Беседа с капитаном не заняла много времени – и потому, что Кавуа всегда умел излагать суть в нескольких словах, и потому, что его собеседник почти сразу решил переговорить сперва с главными свидетелями. То, что они поведали своему командиру, они, несомненно, расскажут – но Ришелье был не только их господином, но и священнослужителем, был старше и не был связан с молодыми людьми никакими личными отношениями, что позволяло ему надеяться на то, что ему самому удастся узнать больше – возможно, и то, о чем не подозревали и сами гвардейцы. Однако, при всех этих важных качествах, Ришелье был также первым министром его величества, что ограничивало его куда больше, чем он бы того хотел – бесспорно больше, чем Кавуа. Поэтому, хотя гг. де Лавардена и д'Авейрона вызвали к его высокопреосвященству почти сразу, принять он их смог только двумя часами позже и выглядел при этом утомленным до крайности, что даже не было тонкой игрой – день выдался тяжелым, помимо трех курьеров – из Неаполя, из Турина и из Генуи – пришли сразу два срочных письма: от аббата Пианези в Венеции и от шведа, подписывавшегося инициалами АБ, чьи новости были неоднозначными – и снова пришлось посылать за отцом Жозефом.

В кардинальском кабинете поэтому было, когда Шарпантье проводил туда двух гвардейцев, уже темно, огонь, пылающий в камине, отбрасывал на стены множество теней, а горевшие на столе свечи в двух тяжелых подсвечниках подмигивали, превращая лица в маски греческой трагедии или же комедии, пока секретарь не закрыл дверь.

– Добрый вечер, господа. Садитесь, прошу вас, – повелительным жестом Ришелье указал на стоявшие перед его столом стулья. Говорил он тихо – давала знать о себе головная боль – но внятно. – Петийоль, я полагаю, был вам другом – мои соболезнования. Но от сожалений толку мало. Расскажите, прошу вас, так подробно, как только сможете, что привело к его смерти?

Для упреков было не время, и не собирался кардинал тратить драгоценные свои минуты на что-то столь бесполезное.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Ришелье взглянул на второго гвардейца, который молчал, всем своим видом выражая полное согласие со словами товарища, и нахмурился.

– Поединок, который никто не намеревался завершить кровопролитием? – переспросил он, не скрывая иронии. - Вы пробуждаете во мне подозрение, что зачинщиком были вы – а, господин де Лаварден? Если это так и если это всплывет только в моем разговоре с его величеством, я не только пальцем о палец не ударю, чтобы спасти ваши головы – я приложу все усилия, дабы вы оба понесли заслуженное наказание.

Кавуа они сказали, что винить следовало мушкетера, но кардинал не слишком высоко ставил такого рода заверения.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Ришелье был дворянином, как и его собеседники, и, если бы его брат почти десять лет назад не погиб в дурацком поединке, он, быть может, придерживался бы тех же взглядов, что и эти молодые люди. Даже то, что виновником дуэли был Анри, не помешало епископу Люсонскому воспылать глубочайшей неприязнью к маркизу де Темину, и если чувство справедливости не позволило ему искать путей отплатить убийце, то всех прочих чувств с лихвой хватило, чтобы он поддерживал эдикты всей душой… пока это не расходилось чрезмерно с его интересами.

– Петийоль погиб, защищая вашу честь, – полу-вопросительно, полу-издевательски отметил он. – У вашей ссоры были свидетели?

Оскорбление, каким бы оно ни было, не заставило Лавардена схватиться за шпагу – впрочем, зная немного своих гвардейцев, пусть часто и только со слов Кавуа, кардинал понимал также, сколь несвойственна была бы Лавардену подобная вспыльчивость. А потому – не «встреча» в пылу ссоры, когда вскипает кровь и умолкает разум, не стычка один на один, но дуэль, да еще закончившаяся смертью… Городская стража, сумей она задержать участников, привела бы их прямиком на эшафот. «Не все разделяли намерения Лавардена» – даже сомневаясь в чистоте этих намерений, Ришелье не мог не подумать о мушкетерах. Одним из троих участников был Арамис, и кардинал, не имея возможности поговорить с ним сам, вынужденно перепоручил эту беседу капитану.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Иногда, очень редко, Ришелье возвращался к еретической мысли, что Господь не мог бы быть всепрощающим и всеблагим, не будь на свете дьявола. Кавуа мог, если хотел, угрожать своим людям гневом своего покровителя, сам он – волей короля, король – заветами церкви, церковь – Господними карами. Каждый мог выступить в роли заступника перед высшей силой, каждый – кроме Создателя. И, когда эта мысль посещала кардинала, он, как он ни спешил отогнать ее прочь, всякий раз невольно переходил к следующей: что даже роль Сатаны играть надлежит с достоинством, не прикидываясь безгрешным.

Взгляд Лавардена заставил его усомниться в выбранной стратегии. Именно тот, кто способен был внять этому доводу, не нуждался в нем и мог отложить поединок, потому что почитал его грехом.

Усилием воли Ришелье заставил себя вернуться к делам насущным, отложив свои сомнения до следующей исповеди.

– Вы договорились о встрече, – продолжил он, – и в тот миг о ее месте и времени знали лишь вы двое. Затем вы предупредили своих секундантов – как это произошло?

