Ангелы Господни не сочли нужным предупредить герцогиню де Шеврез о визите посланцев г-на первого министра. Вещих снов Ее светлость не видела, огненные письмена на стенах не загорались и ни один куст не заговорил с ней человеческим голосом.  Хотя, нельзя сказать, будто Мари совсем уж не допускала мысли о подобном визите. Арамис сам предупредил ее возможной слежке, да и, к тому же, о ее присутствии в Париже знало уже достаточное количество людей, начиная от маркиза и его любовницы, Луизы де Мондиссье, заканчивая слугами в доме дона Антонио. Так что…
Так что, поразмышляв пару минут, Мари благосклонно согласилась принять г-на де Брасо и его товарища. И что-то ей подсказывало, что ужинать она сегодня будет не в обществе маркиза де Мирабель. Спишем это на те самые предчувствия, которыми обычно так богаты сердца дам, благослови их Господь.

- Любезный, приготовьте мне теплый плащ, - распорядилась она.
- Мадам собирается покинуть дом?
В голосе слуги ничего, он воплощение бесстрастности и готовности служить, но за всем этим, как за ледяной коркой, кроется осуждение, Мари это чувствует и это ее развлекает.
- Вполне возможно, вполне возможно, - туманно ответила она.

Ее светлость села в кресло у камина, вытянув ноги на маленькую скамеечку. Огонь вычерчивал прихотливые арабески, яблоневые поленья тлели внутри рубиновым жаром.
У маркиза чудесный дом, чудесная жена и чудесная (в каком-то смысле) любовница. Мари точно уверена в том, что, уходя, она от сердца пожелает ему чудесного счастья. А рано или поздно придется уйти. И лучше сделать это вовремя. В этом один из секретов удачи в любви и политики – все делать вовремя.

- Доброго вечера, господа…
Вошедших Мари приветствовала любезной улыбкой и наклоном головы, словно бы и не был этот приход неожиданностью, словно бы все так, как и должно быть. И нет ничего странного в том, что она в Париже, а не в Туре. Что она в доме испанского посла… словом, герцогиня, как многие женщины до нее, обладала удивительным талантом делать значимое незначительным, и наоборот.

- Нынче же? – проговорила она с сомнением, словно только это и было важным. И с сомнением посмотрела в окно, за которым сгущалась темнота. – Это большая честь. Но разве не слишком поздно для визитов? К тому же, господа, я не одета для таких приемов, боюсь, мой гардероб… словом, я не предполагала таких важных визитов.

Сиятельная авантюристка с русалочьими глазами играла, как на сцене, пусть даже у нее было всего два зрителя, и делала это с удовольствием, изображая смущение и волнение. Она же не отказывается от визита, не так ли? Не оказывает сопротивление. Лишь выражает обеспокоенность некоторыми мелочами. А что, как не мелочи, способны вывести из себя даже самых сдержанных мужчин…

У Мари де Шеврез был некоторый опыт с лицами духовного звания, и полудуховного тоже, и опыту этому ее женская привлекательность никак не мешала, скорее, наоборот. Но, конечно, господа, присланные за ней, были правы, какими бы желаниями ни руководствовался нынче Его преосвященство, желание усладить свой взор ее светлым ликом в них точно не значились. Не то, чтобы кардинал избегал красивых женщин… но, как решила для себя герцогиня, он избегал бы их успешнее, не бегай они за ним сами. Красивый, утонченный и дьявольски умный духовный пастырь обречен быть объектом вожделения (духовного, конечно) своих дочерей.

- Если вы так уверены…  - протянула она, всем видом выказывая, что положиться в этом суетном мире может только на х уверенность и ни на что иное.
Это время (и очень удачно) выбрал слуга, чтобы войти и доложить:
- Теплый плащ для мадам.
Мари покорно подставила хрупкие плечи под теплый плащ, не пытаясь выторговать время на сменить наряд, поправить прическу, помолиться. Само послушание воле кардинала. К тому же, платье, надетое для одного мужчины (а именно для дона Антонио), вполне подойдет и для другого.

- Я готова, - кивнула герцогиня де Шеврез. – Если маркиз спросит обо мне, то сегодня я ужинаю у кардинала Ришелье.
Исключительно из женской капризности, Мари надеялась, что это известие отобьет аппетит и дону Антонио. Не ей же одной страдать.

Госпожа де Шеврез не участвовала лично в гаданиях на пушных зверях, но болела за гг. де Барсо и де Себенваля всем сердцем. Хотя бы потому, что вечер был прохладным, и теплый плащ спасал молодую женщину от этого холодна лишь частично. Несомненно, еще несколько минут, и Ее светлость присоединилась бы к дискуссии, выдвинув пару своих предположений, хотя бы для того, чтобы развлечься. Нет ничего ужаснее необходимости мерзнуть и молчать. Но не пришлось.
- О, ничего страшного, - отмахнулась она от сожалений г-на Шарпантье. – нынче вечером я совершенно свободна и ожидание было приятным, благодаря обществу этих двух господ.

