Все эти дни, прошедшие с приснопамятной ночи, Франко почти не поднимался наверх: отчасти потому, что снаружи бушевала буря, отчасти - потому что опасался увидеть призрак, и не, не Утопшего Жана - а Леруа, которого теперь, наверное, тоже можно было так называть.
Он не отходил от мастера, как будто его присутствие и поддержка (тот по-прежнему страдал от морской болезни) могло в какой-то мере извинить тот факт, что в гибели несчастного виновен и он сам. Да, Франко уже не винил Люсьена за то происшествие с деньгами: то, что случилось, настолько перевернуло весь его почти-привычный мир с ног на голову, что ученик ювелира стал непривычно тих и молчалив. Отчасти натура его прорывалась в те моменты, когда по требованию господина де Пуанси нужно было научить Мартена католическим молитвам, а тот не желал или не мог их запомнить.
- Pater noster, qui es in caelis, - цедил Франко сквозь зубы в сотый раз.
Мартен в ответ прожигал его взглядом темно-карих глаз, будто желая провалиться в адский огонь прямо сейчас, но приказа капитана ослушаться не мог.
- ...sanctificētur nomen tuum, - продолжал Франко, мысленно укоряя себя за то, что поддается порочным страстям и впадает в грех гнева. Но взгляды его, кидаемые на протестанта, были не менее красноречивы, чем встречные.
Но Франко был упорен. И с божьей помощью - но в итоге Мартен затвердил католические молитвы, хотя бы для того, чтобы повторить их перед Пуанси, а Франко, с ощущением, что его избивали пудовыми цепями, вернулся к Люсьену. Вообще-то ему не то чтобы очень нравилось наставлять гугенота на путь истинный - для этого есть всякие пасторы, но все ж на душе как будто стало спокойней, как если б сам господь отпустил ему грех лжи, из-за которой он и терзался уже который день. И ведь обычно-то Франко не то чтобы сильно страдал, нарушая эти самые божьи заповеди, а вот поди ж ты...
Но недолго Франко пришлось наслаждаться миром в своей душе - он как раз торчал у борта, наблюдая за морской гладью, когда вахтенный закричал о корабле - а после и капитан отдал приказ готовиться к бою.
На "Сен-Николя" сразу же установилась особая суматоха, при которой каждый знает, чем заниматься, и Франко понял - ему здесь делать нечего. Пока не сшибли с ног, он поспешил вернуться в трюм, где Люсьен встретил его вопросом, и Франко ответил то, что услышал наверху:
- Англичане. Похоже, будет бой.
В это время он увидел себя отражением в лице Дюрана - тот враз побледнел, учитывая, что и до того не казался пышущим здоровьем, глаза расширились от страха, - и добавил ответом на незаданный пока вопрос "что нам делать?"
- Молиться, - сказал Франко. - И ждать.
А потом начался форменный ад.
Залпы орудий - от них содрогался корабль, от грохота Франко пытался зажать уши, но это не помогало, потому что он слышал как бы всем телом - треск дерева, крики матросов, и выстрелы - пушки били не беспрерывно, но для Франко они сливались в непрерывный гул. И, лихорадочно бормоча все молитвы, которые он знал, Франко думал - это расплата. Господь наказывает его за все грехи прошлой жизни - за блуд, прелюбодеяние, пьянство и воровство - за все он ответит прямо сейчас. Он вздрагивал каждый раз, когда раздавался залп пушки, и инстинктивно хватался за Люсьена - такого же перепуганного, - продолжая шептать молитвы, уже не особенно веря в то, что Господь его услышит.
С палубы принесли кого-то... окровавленного. Франко тупо смотрел на человека, не узнавая, и не понимая - мертв, жив ли еще? Должно быть, надо было подойти и узнать, чем-то помочь, но... он не понимал, чем может помочь и может ли.
"Мы все умрем"
Хуже всего была неизвестность. Франко боялся выходить, он не был драчуном - ну один раз в пьяной потасовке ударил кого-то по голове кувшином, но разве ж это считается? И он опасался, что наверху его просто сметут - не пушечным ядром, так зашибет какой-нибудь моряк, даже свой.
Присутствие солдат успокаивало, но не слишком. И потому явление господина де Лавардена оказалось истинным божьим благословением. Тот спустился сверху, и в момент, когда неяркий дневной свет осиял его фигуру, Франко поверил - не все так безнадежно. И даже сумел сжать во влажных пальцах пистолет, и даже сумел, не дрогнув, кивнуть.
Чего проще - нажать на курок, увидев неприятеля. Франко только надеялся, что он сможет это сделать.
Он должен.
Люсьен достал из своего сундучка гладилку - лезвие плясало в его руках, угрожая поранить его самого, Франко хотел было посоветовать ему спрятать его обратно... и передумал. Он сам чувствовал себя увереннее с оружием, может быть, мастеру тоже это нужно.
- Все будет хорошо, - со всей твердостью, что сумел собрать, заявил Франко. - Нас защитят. И мы тоже не беззащитны.
Пусть приходят - хоть бы и двадцать тысяч англичан!

