Ришелье из эпизода Победителей не судят? 26 января 1629 года
Кавуа из эпизода Не мудрость предков учит нас. 26 января 1929 года
- Подпись автора
Qui a la force a souvent la raison.
Французский роман плаща и шпаги |
18 января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 18 лет.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Mens sana. 26 января 1629 года, ближе к вечеру
Ришелье из эпизода Победителей не судят? 26 января 1629 года
Кавуа из эпизода Не мудрость предков учит нас. 26 января 1929 года
Qui a la force a souvent la raison.
Отпустив Шере, Ришелье с минуту сидел почти неподвижно, словно не замечая терпеливо ожидавшего Шарпантье, а затем поднял голову.
- Узнайте, прошу вас, будет ли капитан рад моему визиту, - распорядился он. - И не огорчайтесь так, право - ему просто повезло.
Уточнять, о ком шла речь, необходимости не было - секретарь понял сразу.
- Если это похищение не было делом его рук, монсеньор, - почтительно заметил он, выдавая тем самым, что разговор он слышал. - Если он рассчитывал, что они не успеют.
Ришелье вынужденно задумался. С тем, что узнал, Шере пошел к капитанскому хирургу. Положим, Рошфора он опасался и опасался справедливо, но почему он не пошел к отцу Жозефу, не к Бутийе, которого как будто не боялся, не к самому кардиналу, наконец? Сам он сказал, что не был уверен в том, что узнал, и в том, что его бы послушали, и Ришелье не стал выражать сомнение, но стоило ли ему верить?
- Этот притон, - медленно сказал он наконец. - Шарпантье, вы об этом ничего не знаете. И не умножайте сущности.
Шарпантье молча поклонился, и Ришелье, предпочтя не заметить, насколько тот не согласен, заговорил о другом. Сомнения, которые пробудил в нем секретарь, казалось, оставили его вовсе, и когда, добравшись вечером до особняка Кавуа в светском платье и в сопровождении всего лишь одного гвардейца, он оказался в знакомой гостиной, но на сей раз лицом к лицу с хозяйкой дома, видимость тут же стала реальностью, настолько эта перемена выбила его из колеи.
- Сударыня, - Ришелье поклонился со всем изяществом придворного кавалера, - добрый вечер и мои соболезнования. Как чувствует себя господин капитан?
В этот миг он ни в чем уже Шере не подозревал, потому что только из-за этого мошенника в спасении Кавуа была хоть какая-то заслуга его людей.
Qui a la force a souvent la raison.
- Добрый вечер, ваше высокопреосвященство, - Франсуаза присела в почтительном реверансе. О визите кардинала их предупредили, разумеется, и только необходимость исполнять обязанности хозяйки дома заставила ее оставить мужа одного. Пусть Дарлю и успокоил ее, заверив, что капитану уже ничего не грозит, пусть Кавуа и стало лучше, но сделала она это крайне неохотно. Но успела распорядиться, чтобы в гостиной зажгли свечи, поскольку зимний вечер солнцем не баловал, и протопили камин, а в спальню Кавуа - поскольку выйти к гостю он пока, разумеется, не мог - подали канарское и легкие закуски.
- Ему лучше, благодарю вас. Лекарь заверил, что его жизнь вне опасности, и последствия пытки и снадобья, которым его опоили, пройдут за несколько дней.
Она чуть улыбнулась.
- Поэтому соболезнования излишни, ваше высокопреосвященство. Скорее, меня можно поздравить со счастливым исходом.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Пытки? - повторил Ришелье, заметно переменившись в лице. Не все его мысли отразились на его побледневшем лице, но не увидеть на нем возмущение, гнев и, на кратчайший миг, расчет его собеседница не могла. - Его пытали? Кто? Вам известны их имена? Что-то еще о них? Я обещаю, они дорого за это заплатят.
Поздравить г-жу де Кавуа он, разумеется, не мог, и не только потому, что сейчас это прозвучало бы не менее изощренным издевательством, чем ее ответ, но за риторическим вопросом последовали уже совершенно конкретные - и получить ответы на них от капитана кардинал, разумеется, не мог.