Его преосвященство Мари приветствовала с огромным удовольствием, которое она и не потрудилась скрыть. Герцогиня прекрасно отдавала себе отчет, что по итогам этой встречи вполне может оказаться заточенной в Венсенне, если кардинал сочтет, что ее временное бегство из Тура является преступлением, а не проступкам, но все равно, какое это было удовольствие, снова встретиться лицом к лицу с умнейшим, изящнейшим кардиналом. У нее не было противника достойнее, и уж точно не будет. Именно эта мысль предавала некоторым неудачам Ее светлости некий будоражащий привкус скрытой радости. Когда кардинал разгадывал одну ловушку, Мари предвкушала новое сражение… иногда война куда интереснее победы!

- Ваше преосвященство…
Ее светлость поднялась из церемонного реверанса.
- Для меня большая радость видеть вас в добром, я надеюсь, здравии?
Несколько мгновений Мари де Шеврез стояла напротив самого могущественного человека Франции, играя роль примерной воспитанницы монастыря, взгляд скромно опущен, на губах застенчивая улыбка, но такой маскарад кардинала обмануть не мог, поэтому, усаживая свою светлость в  кресло, герцогиня улыбнулась уже иначе, с немного ребяческим задором, который так ее красил.
- Благодарю вас, с удовольствием выпью вина, немного прохладно для поздних прогулок, но я бы не отказалась от этого визита, даже если бы могла отказаться, уж поверьте, Ваше преосвященство.

- Увы, монсеньор! Я не могу лгать духовному лицу. Я почитаю Ваше преосвященство, так сказать, издали, не осмеливаясь приблизиться.
Исполнив кротким голосом этот панегирик, герцогиня де Шеврез опустила на мгновение ресницы. По правде сказать, следовало быть серьезнее. Изобразить раскаяние, придумать оправдание – тут можно смело лгать о страсти к маркизу де Мирабель, которая изводит ее в разлуке, лишая сна и покоя. Но в глубине души Мари знала, что ее красиво сплетенной лжи кардинал не поверит, разве что посмеется в глубине души. И, может быт, будет хуже думать о ней, у врагов свое мерило взаимных чувств, как у любовников, но честность и в постели и на поле боя ценится высоко.
Очень высоко.

От вина пахло специями, герцогиня грела пальцы о бокал, любуясь переливами тонкого стекла, не торопясь начинать откровенный разговор, все еще взвешивая «за» и «против» умело пользуясь тем, что она дама, и дама, приглашенная в гости для беседы, а не для допроса. Грань, конечно, тонкая, но она есть…

- Я приехала в Париж на несколько дней, по личным делам, Ваше преосвященство… очень личным, - доверительно добавила она. – Чтобы встретиться с одной дамой. И я с ней встретилась. И, нет, речь идет не о Ее величестве королеве Анне, хот я не сомневаюсь, вам известно то, что с королевой мы не виделись. Добавляю это лишь для того, чтобы между нами не было недопонимания.
Мари считала свой визит образцом такта и хорошего вкуса. Она остановилась у своего официального любовника, одного из тех светских любовников, о которых приятно говорить, и не принято умалчивать. Она не пряталась от людей Его преосвященства, но и не выставляла себя напоказ. Словом, была почти безупречна.

- Эта дама – Луиза де Мондиссье, Ваше преосвященство, - безмятежно ответила герцогиня де Шеврез.
Возможно, донье Луисе сейчас икнулось. Но Мари совесть не мучила, совсем. С любовницей ее любовника у нее были отношения… скажем так – непростые. К тому же ее светлость была сейчас честна перед кардиналом, словно на исповеди. Она действительно приехала в Париж, встревоженная письмом маркиза де Мирабеля о том, что у королевы новая фаворитка. Кто же знал, что фаворитка королевы еще и пассия дона Антонио. Некоторые повороты судьбы предугадать просто невозможно!

- Я бы не отказалась попасть в Лувр, - вздохнула она. – Но не буду смущать Ваше преосвященство подобными просьбами, ибо они идут в разрез с недвусмысленной волей короля. Что же касается Его величества…
Мари пожала плечами, и этот жест в исполнении молодой, очаровательной женщины, был весьма красноречив.
- Что же касается короля, то, чего он не знает, ему не повредит. Кажется, есть даже уместная фраза на латыни на этот случай, но я ее забыла!

