Привратник Испанского колледжа, добрую минуту пристально разглядывавший врученное ему приглашение - написанное изящнейшим почерком с буквицами и завитушками на осьмушке самой лучшей бумаги - поднял наконец глаза на того, кто его ему вручил, и на его спутницу. Спутница, при всей ее природной красоте, подчеркнутой богатым нарядом, не задержала его внимание и на миг, в отличие от сопровождавшего ее студента - невысокого юноши хрупкого телосложения и не слишком богатого вида.

- Фос-ка-ри, - по слогам прочитал он - уже в третий раз.

- Анзоло Фоскари, - подтвердил юноша. - И прекраснейшая дама Болоньи.

Сомнения привратника можно было понять. В дальнем левом углу внутреннего дворика колледжа с самого полудня царила веселая суета - устанавливались и накрывались переделанными из простыней скатертями столы, стаскивались со всего колледжа лавки, укладывались в тенечке принесенные из лучшей в городе bodega мехи с вином, которые оберегал от посягательств сменяющийся каждые полчаса наряд из двух старших студентов… Пусть приглашения на праздненство и в самом деле были разосланы и итальянская речь счастливых их обладателей смешивалась с испанской и каталанской по всему двору, студентов среди оных можно было пересчитать на пальцах одной руки.

- Если вы не умеете читать, мессер, - с подкупающим дружелюбием проговорил юноша, - то видели же вы уже такие буквицы?

Привратник насупился и швырнул приглашение в корзинку позади себя.

- Проходите.

Юноша отвесил ему учтивый поклон, в котором не было и грана подобострастия, и снова предложил своей даме руку - и если во взгляде, которым он сопроводил этот жест, явственно читалась смешанная с восхищением надежда, то до сих пор он не позволил себе ничего, что можно было бы расценить как фамильярность.

- Это было самое настоящее приглашение, мадонна, - с едва заметным укором в голосе сказал он - и кто бы мог его упрекнуть? О, сомнения привратника и дамы были объяснимы, но Анзоло не солгал: приглашение было настоящим - он писал их все сам, а что его имени не было в списке, так это, вне всякого сомнения, было просто досадным упущением - почему нет?!

Почему бы, на самом деле, стипендиатам Испанского колледжа, устраивающим вечеринку в честь и за счет своего соотечественника, празднующего год учебы в наиславнейшем университете христианского мира, не пригласить, помимо кучи постороннего народа, не имеющего ни малейшего отношения ни к дону Родриго Борджиа, ни к колледжу, ни даже к самой alma mater studiorum, и юного мессера Анзоло Фоскари, который, ко всем прочим своим достоинствам, также учился на том же факультете, что и виновник торжества?

Приходится признать, что толпа, собравшаяся в Испанском колледже, виновника торжества в первые мгновения даже не заметила, всецело поглощенная другим представлением. Пусть неофициальная "matriculatio aequalibus", превращавшая каталонского "школяра" в "истинного студента" и привлекла в коллежский двор весьма разнородную публику, от оболтусов-сыновей знатнейших родов города, блиставших драгоценными камнями на рукоятях кинжалов и золотой вышивкой на роскошных одеяниях, до облаченного в штопанный-перештопанный балахон Гонсало Переса, известного также как Вечный Студент и учившегося в Болонье, вопреки воле отца, сомнениям профессоров и своей непревзойденной тупости, уже восьмой год - девиц легкого поведения проводить в сочащиеся ученостью стены Испанского колледжа все же чрезвычайно не рекомендовалось. И однако две замаскированных Иезавели в неприлично коротких юбках стояли в обнимку у самого фонтана в середине дворика, кокетливо кутаясь в вязаные мантильи, вовсю стреляя глазками и обмениваясь с окружившими их молодыми людьми шуточками, настолько солеными, что немногие присутствовавшие на празднике женщины - две-три жены, приведенных сюда учеными мужами, и парочка вдов, тянущихся к знаниям или обладателям оных - сочли за лучшее отойти подальше. К немалому стыду студенческого братства, две нахалки ничуть не уступали им в злоязычии, на каждое слово отвечали двумя, а вызвать краску смущения на их щеках не смогло даже самое непристойное предложение - быть может, всего-навсего потому, что щеки их были скрыты карнавальными масками - совиной у темненькой и лисьей у светловолосой. Достойнейший Лопе Санчес, секретарь ректора, коршуном круживший над любой вечеринкой, дабы узреть и пресечь любое недостойное деяние, отступил в полнейшем смятении, обменявшись с ними парой предложений, и сейчас потрясал кулаками и метал громы и молнии на привратника, клявшегося всеми известными и неизвестными святыми, что никаких баб, девок или сук он в эти стены не пропускал.

