Теодор бросил быстрый взгляд на плечо Эмили. Поводов для тревоги оставалось так же мало. И Бадремона он оттого отпустил с легким сердцем:

– Согласен. Я провожу эту несчастную в спальню, а вы… – он передал юноше факел, – посмотрите, что там за сокровища. И заберете их оттуда, если справитесь.

Хладнокровие, с которым он перепоручил Бадремону наследство покойного Сен-Ло было показным. Таким же показным, как и равнодушие, с которым он говорил об Эмили – пусть и по разным причинам. На Эмили он злился. Сокровища… само слово завораживало. Что там было?

Если его воображению представлялось сверкание золота и драгоценных камней, то худшую его сторону занимали вещи более практические. Делиться с наследниками Сен-Ло – если они существовали – он не хотел. Делиться с королем он не собирался. А с Бадремона сталось бы показать добычу всему замку.

– Прошу вас, мадам, – с преувеличенной галантностью он предложил Эмили руку. – Постарайтесь не потерять больше трех капель крови на каждую ступеньку.

Робер попятился. Освобождая путь, но также подобострастно кланяясь Бадремону.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2023-01-06 23:58:57)

Жюль поколебался совсем немного: ринуться все же за водой для мадам де Бутвиль, как истинный рыцарь, или все-таки отправиться за сокровищем. Второго, по совести говоря, ему хотелось куда больше. Мадам не в обмороке, активно язвит, с ней шевалье де Ронэ, с которым (вот же крепко засела поганая обида) она прекрасно себя чувствовала и который явно не даст ей пропасть, хотя почему-то не ахает, не охает и не утешает страдалицу, как делал бы на его месте Жюль. Стало быть, графиня в полной безопасности, в то время как сокровища могут и исчезнуть. Так хотелось поскорее на них посмотреть. Может, там набитый золотом сундук. Или два сундука! Или драгоценные камни россыпью! Или старинные украшения, фамильные (очень хочется надеяться, что род этого самого Сен-Ло хоть в прошлом был зажиточным, а то по состоянию замка так сразу и не скажешь, что у его владельца есть не то что сокровища, а хоть какой-нибудь мало-мальский доход).
В короткой битве алчного любопытства со стремительно затухающей влюбленностью победило первое.

- Хорошо, - Жюль согласно кивнул бретеру, забирая факел. Немного подумал, сунул факел Роберу - пусть несет, а то Жюль с факелом в одной руке и шпагой в другой становится неповоротливым. Пожалуй, Робер сбежит еще в темноту, а так, с факелом, он весь на виду.

На реплику мадам де Бутвиль Жюль предпочел ответить кротким вздохом и обращенным к шевалье де Ронэ взглядом, полным сочувствия. Чем больше Жюль узнавал юную графиню, тем больше ему хотелось ее чем-нибудь стукнуть. Несильно, в воспитательных целях. Что, вообще-то, однажды бретер и проделал на глазах у Бадремона. Точнее, не совсем на глазах. Вспомнив былое, Жюль счастливо улыбнулся. А здорово ей тогда досталось. На теперешний ум он за такое не вызвал бы шевалье де Ронэ на дуэль, а угостил бы хорошим вином.

Робер что-то пробормотал, и Жюль выразительно показал ему шпагой на ступеньки лестницы.

- Веди давай. И не пытайся куда-нибудь сбежать: догоню, заколю, нам же больше достанется.

Но Робер и не думал убегать. Он повел Жюля тем же самым путем, каким они сюда пришли. В нижнем зале было по-прежнему мерзко. Кровавые лужи и валяющиеся трупы в лунном свете, озаряемые смазанными бликами факела, выглядели по-особенному зловеще.

Робер вышел во дворик и уверенно потопал в дальний его конец. Там была вырытая яма, не очень глубокая, а на самом ее дне что-то заманчиво, хоть и тускло, поблескивало. Рядом валялась лопата.

- Бери лопату, откапывай, - Жюль ногой подтолкнул лопату к Роберу. - А я тебе посвечу.

Робер копал недолго: вся работа была уже практически проделана. Блестело, как выяснилось вскоре, кольцо, служившее ручкой средних размеров сундуку. Замечательный это был сундук, хоть и немного запачканный землей. И замечательно тяжелый. Робер еле выволок его на край ямы. Жюль снова всучил ему факел, когда он выбрался.

- Потащим вдвоем, - сказал он. - И смотри мне! Мне шпагой ткнуть - что тебе чихнуть!