Франко убеждал себя, что сможет выстрелить. Тяжесть пистолета в руке придавала уверенности, а о том, что будет, когда отзвучит выстрел - единственный выстрел! - а англичан окажется больше, чем один, Франко старался не думать. Он не умел перезаряжать оружие, у него не было пуль, и поздно, должно быть, сожалеть о том, что никогда не учился стрелять, а оружие видел лишь тогда, когда работал над украшением - шпаги, пистолеты... однажды был мушкет, который требовалось выложить серебром...
Но как бы там ни было - у него есть хотя бы был этот единственный выстрел, и он должен защищаться. Чутко прислушиваясь из своего угла - сверху доносился топот, ужасающие крики, грохот падающих тел, с минуты на минуту Франко ждал, что сквозь щели на них начнет капать чья-нибудь кровь: иначе какая причина может быть у этого жуткого крика, что только что раздался над головой?! Причем неясно было, кричал ли кто-то из команды или англичанин. Франко поглядывал на Люсьена, такого же, должно быть, бледного и дрожащего, как и он сам, и беззвучно шептал молитвы, обращаясь помимо Девы Марии и Господу, еще и к святой Палермо - заступница города его бабушки, святая Розалия, чем образок носил Франко на шее, должна была услышать и защитить... да хоть кто-нибудь!
На какое-то мгновение сквозь творившийся на палубе ад Франко расслышал движение в трюме - кто-то шел между рядами гамаков, и этот кто-то точно не был из команды: редкие возгласы, которые донеслись до него, были произнесены на чужом языке, а после неизвестный произнес длинную фразу, как будто обращаясь к кому-то другому - тут Франко окончательно обратился в слух, и схватил Люсьена за руку, безмолвно заклиная не шуметь.
Может быть, мародеры не заметят их и уйдут. Что это были именно мародеры, сомневаться не приходилось - кто еще пролез бы в трюм, когда бой кипит наверху?!
Но если англичанин не один, то дело плохо - если Франко выстрелит в одного, второй может достать их своим оружием, а... а что делать потом?! Впору звать на помощь, но их не услышат в таком гвалте, и пробежать наверх мимо англичан не получится, судя по звуку, тот шел ровно посередине...
Отпустив Люсьена, Франко пригнулся и аккуратно выглянул из-за занавеси, отделяющий их угол от остального трюма. И с бешено колотящимся сердцем юркнул обратно.
Англичан действительно было двое - и один из них направлялся в их сторону, вооруженный чем-то вроде топора.
"Я должен. Я смогу"
Больше Франко ни о чем ни думал, кроме как о том, что он должен защитить Люсьена, как защищал бы собственного брата - если понадобится, ценой своей жизни. Он будет драться... хотя бы на то, чтобы двинуть рукоятью пистолета в лоб, его должно хватить?!
Перехватив пистолет обоими руками, Франко ждал.
И когда занавесь отдернулась и прямо перед собой он увидел чужака, то нажал на курок.

Пистолет дал осечку.

В течении нескольких ужасно-долгих секунд Франко и вторженец смотрели друг на друга. Время как будто замедлилось, и шум на палубе доносился как издалека. Франко отмечал, что англичанин высок, у него неуместно-светлые пушистые волосы, как пух на чертополохе, и растерянный взгляд.
Топор, который тот держал занесенным, так и застыл в поднятой руке.
Каким-то шестым чувством Франко понял, что тот не хочет их убивать. И, повинуясь этому же чувству, он послал незнакомцу выразительно-умоляющий взгляд, прижимая палец в губам в жесте, который должен быть понятен любому, на каком бы языке он не говорил.
Жест означал "молчи".
Пожалуйста.