- Прелестнейшая из дев троянских, - без пяти минут лицензиат Жуанот Пелайо раскланялся, пережидая вызванные его вступлением аплодисменты той части, публики, которая знала, что на местном наречии Troia обозначает не город, но мастерицу древнейшей профессии, и вновь обратился к кареглазой красотке, с которой уже второй раз пытался прийти к взаимопониманию, - пусть я небогат, но подумай о плодах учености, коими я могу вознаградить…

- Что, умник, - перебила девица, щурясь так лукаво, что могла бы попозировать для эдемского змея, - геморройными шишками, что ли?

Студенты и гости расхохотались, мессер Жуанот отступил, картинно хватаясь за голову, и очередь перешла к его приятелю.

- О, дивная златовласка, - начал тот, кланяясь второй девице, не по-венециански рыжеволосой, - той, что носит сокровище на голове…

Закончить не дали и ему:

- …нет смысла делиться с тем, у кого и в голове ничего нету, ты хочешь сказать?

Побежденный с позором отступил и, заметив пополнение в рядах студенчества, поспешил обратиться за подкреплением:

- Дон Родриго! Дон Иньиго! Признавайтесь - ваших рук дело?

- Ну что ты! - вскричала Лиса. - Они ж студенты, они руками не то делают!

Анзоло исподтишка погрозил ей кулаком, вызвав новый взрыв веселья.

Ноги, обнажившиеся до колена, были лишены как чулок, так и изящества формы, но ни оценить представшее его взору зрелище, ни заглянуть выше баск не успел - правый кулак шагнувшей навстречу Совы врезался ему в оказавшуюся, к слову, под рукой физиономию. В тот же самый момент один из тех зрителей, кто участвовал до этого в словесном поединке и оттого не мог не возмутиться этому нарушению негласно установленного порядка, схватил его за плечо.

- Эй, по оч-!..

- Во нахалка! - взревел в это же время другой.

- Студентов бьют! - с сильнейшим римским акцентом поддержал третий, разом хватаясь и за возможность досадить сразу всем, и за успевшую освободиться из мужских рук девицу, и Лиса, без раздумий бросившаяся на помощь подружке, с неожиданной ловкостью выхватила у кого-то из студентов кружку и запустила в обидчика.

- Без рук, бесхвостый!

Если бы кто-то из веселившейся во дворике Итальянского колледжа молодежи поднял в этот момент взгляд на окна второго этажа, он обнаружил бы в одном из них две облаченные в черные мантии фигуры, наблюдавшие за студентами sine, по мере возможности, ira et studio. Старший из двух профессоров кривил рот, но младший, мессер Никколо Вольпе, известный доброй половине присутствующих как человек весьма широких взглядов, откровенно посмеивался.

Студент, получивший кувшином в грудь, не менее Ароа рвался отомстить своим обидчицам - если не за понесенные раны, которых не было, то за алое пятно на дублете, но и его удержали товарищи. Внимательный взгляд - особенно сверху - отметил бы, что неожиданной снисходительностью к нахалкам отличались лишь студенты колледжа, да и те - второкурсники, как нынешний виновник торжества, только-только сами прошедшие церемонию посвящения, которая была для них куда менее легкой. Один из них, Хосе Гранадос, и продолжил словесную дуэль, успокаивая разошедшиеся страсти:

- Что же так жестоко, красавица? Дай мне истечь - но не кровью!

- Человече, - промурлыкала Сова, одаряя его озорным взглядом, - помоги себе сам.

- Руки, руки прочь, - Гранадос, расхохотавшийся в ответ на шутку, сам же поймал за руку третьекурсника, вознамерившегося повторить подвиг Ароа. - Не то и ты… истечешь.

- Да, каждый месяц, - рассмеялась Лиса, поглядывая на баска, и Анзоло, одной рукой обхватывая ее за талию, другой под прикрытием мантильи снова ткнул ее кулаком в бок. Шутка, на его вкус, зашла слишком далеко, и прочие сообщники, судя по озабоченности, проявившейся на их лицах, быстро приходили к тому же выводу.

