Французский роман плаща и шпаги зарисовки на полях Дюма

Французский роман плаща и шпаги

Объявление

В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.

Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой.

Текущие игровые эпизоды:
Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка: Пробирающийся в поместье Бондюранов отряд католиков попадает в плен.
Как брак с браком. Конец марта 1629 года: Мадлен Буше добирается до дома своего жениха, но так ли он рад ее видеть?
Обменяли хулигана. Осень 1622 года: Алехандро де Кабрера и Диего де Альба устраивают побег Адриану де Оньяте.

Текущие игровые эпизоды:
Приключения находятся сами. 17 сентября 1629 года: Эмили, не выходя из дома, помогает герцогине де Ларошфуко найти украденного сына.
Прошедшее и не произошедшее. Октябрь 1624 года, дорога на Ножан: Доминик Шере решает использовать своего друга, чтобы получить вести о своей семье.
Минуты тайного свиданья. Февраль 1619 года: Оказавшись в ловушке вместе с фаворитом папского легата, епископ Люсонский и Луи де Лавалетт ищут пути выбраться из нее и взобраться повыше.

Текущие игровые эпизоды:
Не ходите, дети, в Африку гулять. Июль 1616 года: Андре Мартен и Доминик Шере оказываются в плену.
Autre n'auray. Отхождение от плана не приветствуется. Май 1436 года: Потерпев унизительное поражение, г- н де Мильво придумывает новый план, осуществлять который предстоит его дочери.
У нас нет права на любовь. 10 марта 1629 года: Королева Анна утешает Месье после провала его плана.
Говорить легко удивительно тяжело. Конец октября 1629: Улаф и Кристина рассказывают г-же Оксеншерна о похищении ее дочери.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Архивы » Оковы тяжкие падут. 4 июня 1629 года, после турнира


Оковы тяжкие падут. 4 июня 1629 года, после турнира

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Говорят, маленькой Мышке как-то раз удалось спасти Льва. Так почему же юной девушке не спасти отважного воина?

Отредактировано Изабелла (2020-06-22 13:56:14)

0

2

Судьба железные объятья
Раскрыла каждому, кто смел,
Кто свой, особый путь имел…

Дальше третьей строчки Изабелла так и не продвинулась, потому что сочинять в носилках было ужасно неудобно. Во-первых, темно. Во-вторых, душно и пахнет, кажется, уксусом! В-третьих, ей было страшно - очень страшно, потому что если маменька узнает, куда она поехала и зачем… ой, у Изабеллы от одной мысли шел мороз по коже! И она тут же снова напомнила самой себе, что маменька ничего не узнает - потому что она, Изабелла, ей ничего не скажет, а носилки она наняла и носильщики никакого понятия не имеют, что мадам де Сент-Уэр  - ее мать.

"Судьба железные объятья…" Что рифмуется с объятьями, кроме платьев? Платья не подходили, никак! Надо как-то поменять… "Судьба тиски, что крепче стали…"

Изабелла покусала нижнюю губку - поэты обычно кусают кончик пера, но пера у нее под рукой не было. Губа, правда, тоже была не под рукой… О чем она только думает! Пока Он, бедняга, томится… Нет, не бедняга, а несчастный!

"Судьба тиски, что крепче стали…" Как-то это выходило странно, как будто тиски сделались крепче… Может, не судьба, а рок? Почти то же самое, только короче… Тогда можно не тиски…

Тяжелый рок раскрыл объятья
Стальные каждому, кто смел…

Носилки встряхнуло так, что у Изабеллы лязгнули зубы и она едва не прикусила язык.

- Осторожнее! - крикнула она. Носильщики забубнили что-то, то ли про дохлую муху, то ли про желтую руку, но Изабелла уже не слышала - ее как раз осенило, с чем можно рифмовать "объятья":

Тяжелый рок раскрыл объятья
Стальные каждому, кто смел,
Кто свой, особый путь имел,
Кого мечтаю так обнять я…

Если бы у нее было настоящее перо, она бы непременно запачкалась чернилами, потому что щеки у нее вспыхнули и она прижала к ним замерзшие ладони. Очень хорошая рифма, но страшно нескромная! Ужасно, и она на самом деле не хотела никого обнимать, она хотела, чтобы ее обняли…

Изабелла вздохнула и переложила поудобнее лежавший у нее на коленях плащ. Как же хорошо, что маменька настояла утром, чтобы она взяла плащ! Без плаща из ее замечательного плана ровным счетом ничего бы не вышло!

