Можно ли?..

Когда, три года тому назад, он впервые услышал в Париже о Черном Руфусе, он сперва не поверил своим ушам, а потом напомнил себе, что тот - перекати-поле и завтра его уже не будет. Тем не менее справки он навел и не услышал ничего, что этому бы противоречило: появляется иногда, наводит страху на не слишком честной народ, а потом исчезает. Никакого повода для беспокойства - если бы, еще полгода спустя, он не встретил на улице Мари - с очень высокой темноволосой девушкой-подростком, в которой он скорее угадал чем узнал Шарлотту.

Мари его не заметила, но Шере пошел следом, до самого ее дома, и расспросил затем соседей - не бросаясь в глаза и не выдавая своих целей. Соседки глядели на Мари свысока - как на приезжую и как на гулящую, но мужа ее побаивались и гадостей не делали, пусть и рассказали Шере достаточно, чтобы ему стало ясно: о том, кто такой Руфус, тут не знали - или никогда бы ей не удалось пристроить Шарлотту в ученицы к местной белошвейке.

Ни малейшего желания напоминать о себе Шере не испытывал, но появляться в этом квартале не перестал - в ранние утренние часы, когда Мари отсыпалась, а в соседних лавках уже вовсю шла торговля. Изредка - раз в полгода. На всякий случай - потому же, почему он вел порой долгие разговоры с покойным братом Огюстом, который несколько раз рассказывал ему, подхихикивая, про Архимеда и рычаг. Шарлотта была рычагом.

- М-м-можно, - проговорил он наконец, взвесив все «за» и «против», - если он еще в Париже - он мог уехать.

Страх оставался, но вместе с ним было и понимание, что соотношение сил было уже не тем. Тогда Шере был пустым местом, грелкой в постели провинциальной трактирщицы, мальчишкой. Теперь… не устроил бы он то, что устроил для Реми, если бы не начал, исподволь, незаметно, чувствовать себя иначе. Он никогда не назвал бы себя человеком монсеньора и не ждал, на самом деле, ни помощи, ни поддержки, но в то лето, когда пала Нельская башня и был убит Охотник, у него появился еще один рычаг.

- Господин Шере, - мягко сказал г-н Бутийе, - не выдумывайте. Никуда никто не уехал, идите к нему и договаривайтесь. Возьмите, потом получите еще. - Так же не глядя, как минутой раньше - яблоко, он вытащил и положил на стол кошелек, а затем присовокупил к нему письмо. - Теперь… Что такое?

Шере только немо покачал головой. На бумаге осталось бурое пятно, но печать на первый взгляд выглядела целой.

- Я же не дурак, - г-н Бутийе с хрустом откусил новый кусок яблока, - и вы тоже. Мы оба не дворяне и понимаем, что человек может служить рассудком и это не умалит его преданность. Лучше места чем здесь вы не найдете нигде и никогда, и вы это понимаете, и все, что может заставить вас потерять голову, это если вы влюбитесь или кто-то решит угрожать вашему юному родственнику. Но тогда, я надеюсь, вы побежите либо ко мне, либо к господину капитану, и мы решим эту проблему. Поэтому - берите.

Шере не поднимая глаз взял и кошелек, и письмо. Это было доверие - такое, как он понимал, и мог ли г-н Бутийе лгать? Лгать как он сам - не произнеся ни слова неправды?

Так или иначе, он знал, что если кто-то вздумает угрожать Александру, ни к г-ну Бутийе, ни к г-ну капитану он не пойдет. У них были свои весы и мерила, у него - свои.

- Через три дня, самое позднее, - г-н Бутийе слизнул яблочный сок с пальцев, - ваш человек должен появиться в Люксембургском дворце, вызвать сержанта де Пионтье и отдать ему это письмо, якобы от госпожи де Превензо. Назваться он при этом должен господином д’Омером и дождаться ответа… Что опять не так?

- Он не дворянин, - пробормотал Шере. - Этот наемник.

- Какая разница? Оденьте его поприличнее, и никто не заметит разницы.

Шере поспешно положил нетронутое яблоко, кошелек и письмо обратно на стол, и это оказалось ошибкой - г-н Бутийе тяжело вздохнул.

- Я знаю, что вы можете найти предлог, чтобы отказаться, господин Шере. Но не такой же очевидный?

Шере только помотал головой.

Два часа спустя он уже входил в «Серого волка» - сам не зная, надеется ли, что Руфус окажется на привычном месте, или страшится этого.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере невольно ухмыльнулся - уголком рта, потому что знакомая тревога ожила уже, засосав под ложечкой. Конечно - чего хотел, что надо? Это было знакомо, привычно и понятно, и он знал, как иметь с этим дело - так же, как знал, как справляться со своим страхом, изредка позволяя ему окрасить все его поведение, но обычно - скрывая под маской холодной уверенности.