Отредактировано Анзоло Фоскари (2020-03-09 01:28:03)

Вопрос, заданный Ароа, пришел в голову не одному ему, и ту же мысль, пусть и в утвердительной форме, высказал в это же время и другой студент, некто Пьетро Монико, чье настоящее имя, Питер Монк, оказалось непроизносимым равно для соучеников и для профессоров. Призыв Лаваро был оттого встречен оторопелым молчанием, которое снова прервала Лиса:

- Если тебе так хочется, мессер, то не со мной, я девушка…

- Да заткнись ты, - перебил Анзоло, не снимая еще маску, но уже оглядываясь по сторонам в поисках второго кувшина - как на грех, бесплодных. Затея, в которую вовлек его рыжий приятель, брошенный первым своим сообщником, больше уже не казалась такой веселой.

Марко Стен, такой же венецианец как Анзоло, из рода ничуть не менее знатного, но более богатого, поймал Анзоло на выходе из ворот и, извинившись перед его дамой, оттащил в сторону.

- Выручай, земляк! Ребята тут такую шутку придумали, а Донато нет и нет!

- Будете должны, все, - отозвался Анзоло, дослушав его сбивчивые объяснения. - И мне бритва нужна.

Никакая бритва ему тоже не требовалась, но нельзя же было в этом признаться! Он ждал споров, но Марко не колеблясь схватил его под локоть и увлек за собой. Пришлось выдергивать руку, еще раз извиняться перед дамой, затем посвящать ее в шутку, когда она нахмурилась, и теперь, поймав ее испуганный взгляд через весь дворик, Анзоло уверился окончательно, что дело плохо.

- Руки свои держи, - бросил он, отпихивая потянувшуюся к нему пятерню, - и при себе, чтобы подбирать не пришлось.

Нож, будто по волшебству возникший у него в руке, ясно показывал, что шуткам пришел конец.

- Не смей! - донесшийся со второго этажа бас легко перекрыл гул толпы, однако сталь белеснула еще в нескольких руках, а второкурсники, двинувшиеся было на помощь шутникам, попятились.

- Что, я и вправду вижу там оружие? - поддержал валенсийца мессер Никколо, с преувеличенно гневным видом перегибаясь через балюстраду галереи. - А что у нас написано в уставе? Эй, вы!

Анзоло, спрятавший кинжал в складках юбки едва ли не быстрее чем достал его,  продемонстрировал профессору пустые руки, и его старший коллега, обретя как раз дар речь, возопил:

- Позвольте, я не говорю уже об уставе, но непотребное сие одеяние…

Марко, посещавший лекции обоих, втянул голову в плечи, прикрывая мантильей уже не только чересчур угловатые для женщины плечи, но и нижнюю часть лица, и Анзоло, обнаружив, что в окружавшей их стене поклонников и ненавистников образовался проход, решительно потянул приятеля туда.

- Пустите дам, а то как дам!

Второкурсники заржали - кто от облегчения, кто чтобы разрядить обстановку, и, получив по пути добрую дюжину щипков и шлепков по заднице, двое озорников благополучно добрались до двери, ведущей в комнаты затеявших шутку друзей. Еще четвертью часа позже, выслушав множество сальных шуток в свой и чужой адрес, переодевшись и вытащив из волос все шпильки до последней, и дойдя до той степени раздражения, когда от здравого смысла остаются рожки да ножки, Анзоло решительно выдернул из рук верзилы Альфонсо пожертвованную тем на наряд Совы ужасающе безвкусную серебряную брошь.

- Ну уж нет! Раз все знают, что я шлюха, то буду дорогой шлюхой!

- Отдай! - возмутился будущий богослов.

- Отдай, отдай, - хохоча, поддержал Марко. - А то будешь дорогим содомитом - он ее носил!

- Чума на оба ваши дома, - буркнул Анзоло, прикалывая брошь к берету. - Зато сова! Авось на следующий раз мне хватит мудрости отказаться!

Вопреки его опасениям и угрозам Марко, когда они снова появились во дворе, никто, казалось, вовсе не обратил на них внимания, еще раз подтверждая всем, кто склонен смотреть свысока на весь людской род, что люди, в массе своей, не только глупы, но и слепы.

- Пойдем, - Марко, не утративший ни грана своей бездумной веселости, потянул его за рукав. - Представлю тебя твоему спасителю.

- Спасибо, - буркнул Анзоло, - я бы с этим повременил.

- Да не в том смысле! Пойдем! Замечательная вечеринка, дон Родриго!

