За окном шел снег, поэтому идти гулять им не хотелось. Дома не было ни души, и поэтому там тоже делать было нечего. Матушка - нет, ну не являться же к ней на ночь глядя! А обратно в Фонтенбло ехать было глупо - да, черт, в Париж тоже не надо было ехать, но кто же мог знать, что милая мадам де Лож так некстати заболеет!

- Хвост забыли! - крикнул Гастон, когда Де Клейн отступил к очагу, с гордостью демонстрируя украсивший стену рисунок. - Хвост!

- Ваша милость, - смиренно попросил трактирщик, в очередной раз понапрасну подергав связанными руками, - не извольте гневаться, а только ж по миру пойду - и я, и все мои.

- Зато не станешь в следующий раз лезть куда не просят, - отмахнулся Гастон и бросил в Де Клейна попавшейся под руку коркой. И попал, попал! - Хвост!

Обнаженному толстомясому силуэту в широкой кардинальской шляпе, который художник изобразил углем на стене трактира, на вкус Гастона не хватало еще хвоста.

- Коровий! Или нет! Павлиний! Во-во-во-… - в последний раз всхлипнув, он взял себя в руки - не зря он гордился своим самообладанием! - Вороний!

Де Клейн учтиво поклонился графу, однако дополнять свой рисунок, уже третий, украсивший стены «Доброго приюта», не спешил, с самым почтительным видом ожидая распоряжений принца. Роль Музы была принцу внове, и его вдохновленная фантазия уже подсказала ему и крайне необычную композицию для «Адама и Евы» в простенке между окном и очагом, и утыканных плавниками приапов на портрете кардинала де Ришелье у входа. Объяснить друзьям про плавники Гастон не успел, в отличие от сидевших спиной друг к другу Евы и Адама, у которых вместо голов были карты Франции и Англии - как раз, когда он начал о них рассказывать, в зал вернулся трактирщик, начал вопить, и им пришлось отвлечься и связать его, чтобы он не портил работу великого мастера.

- На-на-настоятель, - давясь хохотом, воскликнул граф де Брион и воздел к небу обглоданную куриную ножку, требуя внимания.

Гастон тоже хотел, конечно, ответить - и не один раз, а несколько, и Монтрезору, и Сели, и Верлену, но сквозь смех у него говорить не получалось, зато хотя бы и Брион тоже не мог ничего толком произнести.

- Прекрасные господа, - плаксиво заныл трактирщик, - да разве по-христиански это, свежепобеленные стены да этак портить?

- Точно! - обрадовался Гастон. - Рисуем настоятеля! На-стоящего! Слышите? Как нарисовать, что он именно на-стоит?

Он схватил кружку, но кружка оказалась пуста, и ближайшая бутылка тоже, а та, что была подальше, опрокинулась, но она тоже уже была пустая.

- Он нам еще пригодится, - возмутился Гастон. - Натурщиком!

- На-турщиком, - согласился Де Клейн, который, будучи фламандцем, не вполне еще усвоил себе тонкости французского языка. - А что такое «турить»?

- Не турить, а вытуривать, - авторитетно поправил Гастон, методично встряхивая одну бутылку за другой. - Пьянчуг он вытуривает - выгоняет, значит.

Художник все равно смотрел как-то озадаченно, но принц решил, что больше он объяснять не будет, он все-таки наследник престола, а не учитель французского и изящной словесности!

- Настаивать еще наливку можно, - задумчиво добавил Брион. - Господа, а ведь у него, может, еще наливка есть?

- На своем, - расхохотался принц, лишь самую малость запоздав с каламбуром. - Пусть он настаивает на своем, Де Клейн! Рисуйте, рисуйте!

- Тогда пусть настаивает на чужом, - миролюбиво предложил Гастон, решив, что сам он настаивать на своем не будет, раз уж Монтрезор не желает, - на его вон, например.

Он махнул пустой бутылкой в ориентировочно верном направлении, забрызгав в результате и грязный пол под картиной, и гораздо более чистого трактирщика.

- Лучше наливки, - гнул свое Брион. - Принеси наливки, птичка.

- Птичке нечем нести, - возразил Гастон. - Она ангел, вот!

Белокурые волосы и большие голубые глаза девицы придавали ей относительно невинный вид, но на этом ее сходство с ангелом заканчивалось.

- Добрые господа, - взмолился трактирщик, молитвенно поднимая перед собой связанные руки и в то же время пытаясь сесть, - умоляю, позвольте мне самому послужить вам, я подам вам самую лучшую наливку, а супруга моя, благослови Господь ее доброе сердце, ничего в этом деле не понимает.

- Либо она хорошенькая, - проницательно заметил Брион, - либо он собирается всучить нам какую-нибудь гадость.

- Либо ему надоело лежать связанным, - засмеялся Гастон. - Развязать его, что ли? Или сперва что-нибудь отрезать?

