В другой ситуации горничная прикрыла бы рот кулачком, пряча смешливую улыбку. Но сейчакс руки её были заняты свертком с вещами маленькой Луизы, котрых оказалось вдруг удивительно много для ребенка бедной служанки.
- О,  мадам совсем не спрашивает о том, что говорили вы, месье, и спрашивали ли о ней. Только о том, приходили ли вы, когда вас долго не было, а она отлучалась вечерами.
В полушёпоте Мадлен  едва ли можно было разобрать едкую, обиженную мстительность. Однако она не стала испытывать терпение Шере, и заверила:
- Но если спросит, я так и скажу.

Мадлен могла бы высказать предположение, что графиня стыдится этого своего увлечения, но сама в это не верила, хотя не могла не замечать странной осторожности миледи во время встреч с Шере. 

А леди Винтер, шедшая впереди,  размышляла о том, что если бы не необходимость поумерить расходы, она, пожалуй, сняла бы какой-нибудь домик или квартиру для встреч с Доминик – любовница не надоела ей, что могло бы случиться, но Анна совершенно не желала, чтобы  непредсказуемые визиты Шере мешали её встречам с мужчинами, пожелай она принять кого-нибудь после десяти вечера в спальне.  Возможно, стоило бы объясниться,  обозначить Шере то место, которое он мог занимать в её жизни, но миледи не была уверенна в его безоглядной преданности и любви.  В такой, чтобы не сомневаться, что ради неё тот предаст, украдёт или подставит кого-нибудь, рискуя своей жизнью и своей тайной.
Размышления её были прерваны вышедшей из гостиной мадам Руже. Та услышала шаги и не стала рассиживаться на диване – тем более, что печенье и конфетки в вазочке давно закончились.  Эта была неряшливого вида полная краснолицая женщина из той породы, на которых любое, даже сшитое по мерке, платье смотрится, как чужое а плащ,  даже новёхонький, висит как тряпка.
- А вот и наша девочка, - приторно-тонким голоском начала мадам Руже, шагнув к Фаншон и протягивая руки, чтобы взять ребенка,  но повернула голову к графине и  поделилась сделанным только что наблюдением, - сразу видно – беспокойный ребенок и болезненный – вон как глазки-то запали. Но вы не волнуйтесь, если что…
- Если что? – охнула Фаншон и судорожно прижала малышку к себе, отшатнулась  от толстухи, словно от чумной или прокажённой и  едва не сбила Шере с ног.
- Мадам,  умоляю, - усталое, осунувшееся лицо Фаншон исказила гримаса отчаяния, -  позвольте оставить девочку, я смогу… я ведь и так работаю, а она… она же такая тихая, вы и не заметите, когда она немного…
Лицо графини словно окаменело.
Мадлен, почти не глядя, сунула Шере сверток и не столько взяла, сколько вырвала ребенка из рук подруги, но та сочла, что горничная  желает ей помочь, и  рухнула перед хозяйкой на колени, рыдая и перемежая истерические всхлипывания с мольбами и заверениями.
- Унесите, - губы леди Винтер брезгливо изогнулись, и она задержала взгляд на Шере, вздохнула и  обозначила вынужденную просьбу, надеясь, что, как уже случалось, Шере не понадобится  облекать её в слова:
- Месье, пожалуйста…
Мадам Руже, мгновенно оценившая ситуацию, приняла младенца из рук Мадлен, и  горничная пробормотав, что принесёт воды, унеслась обратно на кухню.  Краснолицая толстуха же, ловко укачивая  расплакавшегося ребенка  ухитрилась  изобразить нечто похожее на поклон  и поспешила к парадной двери,  только раз обернувшись и нетерпеливо кивнув «месье», чтобы тот не мешкал, раз уж ему случилось оказаться в роли лакея.

