь опыта, но денег мне от нее не видать. Это я не стал толком слушать. Причем ему-то она заплатила, но мне полагался… как бы подарок. Все так делают, а она… В общем, я был здорово на нее зол, и когда Луиза пришла во второй раз… И она действительно… даже не знаю, как сказать… От нее уютно.

Словно извиняясь за этот нечаянный комплимент другой женщине, он вновь осыпал Мадлен поцелуями, неспешно спускаясь от бока к лобку по той линии, где пролегает невидимая граница между животом и бедром.

Поль промолчал, но не столько избегая ответа, сколько увлеченный новой попыткой отвлечь невесту от Луизы. И пусть обе стратегии предполагали одну тактику и успех второй означал бы и успех первой, храм их грядущего семейного благополучия мог зиждиться лишь на крепком фундаменте взаимного доверия, а скрывать ему в этот миг было нечего.

Ни один храм, впрочем, не состоит из одного лишь фундамента, и, пусть опасность в любой момент быть обнаруженными не помогала двум неопытным молодым людям достичь того головокружительного мастерства, с которым строили соборы в Париже или в Реймсе, любовь и настойчивость побеждают любые преграды — в особенности в сочетании с необходимостью ни в коем случае не увеличить население Амбуаза. И если топчан Поля был первой кроватью, на которой влюбленные могли насладиться наготой друг друга, предыдущий их опыт был таков, что то, что казалось бы многим единственным смыслом соития, для них делалось не более чем шпилем, венчающим возносящуюся ввысь громаду телесного наслаждения.

Когда, получасом позже, Поль и Мадлен вновь обрели способность к сколько-нибудь связной беседе, серьезность и основательность, сопровождавшие их воссоединение поначалу, ненадолго уступили озорной веселости.

— Я склонен предположить, дражайшая моя мадам Буше, что вы проголодались, — в противовес к своим словам, разжимать объятия Поль не спешил. — Не угодно ли вам будет подвергнуть тщательной оценке не так даже таланты моего несуществующего повара или вкусы моей прислуги, как мои способности к найму оной?