Носильщики шли быстро, и следующие строчки сложились тоже быстро и как бы сами собой:

Он самый храбрый из людей
И самый благородный тоже,
Вовеки никакой гвардей
Его побить в бою не сможет.

"Гвардей" было не очень правильно, но Изабелле больше нравилось так, потому что насчет злодеев она сомневалась - некоторые злодеи бывают очень злобные, как, например, д'Онвре, и могут победить хитростью. Правда, она сказала, что "в бою"…

Носилки снова ужасно тряхнуло, но возмутиться Изабелла не успела, потому что задний носильщик проорал:

- Приехали, барышня! Бастилия! Дальше как - пешком пойдете? Ежели добавите, так мы подождем - или вы тут и заночуете?

Второй носильщик громко и ужасно грубо расхохотался, и Изабелла, вытаскивая кошелек, решила, что ни денье им лишнего не даст.

- Не надо ждать, - сказала она и пошла к воротам. Бастилия, огромная и темная, нависала над ней грозовым облаком, и девушка невольно представила себе, что ей придется всю жизнь провести в этих мрачных стенах, и чуть не всхлипнула.

- Я мадемуазель де Сент-Уэр, - сказала она часовому, - фрейлина ее величества королевы Анны. Мне нужно увидеть господина коменданта.

Изабелла затаила дыхание, потому что это был только первый шаг, и вдруг у нее ничего не выйдет, но часовой, улыбающийся дядька, ужасно похожий на кучера у них в поместье, просто кивнул и попросил ее немного подождать, и через каких-то десять минут она уже входила в кабинет коменданта - это была маленькая, но уже победа!

+3

3

Кабинет, куда проводили девушку, находился на втором этаже башни слева от входа, именуемой Базиньерой, и не выделялся ни архитектурными изысками, ни роскошью обстановки. Узкие окна-бойницы, пропускавшие едва ли достаточно света, чтобы позволить различать лица, задерживали, однако, и зной летнего дня, и оттого в комнате царила приятная прохлада, зимой превращавшая ее в настоящий ледник.

Г-н дю Трамбле, сменивший г-на де Лопиталя на посту коменданта Бастилии и тем самым ознаменовавший превращение крепости в государственную тюрьму, учтиво поприветствовал вошедшую юную даму, и если он и терялся в догадках о причине ее визита, то по его лицу, потному, но исполненному любезности, это было не прочесть. Представившись и многократно заверив м-ль де Сент-Уэр в своем глубочайшем почтении и к ней, и ее высочайшей повелительнице, г-н дю Трамбле уселся поудобнее в своем кресле и устремил на девушку пристальный взгляд серых глаз.

- Так чем ваш покорный слуга может быть полезен ее величеству?

+3

4

Изабелла выпрямилась на своем стуле, глубоко вздохнула и собралась с духом. Когда комендант страшной тюрьмы оказался чуть ли не даже более вежливым и предупредительным, чем придворные кавалеры, она немного успокоилась, но теперь ей опять сделалось страшно. А вдруг "железные объятья" раскроются и ей тоже? Она же тоже смелá… то есть смéла…

Нет, она должна это сделать, хотя бы попытаться - или она будет последняя дура и трусиха, недостойная имени Сент-Уэров! И это когда ее дед ходил на волков с одной аркебузой, а ее пра-прабабка… или пра-пра-прабабка?.. Ой, какая сейчас разница!

- Мне необходимо увидеть господина де Лавардена, - твердо сказала она. - И с ним побеседовать. Наедине. Это дело государственной важности.

На груди Изабелла носила маленький крестик, приколотый к вырезу корсажа, и сейчас изо всех сил его сжала, мысленно молясь Деве Марии о заступничестве - ведь она же задумала доброе дело!