Как бы ни спешила мадам Руже убраться поскорее из дома графини Винтер, подсказку незнакомца она приняла. Оказание услуг подобной особе легко и быстро обращалось в звон монет, и  мадам Руже вовсе не хотела бы вызвать неудовольствие  этой особы и потерять то, что они обе называли доверием. Она торопливо кивнула рыжеволосому и  завертела головой по сторонам, вспоминая, через какую дверь её провожали в прошлый раз. 
- Да-да, - прокудахтала она,  и скорее угадав по направлению взгляда и  движению нежданного своего помощника  верное  направление, развернулась, - запамятовала, где…
Рыжий, хотя и пришел вместе со служанками, одет был иначе, чем лакей. Но повитуха не взялась даже гадать, кто он такой и что привело его в этот дом – достаточно было понять из ситуации, что человек здесь в числе «своих», раз знает, куда идти и понимает как неловкость момента, так и необходимость спешить.
Проследовав за ним, мадам  оказалсь на заднем дворе и остановилась лишь затем, чтобы  прикрыть личико ребенка  углом одеяла.
- Какая громкая, - заметила она,  укачивая ребенка,  однако на лице мадам Руже не отразилось ни тени смущения или беспокойства, с которым успокаивали малышку и её родная мать и Мадлен, - вот хлопот-то с ней вышло сколько, не то что с первой.  Эх дуры-дуры… что знатные, что слуги – всё одно, непонятно на что надеются,  пока не становится поздно что-то делать и остается только рожать.
Интонации у мадам, обращавшейся к  спутнику, были самые что ни на есть ласковые, воркующие, и ребенок, успокоенный её голосом и  ритмом уверенных, привычных движений, затих куда быстрее, чем раньше.
- А всё из-за вас, мужчин, страдаем, - мадам  скользнула взглядом по лицу помощника и шумно вздохнула, - вам потеха, а нам – всю жизнь потом мучиться.

Миледи же слушала стенания Фаншон не дольше пары минут, пока не вернулась с кружкой воды Мадлен, и не подоспел лакей  - чтобы поднять с пола бьющуюся в истерике служанку.  Оставив им успокаивать неблагодарную, графиня  направилась вверх по лестнице, мысленно сетуя на свое добросердечие и надеясь что Шере не заставит себя ждать, а быстро и благополучно посадит толстуху в карету.
Неудовольствие, выказанное ею было вызвано не столько тем, что Доминик  задержался на кухне, сколько неуместностью его присутствия именно сейчас.  Хотя, в сущности, какая разница – в чём в чём, а в осторожности и осмотрительности Шере миледи точно не сомневалась.

В ответ на "всякий скажет" мадам Руже издала странный хрюкающе-булькающий смешок, но тем и ограничилась.  За многие годы ею было говорено о порядочных и умных не раз и не два, и за год такие порядочные и умные обращались к ней тоже не раз и не два. Ну да не рассказывать же об этом бледному тихоне, который в голос говорить боится - такой поди служанку в уголок не зажмет, чтобы  по бедру огладить, да за грудь полапать - женится на мышке-тихоне, как он сам, да  после того, как та устанет от постных разговоров о всяком таком порядочном, обзаведется рогами.

Но не пожаловаться своему помощнику она тоже не могла - настолько измотали добрую женщину прихоти англичанки.
- Да то и велено - семью приличную сыскать, чтобы кормилица была молода-здорова, дети чтоб только свои были, да все здоровые, если не с первенцем бабёнка. Я уж ей, графине-то, сказать думала, что если решила дурёх опекать, вроде этой вашей Фаншон, так дала бы девке какое-никакое приданное, а мы б мужа сыскали, чего детей, как котят раздавать по чужим рукам, если душа так за них страдает?  И ведь не захотела обеих в один дом  - ищи, говорит, другую.
Рассказывая всё это мадам Руже, однако, не стояла на месте, а пересекла дворик, нимало не сомневаясь, что  рыжий идет рядом, хотя и смотрела не на него, а вперед, чтобы не оступиться.

Неловкость спутника оставила мадам Руже равнодушной, как и вполне невинное словечко, слетевшее с его губ.  Она только дернула головой, что обозначало кивок – дескать, с кем ни бывает.  Графиня извела добрую женщину расспросами, наказами и вдобавок заявила, что оплачивать содержание и этого ребенка будет помесячно,  что никак не вязалось в понимании мадам с серьезностью намерений пристроить ребенка так, чтобы тот рос в пристойных условиях.
- Так первая-то уже не так мала,  чтобы только грудью её кормить. Иных детей и раньше отлучают – и ничего.
Мадам замедлила шаг у калитки, ожидая помощи от спутника. Посмотрела на него вскользь, без интереса, как на слугу.
- Да что бы вы понимали, - вздохнула она, - в детях-то. Вот будут у вас свои, сударь, перестанете глупости говорить. Лучше помогите мне сесть в карету, а то я боюсь лишнее движение сделать – уж больно это беспокойный ребёнок.  Раскричится опять – поди успокой, а ехать нам далеко.