По лукавому взгляду Робера было видно, что он не особенно доверяет бойкому заявлению Бадремона, но молчит из крайнего благоразумия.

Кладоискатели продели в кольцо черенок лопаты, взялись каждый со своей стороны и, кряхтя, потащили добычу в спальню к вздорной графине.

Проходя по проклятому изгаженному залу, Жюль разглядел среди трупов девицу. Неужели и ее пристрелили? Девицу было жалко, но что поделать. Сокровища прочно завладели его воображением.

Путь к спальне мадам де Бутвиль показался Жюлю длинным, как половина вечности. В конце концов, кряхтя и пыхтя, забыв даже постучаться, Жюль и Робер ввалились в комнату и грохнули свою ношу на пол, отчего раздался глухой сильный звук.

- Вот! - с гордостью сказал Жюль, очень стараясь не смотреть на мадам, которая не верила, что он справится. - Как только его открыть?

Отредактировано Жюль-Сезар де Бадремон (2023-01-10 08:27:32)

От обиды у Эмили перехватило дыхание. Он… да как он мог! Да, она прибежала его спасать, дура такая, а он!
- Ну и катись, раз такой умный! Проваливай к… чертям свинячьим!
Она попыталась вырвать свою руку, но это отдалось такой болью в ране, что молодая женщина невольно болезненно охнула.
- Пусти меня!
Больше всего ей сейчас хотелось сесть, прямо вот здесь, на лестнице. И чтобы ее не трогали. И чтобы рука не болела. Слёзы текли по щекам, но Эмили их не замечала.

– Я всегда восхищался твоими манерами, – усмехнулся бретер. Но удерживать ее не стал. Лишь коснулся ее мокрой щеки кончиками пальцев. – Пойдем, тебя надо перевязать. А комендантша, боюсь, спит. Так что либо я, либо Бадремон. Или еще Робер. Пойдем?

- Вот умру сейчас, будешь знать! - всхлипнула Эмили.

– Сейчас – вряд ли. Как ты вообще ухитрилась? Когда?

- Не знаю… он дернулся и порезал… я боялась…

– Пойдем, – бретер снова потянул ее за руку. И дверь спальни на сей раз запер еще прежде, чем зажег свечу. – Раздевайся. Или тебе помочь?

Эмили обессиленно опустилась на кровать. Голова кружилась все больше. Она попыталась расстегнуть пуговицы одной рукой, но ничего не получалось, а боль казалась ужасной. И как Теодор такое терпел?! И, хотя на бретёра она обиделась, лучше уж принять его помощь. Бадремон как-то… не казался надежным. Хотя он бы наверняка ее пожалел, а Теодор…
- Только ты осторожно… - жалобно всхлипнула Эмили.

– Как с тухлым яйцом, – пообещал бретер. – Дернулся, говоришь, и порезал? Омерзительная личность! Зато он выкопал для нас сокровища. Ты слышала, что Робер рассказывал?

- Сам ты тухлое яйцо, - хмыкнула мадам де Бутвиль и утерла мокрое лицо рукавом здоровой руки. - Какие здесь могут быть сокровища?

– Главное – это ты, – усмехнулся бретер.

Рубашку Эмили он просто распорол – как он сказал сам, это было проще, чем врать ей, что больно не будет. От вида залитого кровью плеча ей опять стало дурно, хотя и не настолько, чтобы упасть в обморок. И Теодор пожалел об этом вслух, извинился и снова пожалел. Что не может перепоручить ее кому-нибудь другому. Вслух.

Впрочем, злость, если не помогала, то хотя бы отвлекала. А может, помогли поцелуи, на которые он не скупился. Особенно когда она начинала плакать.

– Все, – заверил бретер, берясь за отрезанную от рукава длинную полосу ткани. Из промытой царапины, длинной, но неглубокой, еще сочилась кровь. Но тревожиться, как он повторил уже дважды, было нечего. – Шить не буду, здесь нужна белошвейка. А так, может, обойдется и без шрамов.

- Не надо шить! - снова испугалась Эмили и почувствовала, что щеки ее горят. На самом деле ей было стыдно: сказать по правде, вела она себя, как капризный ребёнок, а не так уж было и больно, бывало в ее жизни похуже. А Теодор и вправду был осторожен, и его поцелуи… наверное, кто-нибудь ради этого согласился быть раненым. Молодая женщина вздохнула и прошептала:
- У тебя шрамы…
Сама она, увы, белошвейкой не была.

