– За что? – удивился сутенер. Искренне, судя по тому, как быстро он сообразил, о чем речь, и продолжил: – Ах, за эту… Три? Так она ж, это… заказная она.

Теодор мысленно выругался. Торговаться Портос явно не умел. В отличие от их собеседника.

– Вы в самом деле полагаете, что это что-то меняет?

Авель, ухмылявшийся с того самого момента, как его назвали, поспешно согнал с лица улыбку.

– Не извольте серчать, ваша милость, – заискивающе проговорил он, – а только я ж тоже человек своего слова…

– Тоже? – в голосе бретера зазвучала угроза. Предельно искренняя – потому что от одной мысли его затошнило. Чтобы у него было что-то общее с этой тварью?!

– Не… – сутенер поперхнулся. Осознавая, как видно, что и согласие, и отрицание были одинаково опасны. И находя выход в объяснении: – Я ж ее не просто так! А для одного!.. За особую цену!..

– Двойную, конечно, – не скрывая презрения, кивнул Теодор. – У нас нет времени на торговлю. Это была цена. И мы знаем, что вы не прогадаете.

– Так особый же случай, – Авель, примостившийся на табурете напротив, неловко вильнул задом. Похоже, и в самом деле испытывая какое-то чувство, отличное от азарта торгаша. Не то смущение, не то досаду. – Это ж на заказ.

– Вы не собираетесь уверять меня, – с откровенной иронией проговорил бретер, – что ваша верность данному слову превышает вашу корысть?

Сутенер хохотнул.

– Нет, ваша милость, не стану. Однакож вы ж не обидите бедного человека, коли ему от своего слова отказаться придется? Этак же мне в следующий раз веры не будет, ежели я товар целеньким не доставлю.

– Да ни боже мой, ваша милость! Может, пару ливров, не больше! Я девчонку эту, чтоб вам все сказать, за долги взял – отец ее как раз двадцать семь был должен, и еще мелочь.

– Милейший, – голос бретера сделался ледяным. – Если вы цените свою жизнь в пару ливров, кто я такой, чтобы спорить?

Табурет полетел прочь. И не ударился еще об пол, когда шпага, которую Теодор, вставая, вырвал из ножен, коснулась шеи сутенера. И коснулась снова, оставляя на коже алый след, когда тот шарахнулся – куда только позволял стол.

– Ни с места, – предупредил бретер. И взглянул на Портоса. – Вы были слишком щедры, мой друг. Его жизнь стоит дешевле.

– Нет. Сударь, нет! Я согласен!

– К-как… как вы скажете, ваша милость!

Теодор опустил шпагу. Гадая, верно ли поступает – и верно ли поступил. И ответ был, скорее всего, «нет». Ни тогда, ни теперь – они слишком много сказали. И их услышали – и вышибала, настороженно глядевший на Портоса, и шлюха, которая радостно скалилась с лестницы.

– Мне тоже дорога моя репутация, – сказал он – так, чтобы они услышали тоже. – Я не дерусь со всякой швалью.

Сутенер дернулся. Явно услышав непроизнесенное: «Я ее убиваю». И послушно побрел к выходу, когда Теодор кивнул ему на дверь. Не обогнав и на пару шагов Портоса, который, решив, как видно, не доверять ни благоразумию мерзавца, ни его доброй воле, тут же оказался рядом.

Шли недолго. И бретер так и не понял потом, почему случилось то, что случилось – сам ли Авель подал кому-то знак или его дружки решили вмешаться сами. Он и заметил их только в последний момент. Когда четверо парней, вынырнувших из подворотни слева и проулка справа, бросились на них с ножами в руках.

Теодор замешкался – помешала раненая рука. И шпагу обнажил одновременно с Портосом, хоть и не был отягощен Авелем. А затем атаковал, не дожидаясь, пока ближайший из нападающих отшатнется прочь, обнаружив, что не успевает.

Это была ошибка, конечно. Потому что рухнувший к его ногам труп лишь больше взбесил головорезов. Которые, шарахнувшись было от двух грозно сверкнувших клинков, зарычали от ярости, потеряв товарища. И в руках двоих из них на смену коротким кинжалам появились длинные навахи, а третий перехватил свой нож для броска.

– Убирайтесь, – Теодор отступил на шаг, останавливаясь слева от Портоса. – Если жить хочется.