Отредактировано Франко Морель (2017-12-21 09:04:59)

Вид пистолета в руках Франко успокаивал Люсьена ровно до той поры, пока грохот, лязг железа  и вопли раздавались сверху, с палубы, а здесь, в покинутом трюме, было тихо. Благородный де Лаварден, конечно же, ринулся защищать корабль, ну а от них с учеником лучшая помощь была —  не высовываться и сидеть тихо, тише корабельных крыс.
Не то, чтобы у Люсьена были какие-то возражения по этому поводу.
Он стискивал Франко за плечи и тихонько всхлипывал. Сжимал еще несчастную гладилку, которая все же была предназначена для того, чтобы золото или серебро подправлять, а не людям в животы или еще куда-нибудь втыкать… Ящик с инструментами стоял рядом, при качке корабля больно ударялся о лодыжку.
А потом замолк: услышал  топот, крики и незнакомую речь —  слишком близко. Вот здесь, за этой занавеской, которой Люсьен и Франко отгородили свой закуток от остального трюма, чтобы создать подобие домашнего уюта.
Люсьену хотелось орать от ужаса.
Вместо этого, кажется, он даже не дышал. Только сжимал Франко со всех сил. Тот отстранился и выглянул, но не успел ответить, чего именно там углядел.
Грохот и шаги. Голоса.
Тряпка отдернулась.
Люсьен почти невидяще от ужаса уставился на незнакомого парня. Тот был… обыкновенным - крепким, сильным на вид, с взлохмаченными светлыми волосами и бесцветной физиономией, немного смахивал на соседского молочника Жерара, у которого Люсьен всегда покупал молоко, сливки и отличнейший сыр…
Топор у него в руке казался какой-то игрушкой,  странной, неуместной —  совершенно не подходящей к выражению лица, какому-то растерянно-туповатому, что ли.
Франко сжимал обеими ладонями пистолет.
Оба таращились на незнакомца. Тот —  на них.
Это было всего мгновение —  или ужасно долго. Люсьен расслышал легкий щелчок. Это не поможет, понимал Люсьен, завороженно, как мышь на змею, взирая на поднятый топор —  который не торопился опускаться.
Занавеска вернулась на место.
Незнакомый голос с незнакомой речью звучал все ближе. Но второго человека Люсьен выглянуть и рассмотреть не успел, даже если бы решился.
Грохотнуло.
Близко.  Как будто голова взорвалась —  и конечно, хотя Люсьен не раз работал с пистолетами, и теоретически знал, как они устроены, мог даже разобрать и собрать (чем и занимался, превращая оружие в драгоценное оружие),  —  но никто никогда прежде не стрелял рядом с ним. Так близко. Так, чтобы…
- Франко, ты его..
Убил? Ранил?
Люсьен моргнул, еще несколько секунд разглядывая то ученика, то медленно оседающего на пол белобрысого паренька, залитого кровью.
- Ему надо помочь!
И он рванул-разрезал гладилкой ту самую тряпку, которая служила верой-правдой в роли ширмы, чтобы отодрать кусок и перевязать рану паренька. Ткань поддалась, уступая широкий «бинт». Люсьен склонился к белобрысому, руки сделались мокрыми  и скользкими, от вида крови слегка кружилась голова, но это потом, все потом.
Ему нужно помочь. Ему же больно.
О том, что это враг и захватчик, Люсьен совершенно позабыл.