– Шрамы украшают мужчину, – засмеялся Теодор. И, закрепив повязку, снова коснулся губами ее шеи. Замер. – Вот черт!

Топот снаружи приближался. И бретер закутал полуобнаженную молодую женщину в плащ. Шепнул: «Пусть им будет стыдно!» И пошел отворять дверь. Оказавшись за ней, когда Бадремон вошел.

- Что такое вы принесли? - удивилась мадам де Бутвиль, глядя на вошедших. Жюль-Сезар выглядел таким возбужденным и гордым... Неужели и вправду они нашли сокровища? Целый сундук?

Жюль-Сезар так странно на нее посмотрел, что Эмили невольно смутилась и поплотнее завернулась в плащ. Ну да, она не одета, как подобает, но не успела же... А Бадремон... будто он не видел ее, они же в одной постели спали! Не раздетые, конечно, в рубашке и штанах...  Но и сейчас Теодор только один рукав у ее рубашки оторвал, и плечо перевязал, декольте открывает гораздо больше, чем у нее видно... А может, это оттого, что она вся зареванная? Глаза наверняка красные, губы распухли, и нос, вероятно, тоже. Мадам де Бутвиль немного завидовала дамам, которые умеют плакать красиво: ни глаза у них в щелочки не превращаются, ни из носа не течет, ни противное хрюканье вместо слов не получается, только томные очи смотрят печально, и по щекам скатываются хрустальные слезинки. И благородные рыцари тотчас бросаются им на помощь. Правда, Эмили справедливо думала, что дамы эти притворяются: когда тебе по-настоящему плохо, не вспомнишь о красном носе. А ее рыцари... Теодор зачем-то спрятался за дверью, Бадремон мычит маловразумительно... И еще Робер этот пялится, гнусная рожа.
- Замок?.. Это ничего... откроем... Я только оденусь... - Эмили посмотрела по сторонам. Где-то тут должна была быть необъятная рубаха комендантши...

Никогда еще Жюль так не радовался появлению бретера, как в эту минуту! Не нужно было больше мучительно соображать, что делать дальше, не нужно было притворяться, что его очень заинтересовала пустая и довольно корявенькая стена, можно было быстренько улизнуть из этой проклятой комнаты, что Жюль и исполнил так проворно, как только смог, совсем немного уступив Роберу в скорости, но и то только потому, что тот был ближе всего к двери.

Почти вбегая в свою комнату, Жюль вспомнил, как бретер назвал графиню "месье де Люз" и нервно засмеялся. Хорош месье! Да она в таком виде не обманет даже слепого! Это как если бы Жюль вздумал притворяться служанкой.

- Мне кажется, после нашего путешествия я буду избегать необычных женщин и тяготеть к обычным, - пробормотал Бадремон себе под нос. В самом деле, как уютно было бы сейчас полулежать на удобном обычном диванчике в одном очень хорошо знакомом обычном доме, поглощать виноград, запивать его вином и вести с обычной дамой обычные беседы, которые потом плавно перетекут в обычные, но пока еще не приевшиеся объятия - а не вот это вот все. Клад, конечно, примирял в значительной степени Жюля с этим приключением, так что грех было жаловаться.

Вдруг Жюлю показалось (на долю секунды, но этой доли хватило, чтобы распереживаться), что мадам вполне хватит оригинальности, чтобы схватить сокровища, пока они тут сидят, и исчезнуть с ними в ночи. Озвучить свое предположение Жюль не осмелился, но порядком разволновался. А бретер тем временем собрался расправиться с Робером. Это, конечно, было разумно: Робер знал о кладе и мог о нем рассказать, если с ним не поделиться. А делиться с этим пройдохой совсем не хотелось, что бы в том сундуке ни оказалось.

- Не хочу! - торопливо отказался Жюль от предложения Теодора де Ронэ. Убивать человека, с которым только что вместе тащил сундук, было для Жюля чем-то противоестественным. - Не могу, - вздохнув, гораздо тише признался он.

Отредактировано Жюль-Сезар де Бадремон (2023-01-23 22:06:56)

Странное дело, но слово "благородный" Жюля почему-то не обрадовало. Вроде бы бретер его похвалил, но Жюлю чудилась в этом какая-то насмешка. Вот уже в который раз он выглядит в глазах бретера малодушным и слабым. Жюль вздохнул - что поделать. Пойти против себя он тоже не мог. Священником, что ли, сделаться, уйти от мирских забот и не переживать вот так каждый раз? Но тогда придется уйти и от мирских удовольствий, а этого Жюлю меньше всего хотелось. Придется страдать. Второй раз вздохнуть у Жюля не получилось - где-то внизу в недрах замка раздался шум.