+2

5

Если просьба м-ль де Сент-Уэр ошарашила, поразила или сбила с толку г-на дю Трамбле, то он ничем этого не выдал и только переплел перед собой пальцы рук и выдержал очень длинную паузу, испытующе глядя на девушку.

- Увидеть господина де Лавардена, - негромко повторил он наконец. - Наедине. По делу государственной важности.

Изабелла выдержала этот взгляд и не сказала ни слова.

Г-н дю Трамбле вздохнул - почти так же глубоко, как м-ль де Сент-Уэр минутой ранее - и уточнил:

- И это дело совершенно секретное, мадемуазель? И очень важное?

- Да! - воскликнула Изабелла, радуясь, что он так хорошо все понял. А сама она, вот глупая, забыла уточнить! Тут ее осенило, и она добавила: - А разве к вам так часто приезжают фрейлины ее величества?

- Нет, мадемуазель, - серьезно отозвался г-н дю Трамбле, - вы первая. Ну, что ж, дайте поразмыслить…

Итогом его размышлений явилась комната на третьем этаже Колодезной башни, где он и оставил м-ль де Сент-Уэр с тем, чтобы самолично отправиться за г-ном де Лаварденом и препроводить к ожидавшей его фрейлине. Некоторым мерилом владевших комендантом чувств может служить то, что он не стал сообщать г-ну де Лавардену никаких подробностей:

- Вас желает видеть дама, - объяснил он, этим ограничился, и однако, пропустив г-на де Лавардена в комнату, избранную им для свидания, не спешил уходить, но замер на пороге с самым предупредительным видом.

+1

6

Мухи, сверкая на солнце быстрыми искорками, однообразно плясали под сводчатым потолком. В сонной тишине камеры их тонкое жужжание, казалось, наполняло все пространство и страшно раздражало. Следуя привычке, Лаварден подошел к единственному окну. Лица коснулся ветерок, солнце бросило слепящий свет прямо в глаза, но тройная решетка на окне не позволила выглянуть наружу. Выдохнув сквозь зубы, бретонец вернулся к товарищам и бессильно завалился на тюфяк.
- Вот так история, господа, - сказал он, обращаясь ко всем и не к кому в отдельности. - Вот так история...
Ротонди печально оглядел загубленный камзол и принялся развязывать бант, превратившийся в грязную тряпку. Но узел затянулся и никак не поддавался. Лейтенант вздохнул и тихонько засвистел какой-то не то испанский, не то турецкий мотивчик. Роже приподнялся с тюфяка, на котором лежал, и непривычно хриплым голосом пропел на тот же мотив:

- Может, пошлют нас к черту,
Может, в тюрьме оставят,
Может еще, отправят
Нас на галеры в Порту…

- Не убивайтесь так, брат Лаварден! Давайте вместе поразмыслим о тщете всего сущего? И вы сразу поймете, что оно того не стоит!

Лаварден беззвучно усмехнулся. Хотел что-то сказать - но в этой момент до слуха донесся скрежет отпираемой двери. Их было три на камеру - три тяжелые железные двери, будто господа де Лаварден, де Ротонди и де Вентьевр и в самом деле были опаснейшими врагами Франции, будто за стенами Бастилии у них был Легион соратников, готовых выпилить, выгрызть, спалить адским пламенем эти тройные двери и решетки... Лаварден презрительно хмыкнул и с видимой беспечностью завалился на тюфяк, заложив руки под голову и закрыв глаза.
Однако, краткая реплика коменданта заставила его встрепенуться и посмотреть на стража Бастилии почти умоляюще. Никаких знакомых дам, способных явиться за ним в тюрьму, у Лавардена не было, кроме одной - кроме Эжени. И сейчас мысль о том, что это она, вызвала в его сердце одновременно восторг, надежду, ужас и гнев.
В глазах чуть приподнявшегося Роже читался смех. И однако, уже сложив губы в трубочку, чтобы присвистнуть, он внезапно снова опустился на свой тюфяк, и его улыбка истаяла, сменившись иным выражением, куда более хмурым - завистью, может, а может, осознанием, наконец, во что они ввязались.
- Дурное место для дамы, - заметил он. - Надеюсь…
Продолжил он, впрочем, не сразу:
- Надеюсь, моим никто лишнего не скажет.
Ротонди нахмурился, мучительно о чем-то размышляя, и наконец покачал головой:
- Малютка Мари решит, что я забыл про нее. Я обещал прийти вечером и рассказать о турнире.
- Простит, когда узнает, что вас задержало, - отозвался Роже. - Если нас не задержат здесь слишком долго, а то еще заведет себе другого.
Судя по его тону, что-то подобное он обдумывал и для себя.
- Фи, шевалье, - лейтенант вытянулся на тюфяке и отвернулся к стенке: - Это моя племянница и ей десять лет.