Отредактировано Люсьен Дюран (2017-12-21 17:49:30)

Тот, которому Франко угрожал пистолетом - настоящая разбойничья рожа! - как-то раз он задружился с одним прощелыгой из Двора Чудес: ну как задружился - вместе напились до чертей зеленых, и тот еще втолковывал, что дескать, такой, как Франко, мог бы зарабатывать втрое, если приложить к нужному месту. Подробностей Франко уже не помнил, да и вспоминать сейчас было не время, но вот ухмылялся тот бандит совершенно так же как этот англичанин, и глазами бегал так же, как будто обсчитывая, сколько и что можно с тебя поиметь - щелк-щелк-щелк. Впору сожалеть, что пистолет выстрелил не в него, а в безобидного парня (хотя, совсем уж в невиновность его Франко не верил - ну, в конце концов тот был англичанином и захватчиком, иначе что он делал на корабле?)
Но возвращаясь к другому, Франко понимал - не полностью верит, что пистолет заряжен, и чем дольше он размахивает оружием и не стреляет, тем ближе тот момент, когда он получит своим же пистолетом в лицо, и это в лучшем случае. В худшем - нож под ребра.
А англичанин издевательски скалился, сделав, как будто случайно, шаг вперед, еще и жестикулировал, мол, моя твоя не понимайт... От угрожающего жеста все же уклонился, но...
"Зеленый", донеслось до Франко, и он кинул быстрый и растерянный взгляд на Люсьена - нескольких секунд хватило, чтобы до рассудка дошло, о чем мастер толкует, а затем взгляд его описал сложную фигуру, от сундучка до распростертого на полу постанывающего от боли блондина к откровенно ухмыляющейся пиратской роже.
Франко медленно опустил пистолет.
- Мы отдадим вам все, что есть, только не убивайте! - вряд ли, конечно, тот понимал по-французски, но характерный жест, сделанный Франко, как и умоляющий тон, понять должен - деньги.
Теперь главное - чтобы тот дал добраться до сундучка мастера. Франко медленно опустился на колено, снова показывая жестом - вот, смотри, наш сундук, в нем деньги и драгоценности.
Щелкнул замок.
Пират выглядел явно заинтересованным, но не торопился резать глотки - и Франко заторопился.
Тот не мог видеть, как под прикрытием крышки сундучка (добротное голландское дерево, старинная вещица!) Франко нашел нужны флакон, довольно легко выскользнувший из оплетшего его кокона тряпок, как будто услышавший мольбы его и Люсьена.
И так же, не поднимаясь, он поддел ногтем пробку и взмахнул рукой снизу вверх - выплескивая кислоту в лицо придвинувшегося к "добыче" англичанина.

совместно

Конечно, Франко понял.
Конечно, Люсьен в свою очередь, понимал, что это плохая идея —  если тот промажет, то только разозлит пирата еще больше. Но куда уж дальше, тип размахивал ножом и явно угрожал убить, неважно, что Люсьен ни слова не понимал, когда у тебя перед носом мелькает лезвие, других наречий не требуется.
- Все хорошо… Господь поможет нам, все будет… - Люсьен успокаивал не столько своего «пациента», который по-прежнему цеплялся за него, словно за последнюю надежду, сколько самого себя. Язык заплетался от ужаса, а еще в глаз попала капля пота, отчего немилосердно щипало.
Франко бряцал замком. Вот он открывает сундучок. Пират в это время снова замахнулся, нож прошел почти по люсьенову горлу, и тот даже вскрикнул.
Вот достает…
Вот…
Попадет Франко или нет? Еще несколько лет назад он бегал с рогаткой —  и, честно говоря, ему это явно нравилось больше того же травления железа. И мог подбить бегущую крысу на другом конце улицы.
Кто бы мог подумать, что от столь сомнительного искусства будет зависеть их жизнь?
Флакон мелькнул в воздухе. Пират замер на мгновение, странным жестом попытался отмахнуться, а потом заорал —  да так, что даже вопли раненого «Молочника» казались шепотом по сравнению с его ором.
Франко не промахнулся.
Пират заметался, выронив свой кинжал, и… случилось то, что не могло не случиться. Он сбил фонарь. Масло вспыхнуло и весело заплясало на том, что осталось от тряпки-ширмы. Люсьен всхлипнул, пытаясь оттащить своего раненого из огненного ада.  Нужно это потушить, нужно…
На них несся обезумевший от боли и ярости пират.

