...Когда торжественные речи были произнесены, колледж и профессора удостоились хвалебных слов, а зрители получили возможность сравнить ораторские способности всех троих валенсийцев, настало время, по мнению большинства, самой главной части церемонии. Уже успели захмелеть нестойкие, тут и там раздавались раскаты смеха, слышались непристойные шутки, и даже присутствие грозного дона Лопе, которого боялись больше ректора, не смущало юных выпивох. Вино лилось рекой, и было оно столь же добрым, как и закуски, в изобилии украшавшие столы. Всё шло так, как задумывали посвящённые, и даже Луис выглядел довольным и умиротворённым, избавившись от привычного своего постного выражения. Только Гасет не позволял себе ни на мгновение расслабиться и внимательно подглядывал по сторонам, то и дело отдавая распоряжения слугам.

Сыну дона Джоффре де Борджа доброе расположение духа изменяло крайне редко, а уж сегодня всё казалось добрым знаком - от тёплой солнечной погоды до всеобщего веселья. Обменявшись  любезностями с профессорами, что не преминули поинтересоваться здоровьем его дядюшки, Родерик оказался в центре внимания своих товарищей, которые незамедлительно потребовали от него залпом осушить немалых размеров кубок.

– Пей давай, - Жуанот покровительственно похлопал его по плечу, а недавно пострадавший баск вызвался следить за тем, чтобы ни единой капли не пролилось мимо. - Иначе всё было зря, будешь заново гундеть перед Санчесом.

Исполнив сие предписание, валенсиец сослался на необходимость исполнять хозяйские обязанности. Напиваться до беспамятства никак не входило в его планы. На заре юности поспорив с братом, он пережил настолько омерзительное похмелье, что дал себе зарок быть воздержанным в еде и вине. Сегодня же Бахус тем более не мог сделаться его закадычным приятелем, ибо куда привлекательнее казались дары Венеры в лице монны Доменики.

– Надеюсь, вас не смутили эти школяры? - улыбнулся Родерик, подсаживаясь к гостье, когда один из венецианцев направился к фонтану в компании второкурсников. - Вести себя плохо - это особая студенческая доблесть.

– Нисколько не сомневаюсь, что мадонна по достоинству ценит любые дары, будь то добродетели или нечто прямо противоположное, - отсалютовал Борджа. Он весело посмотрел на венецианца, как будто его присутствие вовсе не нарушало его намерений. - Дерзкая шутка может вызвать улыбку, а дурное поведение - оставить немало приятных воспоминаний.

Теперь взгляд валенсийского студента вернулся к четко обрисованным губам Доменики, на которых красовалась лукавая улыбка.

– Всё зависит от того, кто позволяет себе перейти грань дозволеного.

- И по отношению к кому, - согласилась молодая женщина. - Я уверена, мессер Анзоло, ваш профессор не оценит ваше платье и в половину так же высоко, как ваши однокурсники.

- Если вы захотите его примерить, - тотчас парировал венецианец, - оно всегда к вашим услугам.

- Благодарю, но мне вполне по вкусу мое собственное, - неосознанным жестом она разгладила расшитую цветами юбку.

- Так что в этом дон Родриго неправ, - указал Анзоло, - вы принимаете отнюдь не всякие дары.

Отправить юнца с каким-либо поручением не представлялось возможным, хотя бы потому, что давешний шутник не имел никаких оснований слушаться Борджа, да и оскорблять его намёками на незрелую неуместность его ухаживаний было слишком мелочно. Завоевать внимание гостьи валенсиец желал иначе.

– Разве стоит пенять даме на разборчивость? Это лишь делает честь её разуму и добродетели, - в голосе его слышался клирик, пускай ещё пока в малых чинах, готовый усыпить бдительность прихожанки мнимой невинностью своих намерений. - А добродетель, вкупе с такой красотой, достойна восхищения.

Теперь уже не будущий церковник, а молодой дворянин завладел рукой Доменики и вновь коснулся её губами, не обращая внимания ни на Анзоло, ни на звон разбитой посуды на другом конце стола, после чего студенты начали на повышенных тонах споры, из-за неловкости или по иной причине, Родерику было нынче безынтересно.