На «Коронованную редиску» «Серый волк» был непохож - просторный трактир у самого Чрева Парижа, чье процветание основывалось на заезжих торговцах и не требовало от хозяина ничего кроме большого и не слишком щелястого сарая, похлебки посытнее и дешевого вина. Но Серый, его владелец, сам не брезговал в прошлом опасными делами и привечал тех, кто напоминал ему о былом - пока те держались тихо и не пугали честной народ. На Шере он глянул краем глаза - то ли не знал, то ли не считал опасным - но обернулся, когда тот уселся за стол к Руфусу, и задержал ненадолго взгляд серых глаз из-под кустистых бровей.

- Здравствуйте, сударь, - Шере понятия не имел, почему с одними заговаривает так, как учили, а с другими мгновенно переходит на арго, но в Бордо он сделал выбор, и слова пришли сами. - Да, я хотел бы предложить вам одно дело.

Он повернулся, ловя взгляд ближайшей подавальщицы, и показал ей два пальца - зная, что она оценит его вид и принесет что-то лучшее, чем подавали соседям. Не то чтобы он собирался пить, но в таких делах были правила, и Шере, который не в первый раз покупал услуги наемного убийцы, не собирался чересчур от них отклоняться.

- Дело чистое, - продолжил он. - Надо стать кем-то другим на несколько часов, передать письмо и забрать ответ. Дело во внешности, подстава в том, что кто-то - дворянин.

Сам Шере предпочел бы иметь дело со слугой, но г-н Бутийе резонно возразил, что слуге сойти за курьера куда сложнее, чем простолюдину - за дворянина.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере глянул на монету, а затем, пристальнее, на англичанина, позволяя толике сомнения отразиться в глазах. Не в миролюбивости, разумеется - в сделанном им выборе. Следовало ли принимать этот отказ за чистую монету - или лишь за столь же чистую, как и та, что сгребла со стола подавальщица? Он раскрыл все карты, и он был хорошо одет, и Руфус мог знать, чем он занимается сейчас.

- Очень жаль, сударь, - сказал Шере, поднося к губам кружку и обозначая свою благодарность коротким кивком. - Это не помешало бы вашему делу, и никаких драк… скорее всего.

Это был пробный камень - взгляд, брошенный англичанином на соседей, он не пропустил. Руфус выглядел усталым и куда менее опасным, и от сжигавшей его в Бордо ярости не осталось, казалось, и следа, но Шере все равно предпочитал не рисковать - под пеплом почти всегда таится пламя.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Другой на месте Шере заговорил бы о Шарлотте. Никто, видевший Руфуса той ночью, не усомнился бы в его привязанности к дочери, а ведь англичанин еще и забрал их обеих из Бордо и, гулящая или нет, никогда Мари не смогла бы одна ни снять свою квартиру, ни устроить дочь в мастерскую. Шере наводил справки - белошвейка, у которой пятый год училась Шарлотта, брала обычный взнос, и у бывшей провинциальной шлюхи таким деньгам было взяться неоткуда.

Но у этой неожиданной отцовской привязанности была и обратная сторона - и Шере приложил все усилия, чтобы не привлечь внимания своими расспросами. Если Руфус даже предположит, что он может угрожать его дочери…

- Например, - сказал он, - я мог бы устроить Шарлотту в служанки в приличный дом, к какой-нибудь даме - это же будет лучше чем жизнь где-то в провинции? Или… ей же рано еще искать мужа, но потом ей понадобится приданое - может, рента?

Это было, конечно, рискованно - не уточнить сперва, жива ли она вообще - но и спрашивать тоже было опасно: слишком многие испугались бы сглаза, а воры и убийцы, как Шере знал по горькому опыту, были, как правило, суеверны. Да что там убийцы - разве не был суеверен порой и он сам?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Вспышку Руфуса Шере, казалось, даже не заметил, внимательное выражение не соскользнуло с его лица, и только недолгая, но полная его неподвижность могла бы подсказать человеку не только наблюдательному, но и проницательному, что его спокойствие было поддельным.

- Это тоже можно устроить, - сказал он. - Если знать нужных людей, конечно. В Париже я мог бы… может быть.

Неуловимо в последних двух словах прозвучало не сомнение, но приглашение. У всех, Шере был уверен, была своя цена - и не всегда ее можно было выразить словами, не говоря уже о деньгах. Купить можно было не все, это он знал, но те, кто продавал те или иные услуги, продавали всегда - но порой торговались. Что было дорого англичанину он знал, оставалось прийти к согласию.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

После разговора с Руфусом Шере пошел в «Толстую бочку», постоялый двор у самых Орлеанских ворот, где конюхом был старший брат хозяйки, прозванный, предсказуемо, Меченым. Что бы с ним ни случилось когда-то, на курьера он - маленький, кругленький, суетливый до брызг слюны при любом разговоре - не походил ни капли, но под данное г-ном Бутийе описание он подходил идеально - вместо левой половины лица у него было одно неровное, блестящее пятно с выемкой там, где раньше был глаз.