- А! - понял Жюль, когда Теодор де Ронэ сказал о солдатах, - Так это они стучали. То-то я удивлялся, что это такое... Этот Робер с подельниками, выходит, их запер. Наверное. не стоит их отпирать, пока мы...

Жюль осекся. Пока мы - что? Не убьём Робера? Не убежим из замка с сокровищами? И то, и другое нужно было сделать как можно скорее. Только Робера не хотелось убивать, бедняга так искренне хотел жить и боялся! Может, предложить бретеру все-таки немножко с ним поделиться? По сути, он же ничего не сделал плохого, только помогал своему хозяину. А кстати, почему хозяин не вернулся за своими же сокровищами в открытую?

Жюль только собирался задать этот вопрос Роберу, как шевалье де Ронэ попросил его зачем-то открыть главную дверь. Наверное, им придется вскоре быстро уходить. Жюль кивнул, взял валявшуюся на столе свечу, зажег ее от уже горящей  и поспешил вниз. Одному было немного жутковато спускаться в третий раз по этой лестнице, которая теперь казалась заселенной призрачными тенями то ли недавно убитых, то ли старых местных призраков. Крошечный островок света не разгонял тени, а как будто притягивал, и они вихрились вокруг Жюля и над ним.

Массивная входная дверь была заперта на засов. Жюль примостил свою свечу на полу - она сразу же обиженно заморгала и едва не погасла. Отодвинуть засов было несложно. Жюль дернул дверь - она легко поддалась, приоткрылась - и свеча тотчас погасла, поскольку ее и без того неуверенный огонёк сдуло предрассветным ветерком. Обратно Жюль бежал со всех ног, стараясь не думать о привидениях и тенях. А вбежав в комнату, едва не рухнул рядом с мертвым Робером.

- Я... открыл, - сказал он Теодору де Ронэ, не в силах отвести глаза от мертвеца.

– Стиснув зубы, – отрезал Теодор. – Или… Не можешь помочь, хотя бы не мешай.

Это было несправедливо, но он был зол. Какого черта она явилась? Когда он отослал мальчишку, прежде чем убить? И надеялся избежать вопросов… но лгать он не умел. И сейчас убедился в этом снова.

Не следовало пачкать руки, Эмили была права. Подождали бы они до утра. И Робер, и его девка. Нашлось бы кому их повесить, и не заслуживала служанка милосердия.

Только дело было не в этом. Не в благородстве и не в милосердии. Не только в этом. И, раз осознав это, невозможно было снова закрыть глаза. Не думать о том, что он предпочел забыть. И о чем он предпочел забыть – о кладе, принадлежавшем не им. И пускай в семью Сен-Ло, которого от обычного головореза отличала лишь частица «де», он не верил с самого начала, под недоумевающим взглядом Эмили все вдруг стало выглядеть иначе.

Он убил последнего человека, который знал о кладе. И о тех, кого можно было, пусть с натяжкой, считать его владельцами.

Он скрипнул зубами. И добавил, уже мягче:

– Я не хочу, чтобы тебя видели солдаты. Они будут очень злы. А потом – непременно будут болтать.

- Это все мадам Розье… - пробормотала Эмили. - Какого черта она тебя позвала? Я бы вовсе сюда не потащилась, если бы ты не мог встретиться с Рош… - она испуганно глянула на Теодора и быстро добавила: - Хорошо, я ухожу.

– С кем?

Он понял уже – трудно было не догадаться. И первая мысль – невозможно! Рошфор бы никогда!.. – сменилась второй и третьей. Рошфор мог. И не время сейчас было об этом думать.

– Иди. Потом поговорим.

Прозвучало это неожиданно угрожающе. Хотя на самом деле он, напротив, пытался сдерживаться. И промолчал, когда Эмили сглотнула, внезапно испуганно похлопала ресницами и быстро ретировалась. Промолчал, чтобы выругаться – шепотом, но зло, едва за ней закрылась дверь.

