Г-н герцог де Сюлли, уже раз послужив посредником между герром Оксеншерна и его высокопреосвященством, не заставил долго себя просить, когда кардинал обратился к нему с еще одной просьбой, но, из той же осторожности, которая не позволила ему принять шведов у себя, отказался предоставить свой особняк для первой встречи. Для следующих, быть может, если в таковых возникнет нужда и удастся договориться о об их тайне, а сейчас лучше будет, если никто не свяжет юных барышень со старым министром короля Генриха.

Шарпантье выразил свое совершеннейшее согласие с мнением его светлости, и поэтому встретил свиту герцога по пути из Шарантона, где, в свежеотстроенном молитвенном доме и под неусыпным взором пастора Брюне, м-ль Антуанетта де Ла Форс сочеталась браком с г-ном де Фруадуром. По окончании этого действа свадебный кортеж, покинувший поутру особняк маршала, возвратился в Париж. Нашлись, конечно, злые языки, утверждавшие, что брак был заключен не прямо в особняке маршала, где хватило бы места принять весь Париж, и не в доме г-на де Фруадура, где были накрыты столы и собраны музыканты для празднования, единственно из-за малодушного желания небогатого жениха уменьшить число гостей - не все, кто захотел бы повеселиться на свадьбе, готовы были проделать долгий путь в Шарантон, и даже красоты Храма, выстроенного архитектором ее величества королевы Марии, не смогли собрать в его белоснежных стенах более трех десятков человек.

Однако даже если злые языки были правы, хитроумный план не удался - не один только Шарпантье, неприметная фигура на скромном сером муле, украшенном в честь праздника вплетенными в хвост цветами, присоединился к процессии на пути назад, так что к полудню дом и сад г-на де Фруадура оказались заполнены веселыми и не вполне трезвыми гостями. Настоящей толчеи не было, однако из всех своих комнат его хозяину удалось отстоять только кабинет, расположенный в самом дальнем уголке второго этажа и вдобавок надежно запертый на ключ от возможных посягательств. В этот кабинет раскрасневшийся и оживленный г-н де Фруадур с поклонами и проводил герцога де Сюлли, когда тот, в соответствии с планом, пожаловался на духоту и попросил о кратком уединении. Сопровождал его в кабинет один только Шарпантье, втайне опасавшийся, что герцог пожелает присутствовать при беседе и, услышав ничего кроме ни к чему не обязывающих учтивостей, почти неизбежных при первом знакомстве, сочтет, что от него что-то скрывают. Сюлли, однако, был либо слишком хитроумен и опытен, чтобы ждать чего-либо любопытного, либо чересчур благороден, чтобы вмешиваться там, где о его участии не просили, и, едва убедившись, что секретарь Ришелье оказался там, где должен был оказаться, взялся за ручку двери.

- Что-то подсказывает мне, сударь, что сквозняк, который мы явственно ощутили по пути сюда, идет с чердачной лестницы. А я, как я сказал, хочу проветриться, а не рассиживаться среди старых бумаг. Позовите меня, когда вам наскучит здесь торчать.

Бумаг в кабинете г-на де Фруадура не наблюдалось, а украшавшие его шпалеры вызывали бы краску стыда на щеках его невесты, но спорить Шарпантье не стал, заверив только герцога, что глубоко сожалеет, что его недомогание не позволит Франции и Швеции воспользоваться сейчас его опытом и его талантами. Сюлли, ничуть не обманувшись, коснулся пальцем шляпы.

- Ваш господин захочет обо всем судить сам, вот увидите. Мы с вами одинаково бесполезны сейчас, Шарпантье, но я об этом знаю, а вы - нет.

Секретарь низко поклонился и, аккуратно задвинув за ушедшим засов, принялся мерить шагами комнатушку, то и дело поглядывая в окно, выходившее на крыши и, позади них, блестящую на осеннем солнце ленту Сены и башню Самаритянки. Тихий стук прервал его раздумья, и Шарпантье, в три шага оказавшись у двери, распахнул ее навстречу гостю.

- Господин Бильке? - вежливо уточнил он, и если ударение он при этом поставил на последний слог, то так же делали все французы. Своему описанию молодой человек более чем соответствовал, и кто еще стал бы стучаться? - Я Шарпантье, секретарь его высокопреосвященства.

- Очень приятно, сударь.

Шарпантье благоразумно не стал пытаться снова произнести фамилию шведа и, аккуратно задвинув за ним засов, повернулся к нему, позволяя ему изучить себя в падающем из окна свете. Секретарь кардинала выглядел, конечно, безобидно: от природы худощавый, сутулый, невысокого роста, он должен был не бросаться в глаза, и однако даже в толпе дворян, заполнявших приемные Пале-Кардиналь после триумфального возвращения первого министра, он неизменно привлекал внимание необычной для простолюдина уверенностью и пристальным взглядом серо-стальных глаз. Сейчас, однако, он не пытался произвести впечатление или смутить: невозмутимость, с которой чужеземный дворянин представился в ответ, позволяла допустить, что необходимость вести переговоры с человеком столь низкого звания его не задела.