Трактирщик задергался, когда принц поднялся из-за стола, прихватив свой нож, и молодой человек засмеялся, так потешно смешивались ужас и надежда на его потной роже.

- С вашего разрешения, ваш-… ваша милость, - сказал Де Клейн, подбрасывая в руке уголек, - я посоветовал бы не делать ни того, ни другого. Вино нацедить из бочки может и девица, и матрона.

Де Клейн, наверно, еще не привык, что к принцу можно обращаться «сударь», и Гастон поощрительно ему улыбнулся.

- Право же, господа, я полагаю, что я хорош и с тем хвостом, который уже имею, - церемонно изрек Брион, повиливая бедрами для пущей убедительности, и Гастон, захлебываясь от неудержимого хохота, выронил нож на пол и сам едва не повалился следом.

- Достойные господа! - снова взмолился трактирщик, устремляя на Монтрезора умильный взор, - простите, бес попутал, я и сам нынче вижу, что был неправ!

Маргаритка меж тем устремилась к лестнице, взывая к хозяйке голоском столь нежным и проникновенным, что непонятно оставалось, отчего это трактирщица не спешила разделить участь супруга. Гастон, сосредоточенно искавший нож на грязном полу, заинтересованно поднял голову, но тут вернулся шевалье дю Буа д’Эннемец, который отлучился по некоторой надобности, когда Де Клейн начал рисовать зад второму кардиналу, и, в два прыжка догнав девицу, закрыл ей рот поцелуем.

- Я ее поищу! - крикнул он затем и повлек Маргаритку наверх.

- Еще чего! - возмутился принц. - А как же вино? И вообще, это несправедливо, что я страдаю от безнадежной любви, а у вас будет дама… гм, сердца.

- Дама глотки, конечно, была бы лучше! - возразил д’Эннемец, и у Гастона опять подкосились ноги, и он шлепнулся на ближайшую лавку.

- Тогда у него будет две дамы, - возразил Гастон, и негодовал он почти всерьез, - а у меня не одной! Тут ни одной, во всяком случае.

- Зачем вам две дамы, ва-… - Брион вовремя спохватился, - друг мой? У вас же только один…

- Чтоб были, - тотчас же перебил Де Клейн. - Дама сердца и дама… гм.

Гастон, который снова смеялся так, что не мог говорить, принялся махать рукой в сторону голого кардинала.

- Х-х-хво-ост, - с трудом выдавил он из себя и снова зашелся хохотом, не сводя с Монтрезора умоляющего взгляда. Вот кто точно поймет!

Тут болван-трактирщик снова принялся скулить, и Гастон бросил в него ножом, хотя, конечно, не попал.

- Второ-о-ой, - простонал Гастон и наклонился за ножом, который никак не мог ухватить.

Брион опрокинул третий кувшин над своей кружкой, выдаивая еще несколько бордовых капель.

- Монахам не нужны дамы? - переспросил он. - Зачем нужны дамы, когда есть монахи, да?

- Монахи вообще не нужны, - не согласился Де Клейн - вспомнив, наверное, что он протестант, и подошел к своему творению.

- Погодите же! - воскликнул Гастон - честно говоря, слегка задетый, что на него не обращают внимания. - Что значит - не нужны? Нужны! Нам нужен настоятель!

Словно в ответ на это утверждение, дверь трактира распахнулась, впуская не только порыв холодного ветра, но и невысокого, румяного с холода старичка, весь вид которого выдавал в нем священника - и священника возмущенного.

- Pax vobiscum,¹ дети мои! - провозгласил он с порога.

- Et tuum, pater,¹ - отозвался Гастон, который никогда не был силен в латыни, в то время как Де Клейн пробормотал: «Накаркали!» - достаточно громко, чтобы его услышали все присутствующие.

- Что за непотребство наблюдаю я здесь, дети мои?

Гастон замялся, подбирая слова.

Священник устремил на молодого человека суровый взгляд.

- Шуткой вы сие полагаете? Хорошей, веселой шуткой? Над служителем божьим и над одним из малых сих? Вы, дворяне, благородные господа, коим следовало бы защищать слабых и утешать обиженных…

- Ну уж нет, святой отец, - запротестовал Гастон, - за утешением к нам лучше не ходить… или разве что дамам. Даму мы всегда готовы утешить.

Священник устремил на него укоризненный взгляд, и принц, слегка смутившись, обернулся к Монтрезору.

- Ну давайте его развяжем. Но только если он принесет вина и не будет портить наш шедевр.

Священник также перевел взгляд на Монтрезора, которого он явно счел если не заводилой, то старшим.

- Шедевр, - повторил он с явной иронией. - Вы тоже так полагаете, сударь?

Гастон хотел сказать, что решает здесь он, но вместо этого отчего-то покосился на Бриона, который тоже выглядел смущенным.