...Или рассказ о пользе вышивания в качестве успокоительного средства.
- Подпись автора
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » Оpium для бретера. 21 сентября 1627 года, до 18 часов
...Или рассказ о пользе вышивания в качестве успокоительного средства.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Часовые у рогаток встретили кавалькаду скучающими взглядами, в которых едва промелькнул интерес. Здесь видели и не такое. Но можно было не сомневаться, что и Атоса, и Ронэ - запомнили...
Оставив лошадей у коновязи, Кавуа предложил Вийе и Витербу немного отдохнуть, пока врач будет заниматься ранеными, а Атоса и Ронэ увлек к лекарской палатке.
Там возился ученик хирурга, невысокий светловолосый нормандец лет восемнадцати на вид. Увидев капитана, он торопливо поклонился.
- Позови Барнье, - попросил его Кавуа, ища взглядом бутылку с вином, которая, он точно знал, здесь была. И не одна. - Это чистые кружки? Никакие кишки вы сюда не складывали?
- Нет-нет, господин капитан, чистые. Уже бегу, - он положил на стол странного вида щипцы, которые отмывал от крови, и опрометью кинулся к одной из палаток.
Кавуа нашел бутылку, пристроенную кем-то за толстой ножкой стола, и разлил вино по кружкам, предоставив обоим спутникам самим выбирать места, где можно присесть - были здесь и лежанки, и табуреты.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Атос, благодарно кивнув капитану, почти не глядя взял предложенное и обернулся к своим спутникам.
- Ваше здоровье, господа, - он с чуть заметной усмешкой отсалютовал кружкой. – Оно вам сейчас пригодится. И примите мое восхищение, это было великолепно.
Залпом осушив кружку, он огляделся, носком сапога пододвинул к столу стоящий чуть в стороне табурет и уселся, с нескрываемым удовольствием вытянув ноги – правда, позаботившись при этом, чтобы не перегородить таким образом проход - и пристроив на свободный край столешницы ноющую левую руку. Статус арестованного, который, впрочем, вызывал некоторые сомнения, не предполагал лишних вопросов, и мушкетер предпочел пока оставаться зрителем. К тому же вот-вот должен был явиться хирург, а обсуждать важные дела, когда кто-то ковыряется в ране и тычет иглой в бок, не совсем сподручно.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
– Благодарю.
Теодор механически принял кружку, но его взгляд уже отыскал на столе чернильницу и перо. Придя немного в себя за время пути, он обрел вновь не только чувства, но и боль. И знал лишь один способ от нее отвлечься. Ему не хватало теперь одной строки, второй строки во второй строфе, и одной мысли. Обрывок латинской фразы с брошенного на столе листа бумаги пробудил смутное еще воспоминание, и перо заскрипело, выводя колючие буквы.
Нет чаши слаще той, что на весах Возможное с минувшим сплетено, |
Не поднимая головы, он потянулся за кружкой и скривился, словно во рту отозвался вкус не выпитого вина.
Барнье появился быстро, не закончив даже обход раненых. Простодушно брошенное помощником известие о ранении капитана сильно поторопило хирурга.
Едва вступив под откинутый полог палатки, он коротко поклонился, обвел взглядом своих предполагаемых пациентов и мысленно отвесил ученику крепкую затрещину. Кавуа сидел на краю лежанки, неторопливо потягивая вино, и выглядел потрепанным, но не умирающим. Хотя внимательный взгляд врача наткнулся на засохшую кровь на пальцах его левой руки и на мгновение к ней прикипел.
За столом устроились двое незнакомых дворян. На одном из них крови было куда больше, и врач шагнул к нему с непередаваемо хищной улыбкой.
- Приветствую, господа. Рассказывайте, что произошло и кто будет первым на моем столе. Стреляли? Резали? Сифилис?
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Первым будет, видимо, вот этот господин, - усмехнулся Атос, оценив шутку. – Слышите, Ронэ? Оставьте вашу музу, она дама впечатлительная и может упорхнуть навсегда, если ей придется присутствовать при том, что с вами будет делать мэтр.
Мушкетер передвинул табурет, освобождая хирургу подход к столу и инструментарию и попутно прихватив бутыль с вином, и взглянул на Кавуа, красноречивым жестом чуть наклонив бутыль в его сторону.
– Я заканчиваю, – бросил бретер, не отрываясь от бумаги.
Гвардеец охотно протянул кружку и вдруг задумчиво спросил:
- Атос, а вы шить умеете? Людей. А то времени у нас не очень много, а у мэтра всего две руки.
Атос поднял брови, но, прежде чем ответить, долил вина капитану и себе и отставил бутылку. Зашивать раны ему приходилось, поскольку плох тот солдат, который умеет их лишь наносить, но мастером в этом деле мушкетер себя не считал.
- Пару раз доводилось, - пожал он плечами. - Вы в самом деле этого хотите?
В соавторстве
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
- Я не хочу слишком задерживаться, - беззаботно пояснил Кавуа, игнорируя недовольные взгляды своего врача.
- Иглы, нити, настои в ящичке, - показал хирург, стоя над увлеченно пишущим поэтом. - Но вы могли бы дождаться Арно. Сударь! - обратился он уже к Ронэ. - Вас не затруднит раздеться? До пояса? А...
Он бросил взгляд на бумагу и замолчал на полуслове.