Qui a la force a souvent la raison.
- Увы, ваше высокопреосвященство, - с искренним сожалением покачала головой Франсуаза. Сейчас кардинал разительно отличался от того, который разговаривал с ней несколько дней назад, небрежно утверждая, что причин для беспокойства нет никаких. - Я знаю лишь, что они родом из-под Ларошели… и в Сен-Манде назвались Менье, но кто знает, настоящее ли это имя? Там было двое, по словам местного кюре – мачеха и пасынок. Она… она пыталась уморить капитана жаждой…
Г-жа де Кавуа зябко передернула плечами. Рассказывать о том, что произошло в подвале, ей не хотелось.
- Я уверена, что Кавуа расскажет вам больше. Со мной он не очень охотно говорил об этом, и я не стала расспрашивать.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Само по себе имя Менье вряд ли вызвало бы в памяти кардинала скрытые в ней подробности, но в сочетании со словом «пытки», да еще и Ларошель… Губы его сжались в тонкую полоску, а в глазах, при всем его самообладании, полыхнула молния.
- Жаждой, - механически повторил Ришелье. Слишком много мыслей теснилось у него под черепной коробкой, чтобы он был способен на тонкую дипломатию. - Что ж, могло быть много хуже. А что за снадобье? У него был врач?
Мачеха и пасынок Менье. Жена и сын, несомненно, того самого Менье, сьера де Лазиро, который едва не стоил капитану жизни под Ларошелью. Которых обоих отпустили, потому что они были ни при чем, Ришелье сам с ними разговаривал, чтобы в этом убедиться. И подумать, что он мог так ошибиться!..
Qui a la force a souvent la raison.
- Конечно, - кивнула г-жа де Кавуа. Ну почему, почему тогда, в Пале-Кардиналь, Ришелье так тщательно изображал равнодушие?! Если бы она поняла тогда, что он всерьез обеспокоен, что придал ее словам значение, все могло быть иначе и Кавуа теперь не переживал бы из-за ее сумасшедшей – теперь-то она это понимала – выходки. Единственное, что ее оправдывало – мучительный страх за мужа и еще то, что, всю жизнь слыша, что кардинал Ришелье жестокий и холодный интриган и чуть ли не исчадие ада, она долго и с трудом привыкала к тому, что это не так.
«Но мы ведь нашли его раньше, а могли бы и опоздать…»
- Он был уже без сознания, когда мы его нашли, весь в ожогах и порезах, да еще руки стянуты веревками, а мэтр Барнье еще там бросился вдогонку за этим самым пасынком и так и не вернулся, поэтому господин л’Арсо порекомендовал обратиться к мэтру Дарлю. Дарлю сказал, что это скорее всего был лауданум и мы успели вовремя, сделал перевязку, оставил лекарства… Ваше высокопреосвященство, я должна просить у вас прощения, - решительно сказала она. – Я посчитала, что вы не придали моим словам значения. Я была неправа.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Из чего г-жа де Кавуа могла сделать такой вывод, Ришелье понять не мог, отчего услышал в ее словах упрек, который она не осмелилась высказать вслух, и чуть было не вспылил - что, по отношению к женщине, да еще и жене друга, было бы непростительно. Если, задавая вопросы вместо того, чтобы извиниться за то, что его люди не нашли капитана раньше, он испытывал еще угрызения совести, то с ее ответом он отбросил все подобные соображения.
- Вы были неправы, - подтвердил он, думая, в какой ужас пришел бы Кавуа, если бы ему случилось присутствовать при этом разговоре. - Порезы, ожоги и жажда - похоже, его берегли.
Это успокаивало - даже если бы Шере продолжал молчать, Барнье, несомненно, поднял бы шум на следующее утро и… Ах, черт!
Лицо Ришелье на миг застыло. Похоже, очень похоже. Если Шере просто выбрал человека, которого, с его точки зрения, станут слушать… Или такого, который не упомянет о его участии, если Шарпантье был прав и он причастен к похищению Кавуа… Нет, это уже чересчур: Кавуа не пытались убить, а узнать про Менье ему было неоткуда… От врача? Который, кстати, пропал. Но если он мертв, то можно считать, что он ни при чем - или нельзя?