Честно сказать, особого плана у Франко не было. Это был... инстинкт, если можно так сказать. Был бы у него нож, наверное, попытался бы ткнуть ножом. Была бы зубочистка - пытался бы обороняться ею. Но под рукой оказалась только кислота - и Франко не особо задумывался над результатом, слишком уж быстро события сменяли друг друга, чтобы останавливаться и размышлять.
И немного оказался не готов к эффекту.
Человеческая кожа реагирует по-другому, нежели металл. Франко еще помнил, как Люсьен обжегся, когда позабыл надеть перчатки - на месте ожогов потом остались глубокие язвы, затянувшиеся много позже, но и то была всего лишь пара капель, а под рукой находился раствор, которым получилось нейтрализовать действие царской водки. И все равно о происшествии напоминали шрамы. Пара капель.
Сейчас же Франко наблюдал, как под действием большого количества едкой жидкости с человека слезает кожа.
Пират заорал, когда ткани на его лице будто закипели и потекли - кожа плавилась, как нагретое до нужной температуры золото, а от крика Франко испытал желание зажать уши... если бы не заметил, что тот сбил фонарь, и маслом плеснуло рядом с Люсьеном, по-прежнему державшимся за раненого англичанина.
- Брось его! - крикнул Франко и схватил Люсьена за плечо, пытаясь оторвать его с пола и заставить шевелиться, если они не погибли от ножа пирата, которым тот продолжал размахивать вслепую, потеряв, кажется, ориентацию в пространстве; то теперь им угрожает еще и огонь. Следовало как можно скорее засыпать... накрыть чем-то живо и весело затрещавшие языки пламени, Франко в панике огляделся в поисках чего-то, что можно накинуть на масляную лужу, пока та не расползлась...
Люсьен продолжал цепляться за Чертополоха, вытаскивая того из огня. Тот заорал, но не это заставило Франко замереть - пират обернулся в их сторону, выжженые, уже пустые глазницы были обращены прямо на Франко, тот как будто видел...
Пират заорал что-то на своем языке, но и без толмача Франко понял - его ждет не менее жестокая расплата, попадись он под руку... Он - или кто-то из оставшихся.
Натыкаясь на подпорки и ящики, пират кинулся на голос, и в очередной раз Франко действовал, почти не думая - кинувшись пирату под ноги и изо всей силы ударив в голень. Тот покачнулся и врезался головой в одну из опор, снова заорав так, что заледенела кровь в жилах.

Лежа на грязном полу, охваченный ужасом, Франко наблюдал за тем, как мечется по трюму живой - пока еще живой факел. Ему удалось избежать того, чтобы тот наступил на него, пока бросался вслепую туда-сюда, откатившись в угол, а англичанин запутался в гамаках и бился в них на манер мухи в паутине - и кричал, боже, как он кричал!
"Боже милосердный, пусть он уже умрет", - в смятении подумал Франко. Не раз и не два бывал он на публичных казнях преступников, но с такого близкого расстояния еще наблюдать не приходилось, и, право слово, он предпочел бы мучениям врага его быструю гибель. Но... вышло так, как вышло. - "Боже, пусть он умрет уже!"
Последним рывком пират высвободился из пут, но вскоре рухнул на пол - тело его еще подергивалось, но бессмысленными рывками курицы с отрубленной головой. Франко на всякий случай взял чей-то сундучок - вдруг тот подаст какие-то признаки жизни, так он.. добьет. Из милосердия, конечно же. Не сразу до него дошло, что есть проблема поважнее, чем мертвый (или умирающий) враг и раненый англичанин с дурацкими волосами, который все еще полулежал рядом с Люсьеном - вцепились эти двое друг в друга как в последнюю надежду, с одинаково перепуганными глазами.
Огонь.
Масло попало не только на одежду пирата - все еще тлеющую кстати! - но и на доски, на гамаки, на чью-то брошенную одежду...
Вскрикнув, Франко принялся стаскивать отовсюду, куда мог дотянуться, одеяла, накрывая занимающиеся доски и тряпки, пытаясь затоптать, но язычков пламени было много - очень много, как показалось ему с перепугу.
- Люсьен! - крикнул он, - помоги потушить!
Одно из одеял полетело на труп, Франко, скривившись от отвращения и ужаса, прибивал сапогом огонь, и старался не думать о том, что пират, может быть, еще жив - и с минуты на минуту ухватит его за ногу.

Отредактировано Франко Морель (2018-01-11 19:28:48)