Жить головорезам, похоже, не хотелось. Потому что один из них швырнул нож в Портоса, а двое других кинулись на бретера.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-11-22 16:53:28)

Теодор не видел ни малейшей причины продолжать переговоры. И шпага, даже без даги, была в его глазах достаточным аргументом, чтобы не искать других. А потому атаковал он со вторым воплем Авеля. И даже пробежал несколько шагов по улочке, когда противники, то ли испугавшись, то ли вняв дружку, обратились в бегство.

– Вы были чрезвычайно убедительны, друг мой, – похвалил он, возвращая шпагу в ножны, и вернулся к мушкетеру. – Кончай орать, ты жив. Пока жив.

Двусмысленность последней фразы, обращенной к жертве дружбы, не помешала сутенеру понять ее правильно. И душераздирающие вопли сменились дрожащим поскуливанием. А страх в глазах молодчика – мольбой.

– Перевяжите… Во имя Спасителя! Священника!

Портос скептически обозрел трясущегося Авеля, хмыкнул и выдернул запутавшийся у того в рукаве нож. Судя по совсем небольшому пятну крови, нож всего-навсего подпорол кожу на плече и успел вывалиться из раны сам, без посторонней помощи.
- Не трясись, - буркнул он, - священник тебе не понадобится, это царапина. Платок есть?
Сутенер был настолько жалок сейчас, что мушкетеру даже расхотелось его прикончить. Вернее, мысль об этом вызывала некую брезгливость.

Платка у Авеля, несмотря на внешний лоск, не оказалось.

– Иди быстрее, – посоветовал Теодор. Не испытывавший ни малейшего желания предлагать ему свой. – Авось дойдешь до дома быстрее чем истечешь кровью.

– Ваши милости! – губы молодчика тряслись. – Так цирюльника хоть! Аптекаря!

Бретер, вернув шпагу в ножны, взялся за дагу.

– Хочешь вторую дырку? Одной мало?

Сутенер ответил злобным взглядом. И, поскуливая и бормоча себе под нос что-то нелицеприятное, двинулся дальше по улице. Привлекая, конечно, множество взглядов. И несколько реплик от особо сердобольных женщин, одна из которых, одетая на гугенотский лад старушка с добрыми глазами, даже ухватила Портоса за рукав.

– Что же вы это делаете, ваша милость? – с упреком проговорила она. – Кровью ж истечет, бедолага, кто ж вашей милости прислуживать-то будет?

Надо было хорошо знать ухватки парижского дна, чтобы заметить, сколь близко она подступила к мушкетеру.

Тут Теодор не выдержал и расхохотался. Вызвав негодующий взгляд обманутой в лучших чувствах простолюдинки. И получив второй, когда он извинился.

– Сдохну я, как есть сдохну, – запричитал Авель, сжимая одной рукой другую, как если бы боялся, что иначе она отвалится. – Убили, без ножа…

– Как раз наоборот, – перебил бретер. – Кончай ныть. Долго еще?

– Да вот он, дом-то мой…

Следуя за сутенером, они перешли на другую сторону улицы, нырнули в грязную подворотню и, пройдя через завешенный сушащимся бельем двор, поднялись по шаткой лестнице дворового флигеля на второй этаж. Где, в вонючей комнатушке с заколоченным досками окном, обнаружилась темноволосая толстуха в платье с вырезом до пупка и белокурая девочка – на вид лет семи.

– Анжелика? – уточнил бретер.

Девочка отчаянно замотала головой.

– Да она это! – возмутился Авель и попытался ее пнуть. – Она, Анжелика.

Теодор ответил недоумевающим взглядом. Называть заказчиков он был не готов – даже если речь шла не об убийстве.

– Мари ее зовут, – отозвался он. – Послушай, ты… мелочь.

Заплаканное личико девчонки злило неимоверно. И он, в отличие от Портоса, не готов был принять на веру имя, названное сутенером и его бабой.

– Когда у тебя именины?

Когда празднуется день святой Анжелики, да и была ли такая святая – он не знал. Но девчонка ответила без запинки:

– В январе, только… Я не помню точно.

Теодор снял руку с эфеса.

– Сейчас мы выйдем отсюда и пойдем в церковь. Тебе хватит ума понять, что на улице тебя никто не тронет? И в церкви тоже?