Qui a la force a souvent la raison.
Франсуаза, выросшая в приморском городке, не раз слышала, как моряки умирают от жажды – сходя с ума, пытаясь пить свою собственную кровь или, не выдержав и напившись морской воды, в мучениях еще худших – но не стала возражать. С ее точки зрения, если Менье и берегли капитана, то лишь затем, чтобы хватило на подольше. Но спорить с кардиналом было совершенно немыслимо, да и незачем.
- Мадам Менье истязала его сама, - сдержанно сказала она. – Должно быть, ей это пришлось по вкусу.
Несмотря на то, что г-жа де Кавуа полностью верила мужу в том, что Ришелье всецело на их стороне, она все равно боялась вопроса, что же сталось с мадам Менье. Достаточно трудно и боязно признаваться первому министру государства в том, что ты убила человека… особенно если это произошло впервые. Тем более, что, будучи очень чуткой к эмоциям собеседника, она ощущала – Ришелье чем-то раздражен, но не могла понять, чем именно.
- Господин капитан не может, увы, встать с постели, чтобы встретить вас как подобает, - осторожно начала она, - и поэтому ждет, что вы окажете ему честь и навестите его сами…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Ришелье подумал, что никогда не поймет женщин - никогда. Зачем бы еще, с ее точки зрения, он сюда пришел, как не затем, чтобы увидеться с другом? Хотя то, что она рассказывала, было едва ли не важнее, заговаривая с г-жой де Кавуа, он ни на миг не предполагал, что услышит то, что услышал.
- Где она сейчас, эта… - он поискал слово, которое не оскорбило бы слух дамы, - женщина? Госпожа Менье?
Истязала сама. Кавуа скорее умер бы, чем позволил бы, чтобы эти подробности стали известны его покровителю, а его жена делится ими с ним… только с ним? Этот мэтр Дарлю, где она его взяла? Почему она не послала за Ситуа? Порезы и ожоги - неужели он бы не справился?
Кардинал отложил в памяти имя врача - может, г-н де л’Арсо его узнает?
Qui a la force a souvent la raison.
Несколько мгновений Франсуаза молчала. Отвечать было страшновато, но молчать невозможно, а солгать нельзя: тогда вина пала бы на Винсента или Барнье.
- Она пыталась ударить меня своей спицей, - медленно проговорила она наконец. – Каким-то чудом я ее выбила. Тогда она замахнулась кочергой. И я… у меня был кинжал. Я испугалась – и за себя, и за Кавуа… она бы его убила… Она осталась там. В подвале.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Если до сих пор большая часть того, что слышала и видела от кардинала г-жа де Кавуа, было притворством, целью которого было выведать у молодой женщины те неприятные для самолюбия Кавуа подробности, которыми он сам никогда не бы поделился, то теперь маска упала - растерянность во взгляде Ришелье была непритворной, а молчание, повисшее в гостиной, было вызвана лихорадочными поисками ответа. Военный, священник, первый министр, покровитель ее мужа, его друг - у кардинала было множество ролей в этом доме, и каждая требовала своего. Один был зло рад, другой был в ужасе, третий жалел о том, что спросить уже ничего не удастся, четвертый требовал новых сведений, пятый…
- Она мертва? - зачем-то уточнил он, хотя уже знал ответ. - Право… Что же, в ее смерти нет вашей вины, любой суд признал бы за вами право поступить так, как вы поступили. А в сложившихся обстоятельствах… это было почти милосердием.
Губы Ришелье дрогнули в полу-улыбке, но почти сразу он снова помрачнел. Там был еще второй. Пасынок. Была ли женщина орудием мужчины или наоборот?
- Прежде чем я пойду к Кавуа, - сказал он. - Я принял ваши извинения, сударыня - примите же и вы мои. Я не дал вам причины искать помощи у меня, но я все же смею надеяться, вы не считали, что я бросил бы друга в беде. - Он вскинул руку, давая понять, что хочет закончить. - И я благодарен вам за ваше беспримерное мужество и решительность, пусть даже понимая, что действовали вы так только ради него.