*         *         *

...Лаварден вошел в комнату, где ожидала гостья, с видом человека, которому любые посетители глубоко безразличны. Потому что - да, это было дурное место для дамы. Дурное место, дурные люди, которым не следовало бы знать лишнего. Что бы не говорили иные идеалисты о дворянской чести, козырным тузом кроющей любые личные обстоятельства, бретонец имел предубеждение против дворян, избравших себе определенные занятия - тюремщиков, к примеру.
Увидев вместо Эжени совершенно незнакомую юную барышню, почти девочку, Лаварден, впрочем, удивился. Но, может - подруга, посланница?.. Бретонец остановился. Медленно обернулся на коменданта. И снова посмотрел на гостью.
- Чем могу служить, мадам?

+2

7

Он был такой… такой… у Изабеллы слов не хватало, чтобы описать, какой он был, месье де Лаварден. Еще когда она увидела его там, на ристалище, за несколько минут превратившемся в поле брани, покрытого ранами, но несломленного, она поняла, что он был не таким как другие - совсем не таким! И потом, когда к нему подошла мадам де Вейро - Изабелла сразу же, всем своим наивным девическим сердцем поняла, что это не какая-нибудь родственница, а возлюбленная - он так на нее смотрел! Никогда-никогда Изабелла не видела, чтобы кто-то так смотрел - она бы жизнь отдала, чтобы он на нее так посмотрел! Конечно, мадам де Вейро была поэтесса, а она была просто мадемуазель де Сень-Уэр, у нее и приданого-то не было, кроме того, что ее величество за ней даст, но какая разница, когда в ее сердце проснулась любовь? Он мог любить кого угодно, месье де Лаварден, а для нее отныне счастьем было лишь любить его и, может, оказаться полезной.

Изабелла хотела рассказать ему об этом, но в горле у нее пересохло, и господин комендант все еще стоял в дверях, и поэтому сперва она только пискнула что-то невнятное - как дурочка, совсем как дурочка! - и облизнула губы, и сглотнула, и попробовала снова:

- Ме-… - ой, как коза, еще хуже! - Я… Меня зовут ма-ма-ма-… И-… мадемуазель де Сент-Уэр. Вот…

Она прижала руки к щекам, горячим-горячим. Что он только о ней подумает! Ни за что на свете она ему ничего не скажет!

Почему-то, когда она так решила, ей сразу стала легче, она собралась с духом и сказала месье дю Трамбле:

- Сударь, п-п-простите, п-пожалуйста, т-только это секретное дело, мне нужно с месье де Лаварденом наедине поговорить.

Она была почти уверена, что он не разрешит, и как она только раньше об этом не подумала!

Дю Трамбле, однако, бросил быстрый взгляд на Лавардена и вышел, прикрыв за собой дверь - к слову, куда менее массивную нежели те, что были в камерах.

+2

8

Когда дю Трамбле покинул комнату, лицо Лавардена стало, наконец, более живым - и на нем ясно проступило удивление. Мадемуазель де Сент-Уэр была, наверное, немногим старше Бернадетты Барнье. А может, и не старше - только выше ростом?.. Во всяком случае, манера говорить и держаться у племянницы полкового хирурга была посолиднее, чем у этой юной дворянки. Так кто же?.. Нет, определенно - Эжени была слишком благородна и порядочна, чтобы ради своих нужд послать в Бастилию этого ребенка. Не водилось подобных ей и среди людей кардинала, и даже покойница Миледи не умела принять такой невинный и трогательный вид. И тем не менее, мадемуазель де Сент-Уэр стояла здесь - и трудно было выдумать образ, менее подходящий этим стенам.
Лаварден озадаченно потер пальцами переносицу.
- М-м-м... Секретное дело, мадемуазель? - повторил он. - Вот как?
Бретонец коротко оглянулся на дверь, прикидывая в уме, насколько слышен разговор тому, кто стоит снаружи. Подался вперед, сокращая расстояние между собой и гостьей, и тихо, горячо прошептал:
- Кто бы Вас сюда не послал, он, верно, спятил. Это не место ни для женщин, ни для детей! Какого ч... какие дела тут у Вас могут быть - ко мне?!