Шере поколебался, болтая со знакомой служанкой и наблюдая в то же время за разгребавшим навоз Меченым, но знакомиться все же не стал - тот не подходил настолько очевидно, что не было смысла и начинать - и побрел обратно в Пале-Кардиналь.

Отчитаться перед г-ном Бутийе не вышло - того просто не было - и Шере вновь занял место за своей конторкой, сосредотачиваясь на работе - пусть г-н Бутийе и сказал, что в ближайшие три дня он может располагать собой, прими он это за чистую монету, глубокая неприязнь сослуживцев была ему обеспечена. К концу дня он кое-как справился с желанием куда-то бежать и делать хоть что-то, и на следующее утро его надежда обернулась рябым мальчишкой по кличке Комар, робко спросившим г-на Шере у ворот дворца - брат его был одним из тех, кого Шере назвал г-ну капитану в январе.

Получасом позже Шере уже поднимался по грязной лестнице доходного дома, запоздало задаваясь двумя вопросами: не слишком ли быстро он пришел и не следовало ли ему поспрашивать на улице, прежде подойти к нужному дому - если кто-то за ним следил, он только что выдал, что с самого начала знал, где искать. Пожав мысленно плечами - все равно было уже поздно - он продолжил свой путь, постучался, услышал ответ и перешагнул порог.

- Доброе утро, сударь, - он огляделся с видимо равнодушным любопытством - ища следы того, что видел в Бордо.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Подчиняясь безмолвному, но оттого ничуть не менее понятному приглашению, Шере уселся на указанный ему табурет.

- Дворяне тоже бывают разные, - заметил он глубокомысленным тоном, напрочь не подходившим к столь тривиальной мысли. - Самое главное, сударь, в вас уже есть: вы никого не боитесь.

В то, что это было так, он не верил, слишком уж это было глупо, но говорить, что Руфус только ведет себя так, будто никого не боится, не стоило - это могло быть принято за сомнение. Лучше пусть поправит - а если и поймет, что речь идет не о храбрости, а высокомерии, то ведь ничего не было сказано прямо.

Шере задержал на миг взгляд на двух украшавших стену аляповатых картинках, с одной из которых смотрела возносящаяся к небесам дева Мария, а на другой плясали какие-то пастухи, и вновь посмотрел на англичанина.

- Вашей дочери работа?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере пристальней взглянул на рубашку Руфуса. Разглядеть стежки он со своего места не мог, но ткань была недешевой, и смотрелось хорошо - не морщило, не тянулось и даже на таком головорезе создавало впечатление щегольства.

- Хорошо сделано, - сказал он, - видно, что на заказ и чтоб достоинства фигуры подчеркивала. С умом. Хотя по-настоящему, конечно, надо навыворот смотреть, но главное и так в глаза бросается. Если бы я мог посоветовать… наденьте ее во дворец.

Это был первый шаг - еще без имен и подробностей, но уже переход к деловому разговору, и слово «дворец» Шере произнес не без умысла. Вчера он сказал, с уверенностью, которой не испытывал, что главное - не бояться, и теперь должен был проверить хотя бы эту часть, прежде чем понимать, как продолжить. Страха Руфус, разумеется, не испытывал - но оттого, что это же чувство можно назвать неуверенностью, безопаснее оно не станет.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере тоже смотрел - с новым вниманием, отмечая теперь уже не только то, что касалось его лично, но и то, что подходило или не подходило к навязанной им обоим роли. Он не выказывал неуверенности, Черный Руфус, и это было очень важно, потому что означало, что его решение принято, но Шере ощущал ее, эту неуверенность, в его поведении - словно англичанин сам искал в себе то, чего не должно было быть в дворянине. Невозможно было бы избавиться от этого, не за считанные дни, которые у них были, но вряд ли Руфус думал сейчас об этом - куда вернее, он надеялся - или боялся - что дело сорвется.

- Не похож, - согласился Шере, отвечая своим мыслям, не словам Руфуса. - И не станешь похож, хищная птица не может стать певчей. Но притвориться… пока не надо петь… Тебе придется быть курьером - приехать в Люксембургский дворец. Ты ездишь верхом?

Это было не очень важно. Курьер не мог не уметь ездить, но даже курьер может оставить лошадь в парижском трактире по дороге. Это было решаемо, и вопрос одежды - он тоже решался, но начинать надо было с простого, потому что Руфус мог решить, что у него не выйдет, и тогда не выйдет у них обоих.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.