Луис не поспевал за размашистым шагом Исмаила, и проклятый турок дергал его за руку так, что, казалось, вот-вот оторвет. А идти быстрее никак не получалось, особенно, после вчерашней трепки, которую задал ему Израиль – неприятный чернявый парень с ухватками цыгана. Иудеем он не был, и прозвище свое получил больше за скаредность и жадность, а еще за орлиный нос и большие миндалевидные глаза с поволокой.

Луис пытался отбиваться, но те мальчишеские потасовки, что случались порой между юными придворными, не шли ни в какое сравнение со здешними драками. Кулаки у Израиля были худыми и острыми и били весьма чувствительно.
- Мы, значит, потей, отдувайся за тебя, а ваш-милость прохлаждаться изволит? – приговаривал чернявый, отвешивая ему тумак за тумаком: – Нет уж, так дело не пойдет!
Луис только стискивал зубы так, что челюсти сводило, и жалел, что на галере его не научили кулачному бою. Да и кто бы стал его учить? Офицерского племянника? Его берегли – пока не отдали прямо в руки маврам.

Когда Исмаил опять рванул его за руку, юноша остановился, как вкопанный, всем своим видом показывая, что дальше не пойдет. Упрямство это было вызвано не столько природной гордостью идальго, сколько усталостью. Сегодня Исмаил, примчавшийся в таверну ни свет ни заря, не дал ему позавтракать, а накануне он опоздал к ужину, и от голода тоненько звенело в ушах. И там, пониже живота, снова пекло – едва хватало сил терпеть. Если бы не было так стыдно, Луис, наверное, разрыдался бы прямо здесь, на глазах у Исмаила.
Рыжий турок, досадуя на медлительность юноши, наконец, отпустил его, зашел ему за спину и крепко наподдал по шее, а потом, догнав, наподдал еще раз – так, что у дверей лазарета Луис оказался быстрее, чем мог подумать.

Из зарешеченного окна доносились удивительно знакомые строки, и еще не войдя внутрь, Луис догадался, что поет Родриго.
За последние дни в лазарете появились новые пациенты: юнга-голландец, которому в бою раздробило кисть руки, и возле которого теперь хлопотал хирург, и московит с серьгой в ухе, приятель Израиля.
Луис не знал, что думать об этих московитах. Иногда они восхищали его своей бесшабашной удалью, своей дружбой, когда один за всех и все за одного. Иногда вызывали отвращение – тем, что не видели греха в содомских игрищах и, похоже, нисколько не тяготились своей долей. Нет, правду говорят, они такие же дикари и животные, как турки.

Московит зевнул во весь рот, повернулся на спину и улыбнулся Родриго:
- Здоров же ты, братец, глотку драть! – говорил он на той жуткой смеси генуэзского наречия, дурного испанского и португальского, которую здесь называли лингва франка.
Хирург, подняв голову, тоже улыбнулся, а Луис тихо фыркнул: что эти еретики понимали в испанской поэзии и в испанской истории!
Исмаил закивал:
- Вот и я говорю: здоров, - и, шагнув к койке Родриго, велел: – Собирайся!

Исмаил постоял, внимательно вслушиваясь в звенящие сталью слова, а когда кабальеро умолк, протянул руку и провел большим пальцем по багровому шраму, наискось пересекавшему лоб молодого человека.

- Мавританская сабля оставила добрую отметину на твоем христианском лбу! - усмехнулся он. - А палка и хлыст добавят еще, если будешь упрямиться, - и, обернувшись к Луису, кивнул: - Переведи ему!

Юноша сглотнул и быстро проговорил:
- Он грозит побить вас, дон Родриго, если вы не пойдете с ним. Не злите его сейчас. После... после мы решим, как быть.

Луис и фра Андреа, появившийся в этот миг в дверях, одинаково побагровели, а московит весело хохотнул:
- Эт ты зря, браток! Гляди, спустит он шаровары - вдруг и впрямь испужаешься?
Турок тоже побагровел и на его бычьей шее вздулись жилы:
- Почему он смеется? Он надо мной смеется?!
- Он говорит, что ты его напугал, Исмаил-челеби, - пролепетал Луис и постучал пальцем себе по лбу: "Безумец! Вы погубите нас обоих".
- Напугал? - с сомнением переспросил рыжебородый: - Что ж, это хорошо. Но почему эта собака сидит? Ноги у него от страха отнялись? - он взял Родриго за шиворот и легонько тряхнул: - Пошли!
Но силища у Исмаила была поистине самсонова, и от того, что он называл словом "легонько", у обычных людей трещали кости и клацали зубы.