Происходящее всё меньше нравилось Гасету. Как он и опасался, молодая кровь закипела под винными парами и потребовала боя, словесного или кулачного, и оказалось достаточно невинной шутки, чтобы недавно пострадавший баск вступил в перепалку с Жуанотом. Сутки спустя ни один, ни второй не смогли бы и вспомнить, было ли причиной их размолвки несогласие в трактовке тёмных мест из Фомы или же чей-то косой взгляд, но от обвинений на повышенных тонах они быстро перешли к крикам, подначиваемые не менее захмелевшими однокашниками, подкрепили доводы битьём посуды, а после - и физиономий всех окружающих. Как круги равномерно расходятся по воде, так и драка захватывала всё новых участников, кроме тех, кто успел отскочить в сторону, включая двух профессоров, к тему моменту ещё не успевших покинуть это славное сборище.

– Пьяная скотина... - сокрушался Франсеск, разве что не сплюнув. Он увернулся от чьего-то размашистого удара, но получил тычок в спину. В вопросах чести, отдавленной ноги или не слишком любезной ухмылки внебрачный сын каноника не отличался особой щепетильностью, и нынче вовсе не собирался отвлекаться на подобные глупости.

– Кажется, дело разгорается нешуточное, - за ним семенил Луис де Мила, опасливо прикрывая голову рукой, что было предусмотрительно в том вертепе, в который в мгновение ока  обратилось почтенное собрание. Простонать, зачем он дал кузену согласие остаться, он не успел, поскольку голос его был перекрыт отборнейшей кастильской бранью.

Те, кто не поймал кураж и не избивал первого попавшегося или по случайности не оказался этим несчастным, пробирались к воротам, чтобы за порогом колледжа кинуться врассыпную.

– Боюсь, мадонна, вам стоит покинуть это собрание нечестивых, - с лица Родерика сползла его вечная улыбка. - Анзоло, сейчас посуду начнут разбивать здесь, возможно, даже об головы, так что лучше здесь не задерживаться.

Он махнул в сторону, показывая Гасету и Луису, чтобы те тоже покидали ристалище.

– Идёмте... Мадонна Доменика, следует поторопиться.

Деваться было некуда, а действовать приходилось решительно. Полотнище треснуло, как парус в бурю, а мачта, сиречь, шесты, лишённые своего собрата, одного из многих, но столь же необходимых, стали клониться к земле. Каких-то мгновений было достаточно, чтобы защита от солнца погребла под собой и пиршественный стол, и тех, кто не успел разбежаться. Удар был бы несмертельным, но весьма неприятным, и уж тем более для дамы, не ожидавшей от учёного диспута разудалой вакханалии.

— Выводи мадонну... быстрее, что застыл! - рявкнул валенсиец в сторону Анзоло. Ему доставало сил, чтобы удержать один из шестов и не дать обрушиться всему навесу на кудри Доменики и её слишком замешкавшегося, по мнению студента, спутника, но тяжесть рвущейся ткани вряд ли бы позволила делать это достаточно долго для церемонного выхода.

- Идемте, идемте, - венецианец обхватил монну Доменику за талию, увлекая ее к лестнице, и молодая женщина, то ли слишком встревоженная, чтобы спорить, то ли достаточно хладнокровная, чтобы не тратить время на перебранки, побежала вперед, пригибаясь, как будто это могло помочь ей, если бы навес упал.

- И я! - вынырнув из толпы студентов, Марко вихрем промчался мимо Родриго и подхватил красавицу под руку с другой стороны. На левой его щеке красовалась свежая царапина, но глаза сияли едва ли не ярче обычного. - Я провожу!..

- Пустите! - едва ступив на первую ступеньку, монна Доменика высвободилась и встревоженно обернулась. - Ах!

На Атланта, поддерживающего холщовый свод, с двух сторон летели орущие во всю глотку гераклы.