Наклоном головы Ришелье обозначил спальню Кавуа, и теперь уже и выражение его лица, и голос показывали, что к этому моменту он уже полностью пришел в себя.
Qui a la force a souvent la raison.
Франсуаза молча склонила голову, без слов отвечая на все сразу. Облегчение, благодарность, смущение – какая там решительность, какое мужество, она-то знала, что в том, что она сделала, не было ее заслуги, ею двигали отчаяние и удача – мешались с сожалением, что, невольно, она избавила г-жу Менье от рук правосудия. Даже Кавуа она не созналась бы, какую тьму всколыхнула в ней эта женщина. Потому что жалела она не о том, что Ришелье не сможет ее расспросить, но лишь о том, что она умерла слишком быстро и легко.
Г-жа де Кавуа выпрямилась и улыбнулась слегка дрожащей улыбкой. Оставалось еще одно. Кардинал был покровителем и другом Кавуа, но станет ли он заботиться о судьбе простого хирурга?
- Вы очень добры, ваше высокопреосвященство. Единственное, что теперь меня беспокоит, кроме здоровья моего супруга, конечно – это мэтр Барнье. Он мог попасть в беду из-за моего безрассудства, и, должно быть, попал, иначе бы уже вернулся… Если вам удастся разыскать Менье, прошу вас, вспомните об этом.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
С личным врачом своего капитана Ришелье был отдаленно знаком, но не более, и просьба г-жи де Кавуа, не будь она высказана сразу после самого очевидного доказательства глубокой супружеской любви, которое ему приходилось видеть, навела бы его на мысли вполне определенного толка. В другое время кардинал ответил бы ей, что мэтр Барнье вполне мог разделять непомерное любопытство своего господина и отсутствует, потому что все еще пытается найти сбежавшего г-на Менье, но сейчас г-жа де Кавуа справедливо усомнилась бы.
- Вспомню, - пообещал Ришелье, протягивая руку за ближайшим подсвечником. - С вашего позволения, сударыня…
Дорогу он знал, а ждать разрешения, постучавшись, не счел нужным, но все же, войдя, задержался у дверей - выбирая, казалось, куда поставить свечу. Спальня была ярко освещена, а полог кровати - поднят, и восковая бледность капитана и окутывавшие его с ног до головы повязки более чем бросались в глаза. Жестом пресекая попытки друга приподняться в постели, кардинал пересек спальню.
- Однако, Кавуа, - проговорил он, уже с улыбкой, и сел рядом. - Я предпочел бы, чтобы вы пропадали у любовницы.
В присутствии г-жи де Кавуа это было непростительной грубостью, но Ришелье, хоть и восстановив в какой-то мере свое самообладание за те несколько шагов, что отделяли кровать от двери, и думать забыл в этот миг, кто еще мог оказаться в спальне капитана.
Qui a la force a souvent la raison.
Кавуа к этому времени успел и выспаться, и умыться с помощью слуг, и окончательно ощутить себя на этом свете, и приезд Ришелье искренне его обрадовал. Досаду вызывала только собственная неспособность хотя бы сесть - головокружение мгновенно укладывало его обратно, так что жест гостя он воспринял с облегчением.
- Я тоже, - улыбнулся в ответ пикардиец. Голос знакомо проседал в хрип; Дарлю поклялся, что со временем все пройдет, но пока не проходило.
Кавуа не стал добавлять, что в этом случае его нашли бы куда быстрей. Франсуаза, навещая принцессу Конти, понятия не имела, к счастью, к кому поехала. И пусть роман их был делом прошлого, ситуация все равно выглядела... пикантно.
Это не считая прочего.
На столике рядом с кроватью слуги предусмотрительно оставили канарское и какие-то закуски; со своего места Кавуа четко опознал только выдержанный сыр и домашнее печенье.
- Вино, монсеньор?..
Жестов он избегал, стараясь как можно меньше шевелить руками, и причина этого была более чем очевидна.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Ришелье подумал, что девять из десяти врачей отказали бы Кавуа в выпивке, а десятый запретил бы пить ему самому, и невольно улыбнулся.