Кавуа пересказал ему вкратце свой разговор с двумя молодыми людьми, и потому Ришелье, задавая этот вопрос, многое уже знал, а кое о чем догадывался, но, проверяя свои выводы и свои сведения, узнавал также многое о людях, вовлеченных в эту интригу.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Не насторожился и не подумал. Ришелье был далек от того, чтобы винить Лавардена – тем паче так, как тот винил себя сам, но он был прав – от всей этой истории пахло прескверно. Если бы стража арестовала уцелевших, короля и его первого министра ждал бы очень тяжелый разговор. Ни тот ни другой не горели бы желанием отправить на эшафот своих людей, но у них не было бы иного выбора – и ведь никто бы не заподозрил, что все было подстроено! Мысленно Ришелье возблагодарил Господа, что тот, кто пытался играть роль кукольника в этой пьесе, отвел роль убийцы мушкетеру – с такими картами на руках Тревиль должен был воздержаться от игры… если ему расскажут, конечно. Точнее, если Кавуа сумеет отыскать Арамиса и переговорить с ним – в том, что капитан сделает те же выводы, кардинал не сомневался.

Все шестеро участников должны были молчать – они в этой истории рисковали больше всего. Конечно, никогда нельзя исключить слишком длинные языки…

– И однако вы полагаете, господа, что ваша встреча была затеяна лишь ради того, чтобы вас застала врасплох городская стража? – уточнил Ришелье, направляя указательный палец на д'Авейрона – не потому, что обвинял его в чем-то, но лишь для того, чтобы отвлечь внимание двух молодых людей от другой своей руки, которая потянулась к чашке с травяным отваром. Голова болела все сильнее, но выказывать свою немощь в такой момент никак не следовало. – Что все это было не случайно?

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Ришелье, который предпочел бы сразу перейти к именам и подробностям, только кивнул — узнать, кем был подписан приказ, при желании не составляло ни малейшего труда. Однако выбранное д'Авейроном слово требовало объяснения.

- Случайность? - переспросил он, ничуть не скрывая своих сомнений. - Вы столкнулись с теми же самыми стражниками случайно? Я еще раз повторяю вам, сударь: в тот момент, когда я узнаю, что вы были со мной неискренни, вы можете не рассчитывать более на мою помощь в этом деле.

Кавуа говорил, что в подоплеке произошедшего д'Авейрон разбирался вместе с Арамисом, и одно это можно было считать странным — если, конечно, «случайная» встреча со стражниками не произошла в тот момент, когда двое молодых людей готовились продолжить вдвоем то, что начали вчетвером. Что, разумеется, было отнюдь не невозможно.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Как любой парижанин, Ришелье не раз пересекал Новый мост и не закрывал при этом глаза, и оттого с каждой проходящей минутой его роль в разговоре с двумя гвардейцами все больше напоминала ему ухищрения зубодера – вот несчастный пациент вытягивает шею, притянутый щипцами словно магнитом, вот он приподнимает зад с табурета, вот он привстает…

– Дражайший мой господин д'Авейрон, – Кавуа оценил бы по достоинству эту любезность, – позвольте мне уточнить все подробности, возможно, я не вполне понимаю. Вы с господином Арамисом отправились завтракать сразу после дуэли, и вас настигли те же стражники, что и пытались уже вас арестовать. После чего вы, не нарушая порядка, не вступая с ними в беседу и не вынимая шпаги из ножен, оставили завтрак и удалились. Или все же нет? Вы упомянули что-то о приказе…

Не то чтобы кардинал всерьез полагал, что, поведав обо всем капитану, перед ним гвардейцы станут лгать и изворачиваться, но ему нужны были все подробности – потому что никогда не знаешь, какая мелочь в таких делах может оказаться решающей.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Улыбка, тронувшая губы Ришелье, стерла с его лица недовольство, и он наклонился вперед.

– И что же вам с вашим спутником, – кардинал подчеркнул последние два слова голосом, но настаивать не стал – довольно было, что молодые люди уже назвали имя Арамиса капитану, – удалось узнать у городской стражи? Прошу вас, как можно подробнее.

Чем дальше продолжалась эта беседа, тем больше она походила на допрос, и, когда рассказ дошел до конечной точки, ухода мушкетера и совместного решения двух гвардейцев, трудно было бы сказать, кто устал от нее больше, священнослужитель или военный. Первый, однако, был одинаково беспощаден к обоим, предвидя уже, насколько важна могла быть в этом деле каждая мелочь, которую ему бы удалось вытянуть, и, даже понимая, что карты ему в этот раз выпали выигрышные, не остановился, пока не убедился, что больше узнавать нечего.

– Если господин де Тревиль не поведет себя слишком глупо, – подытожил он затем, – то у вас есть некоторый шанс избежать эшафота. Не вздумайте болтать об этой дуэли, господа, даже с вашим новым другом. И… благодарю вас за предупреждение.

Ришелье посоветовал бы им быть разборчивее в выборе противников, и даже не смеялся бы при этом, если бы не знал, как это бесполезно – бесполезнее было бы только предупреждать гвардию. И поэтому он только приподнял руку, отпуская обоих жестом, ничуть не похожим на пастырское благословение.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Ришелье замер. Первый порыв – отправить молодого человека к Кавуа – он подавил сразу же: было что-то в его голосе, что требовало беседы со священнослужителем, а не с капитаном. И потом, за всем этим могло скрываться что-то важное – поскольку, быть может, те, кто выбрал жертвой покушения Лавардена, выбрали его неслучайно. И поэтому кардинал, усилием воли отрешаясь от сделавшейся почти невыносимой головной боли, жестом пригласил Лавардена подойти ближе.

– Если бы вы сказали это о любом другом гвардейце, я потребовал бы у вас доказательств, – заметил он. Аромат валерианы и душицы распространился по комнате, когда, сдернув тряпку, прикрывавшую серебряный кувшин, кардинал вновь наполнил стоящую рядом с ним кружку. – Закройте дверь, сударь, и садитесь.

Возможно ли, что молодого человека столь задел упрек в смерти его секунданта? Ришелье – недаром его дедом был юрист – мог бы с этим поспорить ничуть не менее убедительно, чем согласиться.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.