- Ulula sum, - весело отозвался Анзоло, которому вовсе не улыбалось услышать и завтра то, что он уже услышал сегодня. - Alias noctua.

- Тварь ночная, ушастая, - радостно подхватил Марко. - Анзоло он. По-местному, Анджело, по прозванию Кадуто. А я Марко.

- Стен, в ближайшем будущем - Стезо, - не остался в долгу Анзоло, замахиваясь на приятеля лишь наполовину шутливо.

- Ты не сова, ты собака, - с явно деланной обидой откликнулся Марко, и в тот же миг спрятался за спину рослому испанцу.

- Увы, - вздохнул Анзоло, - мы оба выбрали дурные маски, тебе больше подошла бы ослиная.

- В следующий раз я одолжу твои уши, этого хватит, - засмеялся Марко.

- Тебе их не к чему прицепить. Разве что на плечи, вместо крылышек.

- И выйдет из меня - сова.

- Все, что из тебя выйдет ценного, пойдет на удобрение.

- О! Сразу видно будущего крючкотвора: все твое красноречие в итоге сводится к дерьму.

- Поберегись, Лисичка! - предупредил Анзоло. - Останешься без хвоста!

Запоздало осознавая, что для двух балбесов, едва не превративших вечеринку в резню, они отделались еще весьма легко, он пристальнее взглянул на виновника торжества, ища и не находя ни в его красивом лице, ни в атлетической фигуре ни малейшего намека на святость.

Венецианцы переглянулись и непринужденно рассмеялись.

- Нас Алонсо позвал, - объяснил Марко, великодушно объясняясь и за товарища тоже. - Мы неделю наряды по всем друзьям и знакомым собирали.

- И подружкам, - уточнил Анзоло, с трудом удержавшись от членовредительских порывов, которые без юбки были бы куда более заметны.

- И подружек, конечно, - ухмыльнулся Марко. - Вон та пряжка твоя - очень даже от подружки.

- Твоей, лисонька? Ну и дурной же у тебя вкус!

- Да уж получше твоего! - возмутился Марко. - Как вспомню…

- Это был камень в мой огород? - промурлыкал нежный женский голос, и Анзоло, оборачиваясь, встретил откровенно насмешливый взгляд огромных черных очей невысокой черноволосой смуглянки. - Уверяю вас, господа, нет смысла судить о вкусах мессера Анзоло по его друзьям.

- Ты проливаешь бальзам на мои сердечные раны, прекрасная мадонна, - тотчас откликнулся Анзоло, завладевая ручкой ничуть не воспротивившейся красавицы. - Я всегда говорил тебе о любви, а не о дружбе. Значит, ты не будешь судить обо мне по этому балбесу?

- Дон Родриго вовсе не балбес, - тут же воскликнул Марко.

- Я верю в лучшее в людях и в их друзьях, - отозвалась молодая женщина, мягко улыбаясь каталонцу. - И особенно в детях.

Молодая женщина с неожиданной застенчивостью опустила глаза, высвобождая руку - без деланной скромности, мягко, но с тем спокойствием, которое дается лишь уверенностью в своей правоте.

- Так мог бы говорить, дорогой мессер, человек, обладающий немалым опытом, - заметила она, не поднимая глаз.

- Мадонна, ты недооцениваешь род людской в целом и возможно, дона Родриго в частности, - рассмеялся Марко. - Анзоло, ты злодей! В небесах эта прекрасная звезда сияет всем, а ты вознамерился сорвать ее для одного себя!

- Звезды не срывают, - возразил Анзоло, но тень, набежавшая на его лицо, когда каталонец завладел рукой его дамы, исчезла. - Я готов быть даже младенцем в ваших метафорах, мадонна, если это позволит мне…

Молодая женщина подняла на него сделавшийся внезапно пристальным взгляд, и юноша, смешавшись, закончил:

- …смотреть на вас.

- Совой, значит, ты больше быть не хочешь? - не сдержался Марко. - Сова видит только в темноте…

- И только в темноте видны звезды, - парировал Анзоло, отнюдь не жаждавший в погоне за внешней благопристойностью вовсе потерять из виду свою цель. - Увы, мадонна, у всех свои недостатки, мой - в желании видеть вас.

- Смотрите, - улыбнулась та. - Только что вы увидите днем?

- Венеру!

Молодая женщина очаровательно прикусила нижнюю губку и снова обратилась к Родриго:

- К вопросу о детях - Эрот не вырастет никогда.