- Почти все дворяне в ближайшем кругу его высокопреосвященства - католики, - объяснил он все же, - их присутствие тут бросалось бы в глаза. В то время как у меня может быть тысяча причин последовать за господином герцогом де Сюлли даже на свадьбу.

Была еще одна сторона вопроса, которую Шарпантье оставил при себе: возраст шведского посланца оказался для Сюлли сюрпризом, и сюрпризом неприятным, а потому Ришелье предпочел не отправлять на встречу с ним его ровесников.

- Как вы находите Париж?

Что-то в облике Шарпантье тоже неуловимо изменилось, но в противоположную сторону, как если бы за плотно закрытыми ставнями вспыхнули теплые огоньки свечей или солнце на миг проглянуло из-за плотной пелены облаков.

- Ваши кузины довольны поездкой, вот как? Я не имел удовольствия видеть их, но уже наслышан… они в самом деле неотличимы?

Доброжелательность в его взгляде была непритворной, но за ней, разумеется, он скрывал и чувства, и мысли. Словно бы невзначай молодой человек обозначил и то, что уже бывал в Париже, и то, что с того времени повзрослел, а заодно и дал понять, что то, как его здесь приняли, ему нравится - в высшей степени искусное сочетание. Шарпантье оценил и сочувствие, опознав скрытое послание и в нем - тем, кому не удалось первыми встретиться со шведом, очевидно не повезло - но понимание не помешало ему получить удовольствие.

Кабинет г-на де Фруадура мог похвастаться не только картинами, фривольность которых мало подходила для истинного протестанта, но и поставцом с графином и четырьмя бокалами венецианского стекла, и Шарпантье учтиво наполнил два из них - для себя и для собеседника.

- Признаюсь честно, выбор вина на совести хозяина дома… - сообщил он после первого глотка. - К сожалению, господин Бильке, во Франции не угас еще след братоубийственных войн прошлого столетия, и слишком многие воспримут как оскорбление саму возможность, чтобы кардинал римско-католической церкви вел переговоры с еретиками о чем-либо кроме вопросов веры… Вам неизвестно, быть может, что в парижском университете, - взмахом руки он обозначил Сену и Левый берег, - учится сейчас множество датчан?..

В числе этих датчан были также двадцатилетний герцог Фредерик, средний сын короля Христиана IV, и его незаконнорожденный юный брат Ханс-Ульрик, но об этом Шарпантье не сказал ни слова, позволяя собеседнику самому заполнить возникшую паузу.

Шарпантье, улыбаясь, наклонил голову и снова омочил губы в вине. Знатоком он не был, но те испанские вина, которые предпочитал его господин, уже узнавал на вкус. Вино г-на де Фруадура к ним не относилось, но было умеренно сладким и вполне приличным на вкус.

Любому приятно получать такие комплименты, что чувствуешь, как будто Париж принадлежит тебе, и Шарпантье, не будучи исключением, вполне оценил талант, с которым г-н Бильке тонко польстил собеседнику. А оценив его, там, где другой заподозрил бы влюбленность молодого человека в очаровательных дочерей его покровителя, поискал иные мотивы - не сообщали ли ему, на какую награду его собеседник надеется в благодарность за свои труды? Если так, то его интересы неразрывно связаны с интересами его покровителя и повлиять на его решения будет невозможно… но зачем тогда об этом говорить? Чтобы создать ощущение прямоты? Нет, для этого г-н Бильке был слишком дипломатичен…

- Вы, значит, предпочли бы, чтобы я испытывал затруднения? - оставив догадки на будущее, улыбнулся Шарпантье. Как и его покровитель, он играл в шахматы и чувствовал себя сейчас так, будто, разыгрывая испанскую партию, после первых двух ходов с обеих сторон предсказуемой легкой угрозой двинул вперед слона.

Шарпантье не мог не улыбнуться в ответ и также приподнял свой бокал, без слов салютуя молодому человеку и вместе с тем выдерживая паузу - ту чуть неловкую паузу в беседе двух малознакомых людей, которую столь многие спешат заполнить, выдавая если не тайны, то черты характера. Г-н Бильке, впрочем, был не из таких, и Шарпантье заговорил первым, не давая своему молчанию стать нарочитым:

- Некоторые мои друзья сказали бы, что предпочтут вино воде, но к дипломатам это неприменимо. В Париже сложно с родниками, увы, однако и здесь находится способ добыть чистую воду.

При необходимости он развил бы и эту тему, но молодой швед понял правильно - и вернул ему подачу так безупречно, что Шарпантье невольно подумал, что его в парижском опыте нашлось место и для благородного искусства игры в мяч.