Насчет второго он был не уверен. Но пигалица осторожно кивнула, комкая подол потрепанного платья.

– Тогда пошли. Есть хочешь?

Анжелика громко сглотнула.

– Н-нет!

Теодор задержался. И стер с лица улыбку, оставленную открытием, что гигант-мушкетер разбирается в церковном календаре.

– Поразмысли, – сказал он – им обоим, хотя смотрел на сутенера, – что если бы ты не пытался нас обмануть, у тебя были бы сейчас три пистоля. А не синяки и ссадины.

– Изувечили вы меня, ваши милости, – униженно заныл Авель. – Хоть что-нибудь да оставьте, смилостивитесь…

– Жизнь, – перебил бретер. И, с внезапно проснувшимся здравым смыслом, не стал добавлять «И то лишь потому, что неохота шпагу марать». – Или тебе этого мало?

Сутенер отчаянно помотал головой, глядя на него с бессильной ненавистью. И, сбегая по лестнице следом за ним, Теодор услышал грохот падения и вопль:

– Ну, чего уставилась? Из-за тебя все, сука!

Портоса с его подопечной он догнал на пороге. И не проронил больше ни слова, пока они не дошли до улицы Сен-Жак.

– Портос, как вы хотите? Познакомить вас с дамами-попечительницами этого недоразумения?

Теодор не мог не улыбнуться. Если мадам Пети и пыталась снова его сосватать, выбирала она неплохо.

– Если вам больше десяти лет, то наверняка младше. Очень миленькие, обе. Мне больше по вкусу мадам де Франже, но и мадам де Сильвье вполне недурна. И у обеих есть средства. А также отцы, мужья и братья, которым не следует знать об их встрече с нами. Но может, только со мной. Вряд ли в королевском мушкетере можно усмотреть что-то недостойное – если не встречать его во флорентийском борделе.

- А чем флорентийский бордель отличается от любого другого? - простодушно поинтересовался Портос.

Теодор ответил очень пристальным взглядом. В котором не было сейчас и следа его обычной иронии. И голос его, когда он ответил, был серьезен:

– С моей точки зрения, ничем существенным. Разве что я бы туда не пошел. Но… de gustibus поп est disputandum.

Услышать такой вопрос от мушкетера было для него полной неожиданностью – и неожиданностью неприятной. Так давно они знали друг друга. И друзьями были – почти столько же времени. Что лишь подтверждало Теодору – ничего он в людях не понимал.

Теодор чуть не выругался. И ответил не сразу – обдумывая, против обыкновения, свои слова. Не желая ни задеть мушкетера, ни дать ему повод для оскорблений.

– В Италии, – объяснил он затем, – считается, что во Флоренции особенно пышно цветет содомский грех.  Не думаю, чтобы мадам де Сильвье и мадам де Франже бывали в таких местах. Хотя я знал одну даму, которая бывала. Не будучи притом хозяйкой.

- А при чем тут… - начал было Портос, но тут до него, похоже, наконец дошло, и великан даже покраснел. – Черт бы взял ваши намеки, Ронэ! Нет, я тоже никогда не бывал в таких местах!

– Я не хотел говорить прямо при дамах, – губы Теодора все же чуть искривились. А в глазах читался смех. – Даже при таких.

«Дама», облизывающая пальцы после пирожка, впервые подняла на него глаза – ясные и серые.

– А я вот бывала, – похвасталась она. – Правда, на кухне только, там брательник у Жужу поваренком. У Люксембургского дворца. Приличное такое место, снаружи и не скажешь. И платят хорошо, у них вся семья кормится. И мне коврижку дал – с маком!

– Вот кого надо спрашивать, – засмеялся бретер.

- Куда мне, - все еще смущенно хмыкнул Портос и замолчал. Ненадолго однако – они подходили уже к церкви. И Теодор удержал друга – разглядывая выходивших из высоких резных дверей прихожан. Пока не заметил двух уже знакомых дам. И не поспешил к ним, бесцеремонно пробираясь через толпу.

– Прошу прощения, я опоздал, – мадам де Франже оказалась к нему ближе. И он, очень мягко завладев ее рукой, поднес ее к губам. – Но вам хотя бы не придется встречаться со всякой швалью.

Он выпустил руку мадам де Франже, склоняясь к руке ее подруги.