- Может быть. Что вам предписал этот… - имя пришло сразу, - Дарлю?
Конец дня давал уже о себе знать привычной головной болью, которая была еще не настолько сильна, однако, чтобы кардинал действительно хотел отказаться от вина - пусть даже особого желания пить в одиночку он не испытывал. Запить то, что рассказала г-жа де Кавуа, ему, впрочем, также хотелось - не сам рассказ, а то, что из него следовало - свою вину перед Кавуа. Абсурдное чувство, Ришелье знал, что не обеспокоился бы отсутствием капитана на первый день, даже знай он об этом - знал, что отдал бы те же распоряжения после визита г-жи де Кавуа - понимал, что никому и ему в том числе не пришло бы в голову сказать Шере о происходящем - и все одно то и дело возвращался мыслями к вчерашнему дню, ища ошибку.
Qui a la force a souvent la raison.
- Врач Тревиля решил отомстить мне за все раздоры с мушкетерами сразу, - мрачно пробормотал Кавуа. - В моем бокале вино разбавлено.
Он шутил и не шутил одновременно, предполагая, что Ришелье, возможно, заинтересует эта маленькая подробность. Про Дарлю, не про вино.
- Держу пари, ваш Ситуа не настолько жесток.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Ситуа хуже. Но я отдам вам свой, - отшутился Ришелье, берясь за графин. - И подержу его, а то вы еще разольете. Кавуа, это действительно были те люди? Менье?
Шере не называл имен - возможно, не знал, и кардинал был почти уверен, что капитан сделает правильный вывод - почти не сомневался, на самом деле, и не мог поступить иначе. Не после того, как он услышал, кому служит вызванный г-жой де Кавуа хирург. Что бы ни сотворили с капитаном похитители - а бинты на его запястьях, контуры повязок под сорочкой и резкая бледность подтверждали, что к числу легких это испытание не относилось - на остроту его ума оно, судя по всему, не повлияло. Лекарь г-на капитана де Тревиля был, возможно, еще и отвлекающим маневром - но отвлекаться Ришелье не собирался и, неторопливо наполняя бокал, следил, однако, за лицом Кавуа.
Qui a la force a souvent la raison.
Капитан на мгновение превратился в собственную статую, пытаясь привычно нырнуть в спасительный колодец невозмутимости и осознавая, что не получается. Не в этот раз.
Плен под Ларошелью он считал своим позором и люто жалел, что не перерезал глотку Менье сам, но, по крайней мере, палач был мертв. Он не рассказывал о пытках Ришелье, ни тогда, ни потом - но кто-то же рассказал.
Кто-то.
Он думал, что знает, кто.
Мог Ронэ. Мог Барнье, потому что он бредил в горячке и сам разболтал хирургу про Менье.
Но это тогда. А теперь...
А теперь нужно было отвечать. И надеяться, что жена не была столь же откровенна с Дарлю и другими участниками этой истории. А ведь был еще Шере.
Ах, черт.
- Монсеньор, - пробормотал он, стыдясь и совершенно не зная, что теперь делать. - Это...
Он проглотил не то оправдания, не то просто лишние слова, собрался с духом и сказал:
- Да.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Кардинал, отлично понимавший чувства своего капитана, мог только сохранить то же невозмутимое выражение лица и не смотреть на друга, наполняя второй бокал.
- Никто не знал, куда вы пропали, - начал он, давая Кавуа время овладеть собой и с неудовольствием слыша неловкость и в своем голосе, - мы слишком поздно начали искать, и никому кроме Шере не пришло в голову… спрашивать про вас в борделях. Он будет молчать, не беспокойтесь, он сам мне объяснял, что именно поэтому ни к кому не пошел - только к вашему Барнье, и тоже не посвящал его в подробности. И что-то может знать ваш господин Атос, это на ваше усмотрение.
Он взглянул на капитана, убеждаясь, что тот понял. Судьба г-на Атоса его ничуть не занимала, но неприятностей для Шере он не хотел.
Qui a la force a souvent la raison.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Mens sana. 26 января 1629 года, ближе к вечеру