- Деньги мне знакомы не понаслышке, - в серых глазах секретаря чувствовалась улыбка, не коснувшаяся его губ. - А война лишь по чужим словам. Но в наши дни - я не буду называть их жалкими - второе невозможно без первого. Как вы, тоже жалеете, что почти не осталось отважных рыцарей, готовых защищать интересы князей за благосклонный взгляд дамы или из тяги к справедливости?

Он вспомнил при этом отчего-то про г-на де Бутвиля и мысленно сравнил его с его женой, но мысли эти не изменили выражение его лица и остались непроизнесенными.

Взгляд Шарпантье проследовал за взглядом шведа, тут же вернувшись, впрочем, к его лицу, и на губах секретаря наметилась улыбка, веселья в которой было уже много больше чем в прежних ее любезных подобиях. Все ли шведы смотрели так же на эти вопросы или его собеседник подстраивал свое мнение под секретаря-простолюдина, важно было, что он тоже готовил почву для будущих переговоров.

- А потом деньги у вас кончаются, - продолжил он, - и ваши солдаты обращаются против вас, особенно если ваш противник готов им заплатить. Мне даже кажется порой, что для того и существуют дворяне - чтобы держать в узде наемников.

Собственная точка зрения Шарпантье была, конечно, иной, и вопросы войны его, на самом деле, ничуть не занимали, однако у него была цель - узнать побольше о том, с кем им предстоит вести переговоры - и ради этой цели он мог высказать и более крамольные мысли.

Шарпантье ответил смущенным смешком, идеально подходящим слуге, который, забывшись, переступил границы допустимого и теперь крайне об этом сожалеет. Г-н Бильке был, безусловно, дворянином, который, даже оказавшись в сложном положении человека, вынужденного стерпеть то, что обыкновенно не спустил бы, с честью из него вышел. Поговорка о холодной голове и горячем сердце была бы сейчас к месту, однако Шарпантье, не знавший, насколько проведенная шведом граница была его собственной, а насколько той, которую предписывали обычаи французского дворянства, предпочел не спешить с выводами. В конце концов, о деньгах г-н Бильке заговорил с легкостью истинного протестанта.

- Дружба, - согласился секретарь, - как и золото, решает множество проблем, но не решает их все. То есть друзей надо заводить осмотрительно, таких, чтобы они могли помочь с золотом, а не требовать его? Многие не согласились бы…

Шарпантье осекся, заметно смутившись, и резко переменил тему:

- Вы ведь завели здесь друзей в ваш последний визит?

Шарпантье поклонился снова. Бокал его успел перекочевать на полку, но пустые руки ему, казалось, не мешали и не выдавали его чувств, как не выдавал ничего и рассудочный взгляд серых глаз. Различие, проведенное г-ном Бильке, было тонким, но важным: знакомства за время визитов он завел, но искал друзей. Что было, саркастически отметил про себя Шарпантье, вовсе не удивительно: какие полезные связи может завести в Париже никому не известный молодой человек из Швеции?

И однако никаких подробностей не последовало - то ли потому что знакомства г-на Бильке и впрямь не стоили внимания, то ли потому что он берег их для себя. И Шарпантье, выпрямляясь, фривольно подумал, что парижская субретка могла считаться удачным знакомством, если служила в хорошем доме, но приятности в ней было явно больше, а кто-то из приближенных к тому же Сюлли гугенотов - наоборот.

- По-французски мы говорим о клиентеле, - отозвался он, - которую называем друзьями. А также о покровителях, которые называют друзьями нас. Некоторые делают вид, господин Бильке, что дружба возможна не только между равными, а некоторые в это верят.

Если для секретаря Ришелье такая прямота была приятной передышкой посреди множества иносказаний, которым была подчинена его жизнь, по его лицу этого было не видно. Впрочем, возможно было также, что не будучи дворянином, он и не был вынужден изображать равного с теми, кто был выше или ниже его по тем или иным причинам, и оттого не успел еще утомиться, выслушивая заверения в искренней дружбе.

- Вы сложный человек, господин Бильке, - пожаловался Шарпантье таким тоном, что нелегко было определить, восхищается он или насмехается. - Вы не хотите ни тешить себя иллюзиями, ни позволять это другим. В союзах, бесспорно, людьми чаще движет разум нежели сердце, и оттого они более предсказуемы.

Он мог бы добавить, что заключаются союзы, однако, между людьми, которые по самому факту своего благородного происхождения вынуждены прислушиваться к доводам, не имеющим ничего общего с разумом, но делать этого он не стал. С одной стороны, он хорошо знал границы, которые ему переступать было опасно, с другой - помнил шутливую угрозу шведа. И поэтому же он оставил при себе и другое свое замечание - что рассуждения г-на Бильке пришлись бы более по сердцу адвокату или торговцу. Для него в этом не было упрека, но он был в этом исключением.