Жюль немного погрустнел. Его бы больше устроил другой ответ: что шевалье ему завидует, и что ему очень понравилась прекрасная дама Жюля. Но Бадремон быстро себя успокоил. Он решил, что Теодор де Ронэ просто не стал признаваться в своих истинных чувствах, поскольку не хотел давать повода к ссоре. Такое странное выражение было у бретера, когда он задумался... не иначе как мечтал в самом деле сделаться любовником дамы Жюля.

Бадремон решил быть великодушным. Пусть его дама немного пококетничала, она все равно осталась его дамой. Которая нравится другим мужчинам, что только придавало ей привлекательности.

- Руки... да... - охотно согласился он с шевалье де Ронэ, забывая напрочь о замечании про недостаток вкуса и обилие кружев. - Они прекрасны... Впрочем, у нее много достоинств... еще... тоже...

Тут Жюль умолк, потому что перечислять все достоинства, по его мнению, было очень неприлично. Кляня свою стыдливость, так мешавшую ему временами в общении, Жюль неуклюже попробовал незаметно перевести разговор.

- А почему дуры не могут нравиться? Я думал, ну, что ум не главное достоинство женщины. Это же мы, мужчины, умные и объясняем им, как надо жить, ведь без нас они просто потеряются в этом мире.

Говорить с женщинами Жюль так и не научился, даже Ронсар не помог, хотя иногда и выручал. Эти создания принадлежали какому-то другому миру, и с ними Жюлю больше нравилось проводить время иным способом, нежели беседовать. Ну или издалека обожать. А о чем с ними можно говорить, если этот разговор не служит прелюдией к более тесному общению? Может, это имеет в виду бретер?

Жюль сосредоточенно раздумывал о женщинах и старался не отстать от Теодора де Ронэ, и у него не очень хорошо получалось совмещать эти два занятия. Сколько же еще в мире непонятного... Ну как можно говорить, скажем, с прекрасной графиней о каких-либо его умозаключениях или делах? Да ей кроме комплиментов и слышать ничего не интересно! Стихи вот еще. А о серьезном... Это все равно что с певчей птичкой рассуждать о древних греках.

Вывод шевалье де Ронэ оказался таким близким к мыслям самого Жюля, что он оживился, встряхнулся и даже принялся насвистывать песенку, услышанную недавно на улице. Простенький, легко запоминающийся, веселый и бодрый мотив.

- Я обычно стихи читаю и говорю комплименты, - поделился опытом Жюль, прекратив ненадолго свой свист. - И тоже думаю, что больше говорить и не нужно.

Зато говорить с Теодором де Ронэ было очень интересно. Жюля всерьез волновало все, что касалось женщин и отношений с ними, поскольку собственного опыта было у него совсем немного. А шевалье казался Бадремону весьма осведомленным в этом вопросе.

-Скажите, месье де Ронэ, - обратился Жюль к бретеру, - а вам встречались умные женщины, с которыми было интересно говорить?

Этот вопрос возник у Жюля внезапно и настолько заинтересовал, что в ожидании ответа юноша даже не заметил, что его лошадь начала слегка прихрамывать.

Вести умные беседы Жюль не умел, хотя считал себя не самым глупым человеком. Не давалось ему никак искусство выражать свои мысли словами. К тому же, он обычно терялся, когда собеседник принимался язвить или острить, и не умел сходу подобрать достойного ответа. А про то, чтобы писать стихи, Бадремон и мечтать не смел. Даже и пробовать не стал бы - чтоб не расстраиваться. При этом он охотно допускал существование мужчин умнее себя. Но чтоб существовали такие женщины - это его самолюбие отказывалось признавать. Теодора де Ронэ, к примеру, он считал очень умным человеком, а его умение сочинять экспромтом и вовсе приводило Бадремона в восторг. А вот свою любовницу Жюль снисходительно именовал про себя глупышкой, да и возлюбленную графиню - взбалмошной, очаровательной, но все же... тоже глупышкой. Взять хоть вот это ее странный поступок: уехать черти куда и не подавать о себе известий. На родине Жюля о такой женщине уже с удовольствием бы сплетничали все кому не лень. Но вряд ли она отдает себе отчет в том, что такое поведение бросает тень и на нее, и на ее многострадального супруга. То есть, ведет себя так не сознательно, а по глупости. Глупышка... как и все женщины в мире.

И теперь Теодор де Ронэ утверждает, что встречал умных женщин дюжинами? Разве такое возможно?

Жюля неожиданно качнуло в седле, и он немного повозился, выравниваясь.

- А что это за салон? - с тех пор как Жюль провалил попытку стать царедворцем, он мало чего слышал о придворной жизни, общаясь только с посетителями фехтовального зала. То, что бретер вхож в салон целой маркизы, только еще больше возвысило его в глазах Бадремона. - Я о таком не слышал. Но с удовольствием бы туда сходил, если можно.

