– Мадам графиня желает войти, – подтвердил бретер. Оставляя при себе все прочие свои мысли. – И лошади тоже. У нас их три, и еще… и шевалье де Бадремон.

Последнее Дезагюлье, верно, уже не услышал. Шарахнувшись прочь от окна уже на втором предложении. И, верно, отдал приказ их впустить еще со второго этажа – за дверью послышалось какое-то шебуршание. Заскрежетал засов. За ним – второй. И на пороге появилась хорошенькая девушка весьма деревенского вида.

– Добро пожаловать, ваши милости… – реверанс она делать не умела. И выглядела, в своем простеньком платье, среди мраморных статуй, украшавших вход, столь же чужеродно, сколь левретка на серебряном блюде.

– Спасибо, милая, – Теодор вошел следом за Эмили. Снял шляпу, стряхивая с нее на пол небольшой дождь. – А где ваш капитан? И его лейтенант?

– Так уехали же… – зарозовела девушка. – Все уехали, в Париж. К его величеству.

– К его величеству, – повторил бретер, не скрывая сомнения. Король, по ходившим в Париже сплетням, был в Фонтенбло. Ждал монсеньора. А может, поехал навстречу – говорили и такое.

– Как мушкетер, – судя по тону, это описание девушка полагала более чем достаточным. Пришлось расспрашивать дальше. С помощью Дезагюлье выяснилось, что мушкетер был молод, с рябым, но приятным лицом, дворянин. Носил голубой плащ. Ни о каких приказах ни Дезагюлье, ни девушка не знали. Зато выяснилось, что у капитана были родственники в Париже и какая-то тяжба о наследстве. Отчего уезжал он так часто, что попался какому-то проезжавшему начальству. Которое, наплевав на его резоны, приказало ему не покидать замок до новых распоряжений. Не пришедших на через неделю, ни через месяц.

– Он, ваша милость, – теперь Дезагюлье говорил только с Эмили. Даже когда вопрос задавал бретер. – Он, простите за выражение, прямо на стенку тут лез.

– На чердак, – поправила горничная. – А там же пыль, камзол чистить замучаешься. Жан-Батист вон подтвердит.

Присоединившийся меж тем к ним слуга степенно кивнул. А двое немолодых солдат, пристально изучавших бретера, подошли ближе.

– А вы, ваши милости, кто будете? – спросил один из них, чернявый и более тощий.

– Мадам графиня де Люз это, – ответил за Теодора старик. – Из Нейи. И с ней вот… месье… месье…

– Шевалье де Ронэ.

– Шевалье де Ронэ, да. Господина капитана они ищут.

– Ах, капитана… – протянул тощий. Его товарищ был чуть красноречивее. И повторил то, что они уже знали: капитан в Париже, уехал еще утром с почти всем отрядом. Ну, да, получил приказ и поехал. Им не отчитывался, зачем и почему. Но однослуживцы говорили – для королевской охраны.

- Угу, для королевской охраны, - повторила Эмили. - Потрясающе...
Она обвела усталым взглядом всю компанию и обратилась к старику,
- С нами еще шевалье де Бадремон. Пусть кто-нибудь возьмёт у него лошадей и пригласит его сюда. Он там совсем промок. Да и я хотела бы немного обсохнуть.

– Сию минуту, мадам, – спохватился старик. – Ежели вы не побрезгуете… у меня-то в комнате камин горит…

– Бывает такая замечательная вещь, – задушевно поведал ему бретер. – Называется «жаровня». Обычно появляется вместе с горничной в комнатах дам. Очень подходит для обогрева замерзших и сушки промокших. Не хуже подогретого вина. Которое, я надеюсь, у вас тоже найдется. До того, как мадам простудится по-настоящему – или вы разделяете отношение его величества к дамам?

Откровенная насмешка помогла или усталость в голосе Эмили – молодую женщину почтительно провели наверх. И если в предоставленной ей комнате поначалу ничего не было, к моменту появления там Теодора жаровня уже пылала вовсю, потрескивая отсыревшими дровами, из камина шел дым, а двое слуг пытались втащить в комнату кресло, не открывая вторую створку дверей.

– Я надеюсь, – понять, к кому обращался бретер, было невозможно, – капитан скоро вернется. Париж, все-таки, не под Ларошелью.

– Так дела ж у него, – напомнил Дезагюлье.

– Вместе со всем отрядом?