Исмаил даже не утер кровь, бегущую тонкой струйкой по верхней губе, и вид у него сейчас был по-настоящему жуткий: растрепанная рыжая бородища, закапанные алым усы и сверкающие  - нет, не гневом, но восхищением - глаза.

- А, так мы решили показать клыки? - он отпустил Родриго и вытер-таки нос пальцами: - Кусайся, волчонок, кусайся, пока зубы целы. Мне это по душе! Твой друг тоже кусался, - Исмаил недобро зыркнул на Луиса. - А теперь только и может, что скулить. Скучно с ним!

Турок зевнул прямо в лицо Родриго, даже не думая прикрывать рот ладонью:
- Знаешь, волчонок, ты мне нравишься. Ты погостишь у меня, пока твоя семья не пришлет выкуп. А там я еще подумаю, отпускать тебя или нет, - и он расхохотался в свою очередь, обнажив крепкие белые зубы.

Луис, забыв, что нужно переводить, шептал молитву побелевшими губами. Мальчишка-голландец очнулся от забытья и теперь смотрел на магометанина расширившимися от ужаса глазами. Московит с серьгой тоскливо присвистнул и отвернулся к стенке.

- Мы с тобой подружимся, - добавил Исмаил на ломаном испанском и протянул было руку, чтобы потрепать Родриго по загривку, как треплют послушного пса, когда за его спиной раздался гортанный крик: "Zughara!"

- Zughara... - повторил фра Андреа уже тише, словно испугавшись собственной дерзости.

Отредактировано Луис де Толедо (2020-03-26 08:12:40)

Рука турка замерла в воздухе, так и не опустившись на голову испанца. Он оглянулся через плечо и снова посмотрел на Родриго - удивленно и недоверчиво:

- Zughara?

- Zughara, - кивнул молодой монах, сложив руки на груди.

Светлые брови Луиса поползли вверх, но он ничего не сказал.

Исмаил перевел взгляд на хирурга.

- Zughara, - подтвердил тот с самым скорбным и серьезным видом.

Казалось, все так и будут повторять это слово на разные лады, и только мальчишка-голландец таращился по сторонам, очевидно, понимая в происходящем не более Родриго.

Исмаил трижды сплюнул, словно отгоняя злых духов и даже отряхнул руки о штаны.

- Zughara! - снова произнес он - теперь уже зло и раздосадованно. - Zughara!

Потом бросил на Луиса колючий взгляд:

- Добудь ему бумагу и перо - пусть напишет родным. А после отведешь его к остальным рабам. Ты знаешь, куда.

- Я не твой раб, Исмаил-челеби, - тихо возразил юноша. - Амет поколотит меня, если я задержусь.

- А мне что за забота! - рыкнул турок и хлопнул дверью лазарета так, что стены задрожали.

- Zughara! - донесся снаружи его яростный вопль. - Zughara!

Луис открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал и сердито поджал губы. С московитом творилось нечто странное: он натянул одеяло по самую макушку и затрясся, словно в припадке падучей, хрюкая, мыча и подвывая. И только хирург, кажется, сохранял спокойствие. Он закончил перевязку, осторожно пожал здоровое предплечье мальчика и, подмигнув ему: мол, не унывай, пересел на койку Родриго:

- Здешний народ суеверен. Вы слышали когда-нибудь о дьяволовых метках, сеньор? Вот у вас на ладони родинка, - он бесцеремонно схватил молодого человека за руку, - точь-в-точь ведьмин знак! Так враг рода человеческого метит своих слуг. Мы сказали Исмаилу, что вы колдун, и если он тронет вас хоть пальцем, то умрет в страшных муках.

Луис смотрел на хирурга с явным неодобрением, точно считал, что такая уловка недостойна идальго. А фра Андреа стал совсем пунцовым и, промямлив:

- Пойду проведаю того беднягу, что обварился кипятком, - быстро выбежал за дверь, ведущую в смежную комнату. Вскоре из глубины здания донеслись его безутешные всхлипывания - верно, больному стало хуже.