Не время было об этом думать. Но он все равно думал. И улыбнулся вбежавшему в спальню Бадремону словно родному брату:

– Благодарю вас. Теперь слушайте: мадам де Бутвиль вниз не ходила. Отперла нам дверь, когда нас заперли, но с нами не ходила. Не нужны ей лишние вопросы. А вы… как вы хотите? Вы проснулись тогда же, когда и я, и пошли со мной разбираться или присоединились ко мне позже?

– Проще будет…

За своим юным товарищем Теодор наблюдал не без сочувствия. А если изначальные его соображения и были изрядно окрашены сарказмом, в этот раз он смог оставить их при себе.

Тем более что вопросы тот задал неожиданно сложные. И предстоящие объяснения внезапно показались бретеру неоправданно непростыми.

– Нас заперли в нашей комнате. Я проснулся, вы… Нет, лучше начать раньше. С того, что вам было дурно и вы заснули. Я разбудил вас, после того как мадам де Бутвиль отперла нашу дверь. Мы спустились, нашли каких-то головорезов и их убили. Боюсь, кто-то из них сбежал. Ах, да — тот, кто подстрелил служанку. Или тот, кто украл… то, что было в яме. Идемте. Ах, черт!

Досадливое это восклицание было вызвано осенившим его соображением. Которым он поделился с Бадремоном, уже снова оказавшись за дверью спальни:

— Боюсь, что скрыть приключения мадам у нас не выйдет. Ее же ранили.

– Не умею я лгать, – вздохнул бретер. И, лишь сказав это, подумал, сколь странным должно было показаться Бадремону его сожаление: не станет благородный человек почитать неспособность ко лжи недостатком.

Во что он превратился, Пресвятая дева?

Раньше он проклинал себя за слишком длинный язык. Потом – за неумение скрывать свои чувства. А теперь? И что будет дальше?

Может, это было самым худшим. Когда-то он был готов пожертвовать жизнью, чтобы спасти незнакомую дочку какого-то торговца. А теперь – сам бы ее похитил. Если бы монсеньор приказал – похитил бы?

Шум снизу поутих. Не прекратился – солдаты явно не сдались. Но поумерился – как если бы они последовательно простукивали дверь погреба, пробуя ее на прочность. И на этот раз, достигнув первого этажа, он направился на звук – в глубины дворца, в сторону кухонь и черных лестниц.

– К черту, – решил он, когда шум вывел их к запертой на увесистый замок двери. За которой, прислушиваясь, можно было уловить голоса. – Говорим правду.

Замок был внушительный. Но дверь вылетела с одного удара плечом. Открыв им вид на аккуратную, хоть и скудную кладовую. Доносящиеся из-под земли голоса на миг притихли. И Теодор, глянув на громоздящиеся посреди кладовой корзины, вздохнул.

– Поспешили мы с Робером. Для него еще была работа.

В промежутках между корзинами можно было разглядеть в полу деревянную крышку люка.

– Ту правду, которую вы знаете, – Теодор также наклонился к ближайшей корзине. И замер.

Кто сказал, что солдат надо было выпустить сию минуту?

Он сделал Бадремону знак остановиться. Внимательнее посмотрел на крышку люка.

– Вы задали очень правильный вопрос, друг мой, – прошептал он. – Который мне и в голову не пришел. Эй! Эй, вы, в погребе!

Снизу донеслись ругательства вперемежку с невнятными вопросами и выкриками. И Теодор выпрямился, небрежно пнул корзину.

– Я думаю, – шепотом сообщил он Бадремону, – мы эти сокровища заслужили. А они – нет.

«Они» меж тем умолкли. И Теодор снова наклонился к люку.

– Если вы помолчите… – начал он. Переждал вновь поднявшийся шум. И повторил: – Если вы помолчите…

На сей раз его перебивать не стали, и он закончил:

– Крышка люка завалена, мы найдем слуг, и они вас выпустят. Вам больше ничего не угрожает, так что сидите спокойно. Пить, если у вас еще осталось вино, не советую – там может быть сонное зелье. Все ясно?

Если кто-то сказал «да», то его было не слышно за остальными голосами – Теодору показалось, что их было три. Но вопрос был риторический. И он вышел из кладовой вместе с Бадремоном и подмигнул ему, отойдя на несколько шагов.

– Мне кажется, комнаты управляющего были где-то на втором этаже. Предлагаю его найти, отправить разбираться с остальными и вернуться обсудить нашу стратегию с мадам де Бутвиль. Если сундучок заперт, вы расскажете свою правду, я свою, а ее, я надеюсь, спросить не посмеют. А иначе надо посмотреть, что там, потому что что-то оставить придется.