Вино согревало пальцы и вызывало на лице Мари легкий румянец. Со стороны, вероятно, казалось, что это и правда сердечная беседа духовного отца и духовной дочери – отчего бы и нет, наверняка, герцогиня была не единственной женщиной, которую всемогущий кардинал принимал в своем дворце. Но Мари ощущала, чувствовала кожей, как в прохладном воздухе разливается осторожное ожидание… Чего именно? Этого она пока сказать не могла.

Своими повадками кардинал очень напоминал своих любимиц-кошек, такая же изящная осторожность и такие же острые когти под бархатом любезного приема. Герцогине приходилось выполнять довольно непростую задачу, демонстрируя Его преосвященству беззаботность и искренность постоянно быть настороже, быть готовой увидеть ловушку в самых безобидных, на первый взгляд, словах.

- О, с этой дамой я увиделась пять… нет, кажется, семь дней назад, но мы не сразу пришли к взаимопониманию.
«Совсем не пришли», - могла бы добавить Мари, но лишь деликатно отщипнула кусочек от угощения.
Посвящать Ришелье в подробности она не торопилась, хотя и ответила на вопрос кардинала охотно и, самое главное, искренне. Легко быть искренней, когда легко быть искренней.  Пригубив вино из бокала, Мари мысленно пожелала, чтобы все вопросы хозяина Пале-Кардиналь были такими… не вынуждающими лгать. Впрочем, надежды на это было мало.

- Видите ли, Ваше преосвященство, я допустила небольшую оплошность. Опасаясь привлечь к себе ненужное внимание, я вынуждена была отправиться на встречу с госпожой де Мондиссье под чужим именем, представившись женой одного моего друга, и, кажется, немного напугала эту даму. А страх – плохая основа для откровенности.
Всем своим видом герцогиня выразила раскаяние и сочувствие вышеозначенной госпоже, хотя последняя ее фраза предназначалась, конечно же, Его преосвященству лично.

- Ах, Ваше преосвященство, вы требуете от меня, ни много ни мало, открыть вам секреты чужой души! Я растеряна и смущена, но надеюсь на тайну исповеди.
Мари не выглядела смущенной и растерянной, да и кардинал ее слишком хорошо знал, чтобы поверить, будто в сердце герцогини найдется место подобным чувствам. Но в свете так принято – если ты собираешься выдать чью-нибудь тайну, тебе положено быть растерянной и смущенной.
Благородно ли это – выдавать чужие тайны? Не слишком. Но это разумнее, чем выдавать свои.

- Мне пришлось представиться супругой маркиза де Мирабель, - скромно улыбнулась она в ответ на дразнящие нотки в голосе Ришелье.
Вот же воистину, сладкоречивый змей, способный зачаровать даже камень.
- Должно быть, я слишком хорошо сыграла свою маленькую роль... так что я не могла вернуться в Тур сразу же после этой встречи, это значило бы признать собственное поражение. Я бы могла заверить Ваше преосвященство, что эта моя встреча не имеет отношение к политике, но мы с вами знаем, что в  Париже все имеет отношение к политике, даже то, какой воротник выберет к платью королева, и какой плащ наденет король.

В мерцании свечей светлые глаза Мари де Шеврез казались и глубже, и темней, воистину два омута, но и глаза Ришелье не были зеркалами души, что там за ними, какие мысли бродят в голове всемогущего кардинала, герцогиня не знала и отдала бы десять лет своей жизни за способность угадывать их, хотя бы на один вечер.

- Ваше преосвященство, мне казалось, ответ очевиден, но если необходимо произнести его вслух… так и быть, видите, между нами не осталось недоразумений, я не щажу даже свое самолюбие.
Мари позволила улыбке не то, чтобы совсем истаять с губ, но она определенно стала несколько иной. Такими улыбками не соблазняют.
Такая улыбка означает, что душа женщины – действительно сосуд темный, и неразумен тот, кто не опасается этой темноты.

- Я получила письмо, от человека ко мне расположенного.  Он мне сообщил, что госпожа де Мондиссье наследует мне не только подле королевы. И я захотела своими глазами убедиться, насколько эта особа для меня опасна. Вы же знаете, Ваше преосвященство, я не из тех женщин, что уступают без боя.
Мари подарила Его преосвященству выразительный взгляд, очень красноречивый, очень долгий.

Нет, она не была настолько самонадеянна, чтобы полагать, будто Ришелье – этот искушенный интриган и предмет обожания многих женщин, падет жертвой ее чар. Но само нынешнее положение: поздний визит, этот разговор на тонкой грани лжи и откровенности, наконец, личные достоинства кардинала, который в глазах герцогини был все же сначала мужчиной, а потом священником, все это будоражило воображение.