Возвращение его высочества в Лувр не сопровождалось ни фанфарами, ни звоном колоколов, и однако, блудный принц не мог отделаться от ощущения, что все на него смотрят и все знают, какой сокрушительный провал потерпела его попытка самому решить, на ком жениться. Чертов Кавуа!

О, до какой-то степени его высочество свел с ним счеты, сперва вынудив гвардейцев сопроводить вместе с ним и его свитой карету ее высочества до постоялого двора, где он (или точнее, одноглазый наглец де Ронэ) предполагал переменить лошадей, а затем заставив капитана и его людей провожать их обратно черепашьим шагом, так что в Венсен они возвратились уже в темноте. Любой иной переночевал бы в замке, но Гастон, несмотря на усталость, изъявил желание вернуться в Париж. Это должна была быть его маленькая месть, но гвардейцы вели себя так, словно ночные поездки были для них самым обычным делом - и скорее всего, так оно и было.

После такого афронта Гастон никак не мог направиться в Люксембургский дворец и избавить Кавуа от необходимости приглядывать за ним до утра, но радости ему эта мелкая пакость не принесла: да и что могло порадовать человека, которого лишили возможности жениться на возлюбленной и вынудили вернуться под крыло матушки?

Разбитое сердце не помешало его высочеству проспать до полудня, а затем едва не выгнать с позором хранителя своего гардероба, в котором не нашлось ничего, что могло бы сойти за траур по навеки утраченной любви. Будучи, таким образом, не в состоянии облачиться в черное, его безутешное высочество был вынужден выразить свою скорбь иначе и в покоях невестки появился в расшитом серебряными узорами голубом камзоле, в алых штанах, украшенных золотым галуном, в одном зеленом и в одном белом чулке и в шляпе, увенчанной фиолетовым султаном. Туфли, впрочем, на нем были самые обычные, черные с кружевными розетками, но потому лишь, что их цвет, по мнению его высочества, должен был подчеркнуть, в сколь расстроенных чувствах он пребывал.

Из покоев ее величества доносились обворожительные звуки арфы, и Гастон едва не повернул обратно, когда сопровождавший его барон де Бло бесцеремонно удержал его за локоть:

- Нет-нет, - прошептал он. - А если ваша высокоблагородная родительница, то есть ее величество, приедет в Лувр?

Если было в Лувре место, где королева-мать предпочитала не появляться, это были покои ее невестки, и Гастон, в полной мере оценивший предусмотрительность друга, последовал доброму совету и приказал доложить о себе.

Дамы удалились недостаточно быстро, чтобы его высочество не успел восхититься вслух кружевами графини де Буа-Траси, ожерельем маркизы дю Фаржи и улыбкой мадемуазель де Сент-Уэр. Будь у него три языка, он нашел бы подходящие слова и для остальных, но даже древнегреческий не позволил бы ему поговорить больше чем с одной дамой зараз, а его высочество был не силен даже в латыни.

- Вы читаете в моем сердце, дорогая сестра, - заверил он, в свою очередь отпуская своих придворных, которым, похоже, предстоящие беседы с дамами были важнее, чем созерцание его светлого облика. Если бы не дежурная фрейлина, принц сел бы не в кресло, а на пол у ног ее величества, но компрометировать королеву он точно не хотел, она единственная его понимала! Кроме, может, д'Эннемеца, Монтрезора и еще двух-трех друзей. - Ах, донья Ана, я так несчастен!

Он начал называть ее так еще в Бордо, но никогда не делал этого на людях, даже в раннем детстве осознавая, что плата за нарушение этого правила может оказаться чересчур высока. Но кому еще он мог пожаловаться?

- А ведь меня еще даже матушка не бранила!

Ее величеству тоже доставалось от королевы-матери, она поймет!

Утешения его высочество не хотел, он хотел пожаловаться, а еще, может, что-нибудь разбить, но само слово пробудило в нем некоторые мысли, которые до того ни разу его не посещали. Утешение…

Вскинув уныло поникшую было голову, он взглянул прямо в глаза своей невестке, но взглянул уже по-новому, неожиданно отмечая и загадочную их прозелень, и чистоту, и четкий рисунок бровей, и длину пушистых карих ресниц, и, главное, светившееся в ее взоре непритворное участие. Привычный образ дражайшей сестры, супруги его нелюбимого брата и, наконец, королевы Франции, отнявшей этот титул у его матери, внезапно поблек, позволяя ему увидеть то, что скрывалось за привычными словами - безупречный овал лица, лебединую шею, ослепительную белизну нежной кожи в скромном вырезе корсажа, восхитительной формы руки…

Ангел во плоти.

Лишившись на миг дара речи, его высочество сглотнул и даже, как мальчишка при виде кондитерской, облизнул пересохшие губы.

И как это он раньше ничего не замечал?

- Донья Ана… - вздохнул он, и отчего-то детское это обращение прозвучало сейчас совершенно иначе. - Ну, почему матушка выбрала мне такое дурацкое имя? Как по-испански Гастон?

Никто, сколько-нибудь знавший принца, не удивился бы такой перемене темы.