Отредактировано Ги де Лаварден (2020-06-28 05:08:54)

+2

9

Изабелла прижала к груди обе руки, так у нее заколотилось сердце. Она ждала - ой, чего угодно, наверно - и страшно боялась, и вообще не хотела думать, что он скажет и как он себя поведет, потому что он мог вообще не прийти и ее могли не пустить, и он мог сказать ей, чтобы она убиралась, а мог, а мог… нет, не мог, она даже начинать думать не хотела, что он мог быть не таким, как она думала! И он не был - потому что первое, что он сказал, это слова тревоги за нее! И поэтому у нее в глазах теперь стояли слезы - потому что она и дышать-то не могла под его взглядом.

Только нельзя было молчать, а то он решит еще, что она глупая или что ее кто-то послал - она хотела, чтобы месье комендант решил, чтобы ее послала королева, или он бы ее не пропустил, но месье де Лавардену надо было сказать правду - а у нее в горле стоял ком, и ей все равно было страшно, страшно и прекрасно, он с ней говорил, он на нее смотрел!..

- Я… я не ребенок, сударь! - она хотела это сказать со спокойным достоинством, а получилось ужасно - как будто она обиделась и сейчас расплачется, а плакать было нельзя, а то он решит, что она и вправду совсем ребенок! - Я фрейлина ее величества!

Вот, это получилось уже гораздо лучше! Она хотела сказать что-то еще, но вдруг увидела, что он стоит совсем близко к ней - даже цвет его глаз увидела, черный-черный, то есть может, она и раньше видела, но не замечала, потому что тут был еще комендант, но теперь вдруг увидела, и это было так восхитительно страшно, стоять совсем рядом с ним, что у нее опять перехватило дыхание, и она больше ничего не сказала - только смотрела на него и боялась.

+1

10

Лаварден тяжело прислонился бедром к столешнице. Скрестил было руки на груди - и сразу опустил, поморщившись. Оставленная молодым мушкетером глубокая царапина запульсировала болью.
- Вот как? - тихо отозвался он. - И... и все-таки, зачем Вы здесь?
При упоминании Ее Величества взгляд Лавардена едва заметно потемнел - как пасмурное небо декабря, когда ему довелось перейти дорогу Анне Австрийской на узких улицах Парижа. Не заступничества и не помощи он ждал от Ее Величества. И тем более не понимал, зачем к нему явилась Ее фрейлина.

+1

11

У Изабеллы опять замерло сердце, но уже не от восторга, а от ужаса, потому что месье де Лаварден сердился, это было сразу видно! Ой, не надо было спорить, и матушка тоже всегда говорила, что она чистый ребенок, и мадам де Гершвиль…

- Я… я… - нет, не могла она на него смотреть, пока он сердился, и что это она, ни одного слова выговорить не может! - П-простите, сударь, я… Я пришла… я хотела вам помочь! Помочь вам сбежать! Вы возьмете мой плащ…

Изабелла торопливо стала развязывать завязки. Вот, теперь все было правильно, теперь он все поймет и проникнется ее самопожертвованием! И начнет, конечно, спорить, потому что его благородство не позволит ему принять такую жертву, но она его убедит, потому что ему грозит эшафот, а ей ничего, только ее величеству придется, может, ее от себя удалить, если королева Мария прикажет, и маменька расстроится, конечно, ужасно, но это же ничего не значит в сравнении с казнью!

- Набросите капюшон…

Она решилась, наконец, поднять на него глаза, и у нее тут же опять перехватило дыхание, такой он был… такой…

+1


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Архивы » Оковы тяжкие падут. 4 июня 1629 года, после турнира