От слов Теодора де Ронэ Жюль поначалу почувствовал невероятную гордость. Если уж бретер сам признал превосходство Жюля, то разве могут быть сомнения в том, что он сумел стать за несколько месяцев из скромного провинциала настоящим парижанином? Жюль улыбнулся, покраснел и скромно глянул на бретера, как бы благодарч за комплимент и одновременно его принимая. Но радость, увы, длилась недолго. Вначале до Жюля дошло, что шевалье даже не думает брать его с собой: "если возьму, вы меня затмите, а потому не возьму" - так следовало понимать его слова. А еще спустя какое-то время Жюль решил, что Теодор де Ронэ просто посмеялся над ним. Затмить такого человека, как шевалье де Ронэ, было очень сложно не то что Жюлю, а даже самому блестящему дворянину из свиты Месье. Хотя их там много было, блестящих.

Перейдя от самолюбия к самоедству, Жюль ушел в себя и замолчал, угрюмо смотрел на развевающийся впереди лошадиный хвост и подгонял свою лошадь. Ему отчаянно хотелось доказать бретеру, что он кое-чего стоит. Не в фехтовании, так в... стихосложении? Вот бы сейчас сочинить что-нибудь такое внушительное и небрежно продекламировать при первом же удобном случае! Жюль тут же принялся сочинять.

"Я ее полюбил, а она меня - нет... - первая строчка кое-как сложилась под мерный перестук копыт. - Я поехал за ней... за ней.... а она... "
Вторая сложилась только до половины. О том, что Жюль поехал к ней, прекрасная графиня не знала, она вообще мало обращала на него внимания, но как втиснуть это в короткую строчку?

Жюль застрял на второй строчке, все придумывал, что бы могла делать "она", пока он за ней ехал, так и не придумал, и в конце концов позабыл удачно сложенную первую строчку.

Тяжко вздохнув, он решил, что лучше докажет бретеру свою значимость как-нибудь иначе, встряхнулся, оглянулся и обнаружил, что его лошадь заметно прихрамывает.

- Дьявол! - выругался Жюль сквозь зубы. Только этого ему не хватало.

- Месье де Ронэ! - позвал он спутника. - Смотрите, моя лошадь захромала!

Ну вот, вот опять! Жюль был готов взвыть от досады. Ну почему у некоторых получается так небрежно, мимоходом, выдать прекрасную, полную скрытого смысла и в то же время лаконичную фразу, а у него - нет? Может, завести себе книжечку, куда записывать все эти фразы, а по ночам их учить, чтоб потом в подходящее время вставлять? Хорошая мысль, но ведь как же лень!

- Это какая-то развалина, а не лошадь! - Жюль решил сорвать свою досаду на безответной животинке. - Стой, дьяволова дочь! Стой, говорю!

Лошадь вовсе не хотела упрямится и послушно остановилась, оглядываясь потихоньку, нет ли поблизости сочной травы.

- Ишь, какая смирная, - проворчал Жюль, слезая. - Сдается мне, ты только прикидываешься миленькой. Знаю я вашу породу! Я сейчас полезу твои копыта смотреть, а ты меня и двинешь, тихоня! А ну, подыми ногу, подыми, кому сказал!

Жюль наклонился и похлопал легонько по передней правой ноге своей лошади. Она всхрапнула и переступила, явно не понимая, что от нее требуется. Тогда он попробовал аккуратно приподнять ее ногу. Лошадь дернула ногой, вырвалась из рук Жюля и осуждающе помотала головой.

- Не дается! - пожаловался бретеру Жюль.

Отредактировано Жюль-Сезар де Бадремон (2022-09-17 15:19:48)

Жюль расхохотался, хотя перед этим насупился было из-за нотации. С чего бы это бретер встал на сторону лошади и принялся ее защищать? Да эта кляча от ругани только быстрее побежала бы. Если бы, конечно, у нее все было в порядке с ногой, в чем Бадремон был не уверен.
Теодор де Ронэ не переставал удивлять. Стихи для кобылы?! Да разве в состоянии оценить сей бисер эта неотесанная свинья?
А она вдруг оценила. Ласково так выдула воздух через ноздри, головой кивнула и ногу приподняла. Еще и полезла мордой к голове бретера, и со стороны это очень смахивало на проявление нежности.

Бадремон несколько раз с усилием моргнул, потом протер глаза. Нет, что-то тут нечисто! Может, Теодор де Ронэ знает какой заговор? Отчего это животинка стала так к нему льнуть? Неужели тоже любит поэзию?

Жюль не стал подходить на всякий случай ближе: вдруг лошадь при нем перестанет быть такой послушной. Вытянул только шею и спросил:

- Ну, чего там, шевалье?