– Я не служу его величеству, – напомнил бретер. – Я из Авиньона, забыли?

Никто, похоже, не услышал. Дезагюлье распоряжался слугами. Слуги перетаскивали кресло. Эмили… Эмили глядела куда-то в сторону и, кажется, ничего не видела и не слышала.

– Месье Дезагюлье, – вежливость давалась Теодору нелегко. И словом «месье» она в этот раз и ограничилась. – Будьте любезны, найдите для мадам де Люз шлафрок. И горничную. Я разве позабыл сказать вам о горничной? Я уже понял, что ваша – дура, но наверняка вы не раз восполняли недостаток ее разумения своим. Не вынуждайте меня думать, что вы отдали его ей навсегда, а она его потеряла.

Старик таращился на него. Как рыбы, верно, на святого Антония.

– Шлафрок, – повторил Теодор. Не скрывая уже нетерпения. – И горничная. В любом порядке. Но сию минуту.

Дезагюлье исчез. Лакеи, передвинув кресло, попытались исчезнуть также. И Теодор, догнав их в коридоре, потребовал вина. Ограничившись на этот раз двумя слогами. И, убедившись, что его поняли, добавил:

– И не забудьте подогреть. А вы… – он перенес внимание на второго лакея, – в этом замке есть еще одна женщина? Экономка, ключница, кухарка, шлюха?..

– Боже сохрани! – опомнился лакей.

– Что, никого нет? Только деревенская дуреха? Тогда ищите шлафрок, и поживее. За неимением шлафрока сойдет рубашка. Чистая. Марш!

Он вернулся в комнату. Гадая, не следовало ли сперва потребовать второе кресло. И еще один шлафрок – для себя. Кожаный колет частично защитил его, но на коленях и бедрах штаны промокли насквозь. И пусть на улице было достаточно тепло, в замке царил промозглый холод.

В комнату Теодор вернулся, преисполненный отвращения ко всему сущему. Которое, впрочем, так и осталось не высказанным. Возможно, потому что услышать его было некому.

Спящей, Эмили казалась беззащитной. И до неприличия юной – чему способствовал и ее мальчишеский наряд. И Теодор остановился, разглядывая ее, хотя надо было бы либо разбудить ее, либо выйти. Он так бы и сделал, если бы она заснула на кровати. Запер бы дверь и поцеловал бы ее. Не оставив ей ни единого шанса отказаться – так хорошо он помнил, как она вспыхивала от его ласк. Как горел он сам.

Что-то мешало ему увидеть в ней просто еще одну неверную жену. Что-то не давало смотреть на эту связь легко. И не только то, что он был обязан ей жизнью. И тем, что сохранил руку. Ее доверие?

Он не хотел об этом думать. И потому ушел. Задержал лакея, несущегося к гостевой спальне с громким топотом и дымящимся кувшином подогретого вина. Остановил на полпути мадам Дезагюлье, явившуюся с мужем и лучшим воскресным платьем «для бедной девочки». Нашел Бадремона и обошел вместе с ним опустелый замок, гадая, что здесь вообще можно было украсть. Паутину в углах? Котлы на кухне? Священные сосуды в заколоченной часовне?

Он отправил Бадремона осматривать погреба. А сам отправился изучить чердак, но по пути заглянул в гостевую спальню. И выругался, застав в ней мадам Дезагюлье.

– Осматривался.

– Сударь! – оторопевшая поначалу мадам Дезагюлье решительно перешла в атаку. – Вы… Это спальня! Спальня ее светлости!

Ростом она была на пол-головы выше Теодора. Так что, встав между ним и Эмили, совершенно ее заслонила. Лишив его возможности лицезреть наполовину скрытую шалью бязевую сорочку. Из-под которой, впрочем, с нижней стороны выглядывала маленькая белая ножка, а с верхней – утомленное, но хорошенькое женское личико. Не то зрелище, ради которого стоит врываться без стука в женскую спальню.

– В самом деле? – деланно удивился он.

– Мадам не принимает! – возмущение экономки прорывалось и в визгливых нотках в ее голосе, и в стиснутых кулаках.

– Меня мадам принимает всегда, – отрезал бретер. – Зачем, вы думаете, графине из парижского предместья нужен телохранитель?

