Шере (из Таллемана де Рео)

Le cardinal faisoit écrire la nuit quand il se réveilloit. Pour cela on lui donna un pauvre petit garçon de Nogent−le−Rotrou, nommé Chéret. Ce garçon plut au cardinal, parce qu'il étoit secret et assidu. Il arriva quelques années après qu'un certain homme ayant été mis à la Bastille, Laffemas, qui fut commis pour l'interroger, trouva dans ses papiers quatre lettres de Chéret, dans l'une desquelles il disoit à cet homme : « Je ne puis vous aller trouver, car nous vivons ici dans la plus étrange servitude du monde, et nous avons affaire au plus grand tyran qui fut jamais. »

Laffemas porte ces lettres au cardinal, qui aussitôt fait appeler Chéret. « Chéret, lui dit−il, qu'aviez−vous quand vous êtes venu à mon service ? − Rien, monseigneur.− « Écrivez cela. Qu'avez−vous maintenant ? − Monseigneur, répondit le pauvre garçon bien étonné, il faut que j'y pense un peu. − Y avez−vous pensé ? dit le cardinal après quelque temps. − Oui, monseigneur, j'ai tant en cela, tant en telle chose, etc. − Ecrivez. » Quand cela fut écrit : « Est−ce tout ? − Oui, monseigneur. − Vous oubliez, ajouta le cardinal, une partie de cinquante mille livres. − Monseigneur, je n'ai pas touché l'argent. − Je vous le ferai toucher ; c'est moi qui vous ait fait faire cette affaire. » Somme toute, il se trouva six vingt mille écus de bien.

Alors il montra ses lettres. « Tenez, n'est−ce pas là votre écriture ? Lisez. Allez, vous êtes un coquin ; que je ne vous voie jamais. » Madame d'Aiguillon et le grand−maître le firent reprendre au cardinal. Peut−être savoit−il des choses qu'ils craignoient qu'il divulguât. Ce n'est pas que le cardinal ne fût terriblement redouté. Pour moi, je trouve que l'Eminentissime, cette fois−là, fut assez clément. Ce Chéret est maître des comptes. Il avoit placé un de ses frères chez le grand−maître, qui, je crois, a fait aussi quelque chose.

перевод
Просыпаясь иногда по ночам, Кардинал любил диктовать свои мысли. На сей предмет к нему приставили одного бедного юношу, по имени Шере, родом из Ножана-ле-Ротре. Юноша понравился Кардиналу, потому что он был прилежен и умел молчать. Спустя несколько лет некий человек был заключен в Бастилию; Лафема, которому было поручено допросить узника, нашел в его бумагах четыре письма от Шере, в одном из которых юноша писал: «Я не могу прийти к вам, ибо мы здесь живем в страшнейшей неволе и находимся в зависимости от величайшего тирана, который когда-либо жил на свете». Лафема относит письма к Кардиналу, и тот велит немедленно позвать Шере. «Шере, — спрашивает он, — что у вас было, когда вы поступили ко мне на службу?». — «Ничего, Монсеньер». — «Напишите это. А что у вас есть теперь?». — «Монсеньер, — ответил бедный юноша, весьма удивленный, — мне надобно немного подумать». — «Ну, как? подумали?» — спрашивает Кардинал через некоторое время. — «Да, Монсеньер, у меня столько-то того, столько-то сего, и т. д.». — «Пишите». Когда все было написано, Кардинал спрашивает: «Это все?». — «Да, Монсеньер». — «Вы забываете, — добавил Ришелье, — о своей доле в пятьдесят тысяч франков». — «Монсеньер, я не получал этих денег». — «Я сделаю так, что вы их получите; это я заставил вас участвовать в этом деле». В итоге набралось добра на сто двадцать тысяч экю. После этого Кардинал показал ему письма. «Это ваш почерк, не правда ли? Прочтите! Ступайте, вы — негодяй и не показывайтесь отныне мне на глаза». Г-жа д'Эгийон и Генерал-инспектор артиллерии убедили Кардинала взять Шере обратно: быть может, он знал нечто такое, разглашения чего они опасались. Это отнюдь не значит, что Кардинала не боялись; но, по мне, на сей раз Его Высокопреосвященство был довольно милостив. Ныне Шере управляет Счетной палатой. Он пристроил к Генерал-инспектору артиллерии одного из своих братьев, который тоже, кажется, в чем-то провинился.