Дождавшись, когда особа приятная во всех отношениях окажется в безопасности, Родерик сделал резкий шаг вперёд. Треснула ткань его студенческой мантии, но это, как и пара ссадин на руках, было незначительной платой за благополучный исход с поля сражения. Под навесом оказались погребены галисиец с деницийцем, вцепившиеся в вихры друг друга с таким упоением, что не заметили катастрофы, впрочем, несколько синяков и шишка на лбу были впоследствии недолго являлись свидетельством их боевых заслуг, сойдя так же быстро, как и память о причинах ссоры.

— Мадонна, я бы на вашем месте укрылся в комнатах, - племянник кардинала Борджа отряхнул руки, со ступенек оглядывая погром. Бедный Франсеск, думал он, сколько же ему придётся сокрушаться о потраченных впустую монетах. - Пока все не угомонятся и не заснут, лучше не рисковать.

Сейчас Родерик был бы не прочь избавиться от общества двух настырных венецианцев, ни на шаг не отставших от монны Доменики, но словесно отправить их к дьяволу или просто скинуть с лестницы, прямиком к жаждавшим битвы однокашникам, было и не слишком по-христиански, и не достаточно галантно. Приходилось искать третий путь, чтобы продолжить беседу с дамой наедине, несмотря на все происшествия бурного вечера.

– Друзья мои, вы окажете нам с мадонной любезность, если найдёте Франсеска Гасета и моего кузена. Вы их видели сегодня не раз, полагаю, они успели скрыться где-то рядом. Услышите стенания и жалобы на жизнь - это дон Луис, ворчание - не ошибётесь, это старина Гасет.

Борджа надеялся, что друг и родственник успешно покинули колледж и уже подходили к их съёмному жилью в несколько комнат - роскошь, которую щедро оплачивал кардинал Валенсийский, надеясь скрасить пребывание любимых племянников в горниле наук.

– Услуга за услугу, - добавил он с самой добродушной из своих улыбок, напоминая молодым повесам, что только его вмешательством разгорячённые иберийцы парой часов ранее не наподдали им за шалость. - Обещаю, что не позволю ни единой душе обидеть нашу благородную гостью.

Раз уроженцы Светлейшей не желали их покинуть, Родерик пожал плечами и, как ни в чём не бывало, продолжил.

– Что ж, тогда давайте поищем надёжное укрытие.

В знак его правоты со двора послышались стук и громкий треск и раздалась брань такой крепости, что все портовые работники Валенсии и Барселоны, будь они грамотны, записали бы и зазубрили её, словно «Отче наш», до того заковыристы были поминания родственных связей противников и богомерзких деяний, творимых ими под сенью алькова. Борджа понадеялся, что итальянцы не разберутся в тонкостях его родного наречия, однако поспешил увести даму подальше.

– Попробуем сюда... - пробормотал он, толкая первую дверь в пролёте от лестницы, там, где начинался ряд жилых комнат студентов. Дверь подалась, но зрелище, открывшееся валенсийцу, было приятно его взору, но не пригодно для гостьи чересчур воинственной церемонии посвящения. На кровати Фелиса Савала расположилась девица, единственным нарядом которой была нитка жемчуга на высокой груди.

– А у нас пополнение, - озорно отозвалась она, после чего в проёме показались взлохмаченные вихры самого Савала.

– Твоего соседа сейчас бьют, между прочим, - сообщил Родерик, улыбаясь незаконной посетительнице храма наук.

– Да? Ну ладно, - голова студента покрутилась, кивнула венецианцам и даме, после чего исчезла за захлопнувшейся дверью.

– Увы, мы никак не можем прервать сей учёный диспут, - посетовал кардинальский племянник и попробовал открыть следующую дверь, но та оказалась заперта, равно как и третья. Угловая же комната, на счастье путников, была открыта.

Проверив это убежище на предмет непотребств и найдя из них лишь беспорядок из занимавших все поверхности книг и несвежего белья, Борджа придержал дверь перед гостями колледжа.

– Прошу.