На мгновенное понимание он не рассчитывал. Но лицо мадам Дезагюлье выразило лишь большее негодование. Которое он сам понял не сразу:

– Пресвятая дева, что вы себе подумали? Вы что, не знаете, что мадам хотят убить? Я и в спальне у нее ночую, когда она не дома. Разумеется, в присутствии еще одной дамы. Как Тристан у Изольды.

Лицо Эмили он увидел, когда мадам Дезагюлье обернулась к ней. Не то испуганная, не то просто ошарашенная.

– Убить хотят? – растерянно повторила она.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2022-07-13 15:18:10)

– Если бы я хоть на миг поверил…

Теодор умолк. И прикрыл глаза, отдаваясь ласке. На одно краткое мгновение. Чтобы затем поймать руку Эмили и коснуться губами раскрытой ладони.

Срочно вызванные в Париж солдаты его тревожили. Слишком неожиданно это было. Слишком удобно для тех, кто, если верить Эмили, собирался ограбить замок. Но… Не то чтобы он сомневался в самой Эмили. И память ее была превосходной. Но украсть в Мадридском замке было решительно нечего. Ни столового серебра в кладовых, ни мебели – даже тюфяк для гостевой кровати позаимствовали у сына четы Дезагюлье – ни белья, ни оружия. Мраморных статуй хватало, но кто бы стал их воровать?

Темнело. Дождь стучал по оконным стеклам. А здесь потрескивали дрова в жаровне. Пахло корицей и кардамоном. И в тысячу раз проще было остаться на ночь, нежели тащить измученную женщину обратно. Даже если дома ей будет много уютнее.

– Я пошлю кого-нибудь – решил Теодор. – Предупредить, что ты задерживаешься. Ты хоть поела?

Под ложечкой тут же засосало. И бретер, не спрашивая, протянул руку за бокалом.

Теодор покачал головой – Дезагюлье и его людям он склонен был доверять. И пахло от вина, как должно было – корицей и кардамоном. Правда, так порой и прячут – за пряностями. Орсетта обмолвилась как-то, что так скрывают порой сонное зелье. Он ничего не спросил, и она не сказала ничего больше.

Он отхлебнул прямо из кувшина. И не почувствовал ничего, чего не ждал бы. Аромат кардамона и корицы, терпкая сладость вина. Меда в нем не было. Может, был сахар. Бывает ли яд сладким?

– Тут нечего красть, – он отпил еще глоток, сплюнул в камин. Был бы он Тристаном… Эмили выпила полбокала, не меньше. Но он не был Тристаном и не был влюблен. Он хотел ее, это да. Не сейчас – как-то так всегда получалось, что он отвлекался. Кроме того одного раза… и она после этого ни разу не сделала шаг навстречу.

Но она не отняла руку. И он подошел к двери, поискал задвижку. Которой не было. И засова не было. Была замочная скважина, но ключа не было тоже.

– Ничего, – с облегчением отозвался бретер. Задвижка в итоге обнаружилась, но не на самой двери, а на косяке. И притом на уровне пояса. – Ненавижу королей. Даже не запрешься от них как следует.

Он знал, что поступает глупо. По тысяче причин. И первой из них было место. Не из-за короля, конечно. Но из-за того, что до Нейи тут было рукой подать. Ее уже узнали. И еще бог весть что расскажут.

И потому он отнял руку от задвижки. Распахнул дверь. И уселся в оконной нише, хотя хотел совсем иного.

– Где Бадремон, черт его побери? Кто будет следить за приличиями, когда эта дура ушла? У меня есть такой прекрасный предлог раздеться, а я должен тебя охранять!

Можно было плюнуть. Но она этого не заслуживала.

– Ничего, – по всему телу разливался привычный восторг, и мешала дышать горячая тяжесть в чреслах. Так лава бурлит в вулкане, грозя смести все на своем пути. И он должен был остановиться, и не умел. Нельзя было не остановиться. Если бы на этой кровати был полог…

Его рука нырнула под одеяло, находя под холодной жесткой шерстью мягкую ткань сорочки, собрала ее в складки. Нащупала под ними теплое женское тело. Нежную кожу бедра. И скользнула выше по нему, чертя невидимые круги и спирали. Легко-легко, подбираясь к цели, но не достигая ее.

– Совсем ничего… Закрой глаза.

Дверь он видел. Но больше полагался на слух. Знал, что тот ему порой отказывает. Но сейчас не сомневался. Разве он собирался что-то делать сам?