- Я еще жить хочу, - с усмешкой возразил Кавуа и принялся стягивать колет. - Атос, дерзайте. У вас получится. Только не гладью...
Согласовано
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Не получится – распорю и переделаю заново, - усмехнулся и Атос. Мушкетер откинул крышку ящика и, порывшись среди переложенных сеном склянок, извлек одну, с широким горлом, в которой в прозрачной жидкости болталось несколько изогнутых игл с уже вдетыми нитками. Этикетки на остальных флаконах не говорили ему ровным счетом ничего, поэтому, откупорив пару из них и по запаху определив, где содержится аквавита, Атос негромко окликнул хирурга:
- Мэтр, чем из вашего арсенала можно промыть рану?
- Чистой водой, - торопливо отозвался хирург. - Или вот этим отваром.
Он деловито выставлял на стол рядом с Ронэ нужные бутыли. На одной из них висела бирка с надписью "Caléndula".
- Дайте я взгляну, - он отвлекся от дописывающего пациента и бросил взгляд на рану Кавуа. - Мда. Шить. Надо шить!
- Не беспокойтесь, мэтр, я справлюсь.
Какая ирония судьбы. Утром капитан гвардии кардинала перевязывал рану мушкетеру. Сейчас мушкетер собирался оказать такую же услугу капитану гвардии. Противоборствующие стороны и заклятые враги. Должно быть, совместная пирушка в «Нечестивце» и то не смогла бы быть более сближающей. По губам мушкетера скользнула усмешка; мельком оглядевшись, он вытащил из аккуратной стопки на столе чистый лоскут и взялся было за указанную бутыль, но, вспомнив мэтра Дарлю, поставил ее на место и, смочив лоскут аквавита, обтер руки. После чего откупорил «Calendula» и обернулся к своему добровольному пациенту.
- Вы готовы клясть меня на все корки, капитан? – любезно поинтересовался он.
Кавуа прищурился.
- Атос, а вы ведь тоже с севера? - вдруг спросил он.
- Берри, - лаконично ответил Атос, начиная промывать рану от сгустков запекшейся крови.
- Какая жалость, - пробормотал себе под нос гвардеец. - Значит, вы все поймете.
Первые ругательства он просто утопил на дне кружки, торопливо залив в себя остатки вина.
- Я могу сделать вид, что не расслышал, - заверил его Атос. – И я только начал, приберегите самые лучшие образы напоследок.
Он кинул на пол окровавленный лоскут, вытащил из склянки иглу и стряхнул с нитки капли. Свел края раны и сделал первый стежок.
В соавторстве
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Теодор едва слышал эту добродушную пикировку, хотя улыбка и мелькнула в какой-то момент на его губах. Сквозь белый холст палатки угадывался ослепительный солнечный день, дурманила чувства, слагаясь в счастье бытия, немыслимая смесь из звуков военного лагеря, лекарственных запахов, боли и вкуса вина, а по бумаге вязью ползла темнота, чернее его чернил:
Не меркнет день, пока мерцает сталь
И льется кровь, свой вкус даря мгновеньям,
И я живу, чтоб до небес достать
И превратиться враз – и в прах, и в свет.
Он застыл, проверяя. Вычеркнул одно слово, заменил другим.
Пасть, превратиться враз – и в прах, и в свет.
– Весь к вашим услугам, сударь.
Бретер небрежно ткнул перо обратно в чернильницу и, морщась при каждом неловком движении, принялся стаскивать камзол.
Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-01-05 18:06:59)
- Вас не затруднит прилечь? - осведомился хирург, бросив первый взгляд на длинное пятно на повязке. - И рука тоже... Какая красота.
Барнье очень не хотелось шить пациента, скорчившись рядом с ним в три погибели. А еще он не раз наблюдал, как самые стойкие люди в какой-то момент начинали валиться с табурета, независимо от своего желания и силы воли.
- С внутренней стороны? Как вы умудрились? - синеглазый хирург внимательно осматривал повязку, прежде чем срезать ее. Случалось так, что снятые бинты мгновенно открывали сильное кровотечение.
- Кинжал? Шпага? Надо хорошо промыть, кто знает, в кого этой шпагой тыкали до вас... Но какие стихи. Omnia praeclara rara...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Теодор послушно улегся на указанную ему лежанку.
– Vita brevis, lingua longa, – прокомментировал он, отметая тем самым половину вопросов сразу. Ответ на оставшийся, хоть и риторический, довершил дело. – Имя моего предшественника я, боюсь, уже не вспомню. Какой-то заговорщик. Промывайте как следует, это может быть заразно. Сколько стежков, сударь?
Спешите штопать. К каждому стежку, |
___________________________________
Vita brevis, lingua longa – лат. Жизнь коротка, язык длинен
Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-01-06 08:58:47)
- Обещаете? - с надеждой осведомился Барнье, взвешивая в руке флягу. - У меня тут маковый настой, сударь. Будет не так больно, но сможете ли вы сочинять?
- Это не тот, который ты держишь для рожениц? - добродушно, но сквозь зубы осведомился Кавуа, мысленно поминая всех святых. Для начала. Шил Атос аккуратно, но изогнутая игла, а потом нить ползли сквозь кожу, причиняя неповторимые ощущения. Неровный свод палатки плавно покачивался перед глазами.
- Где я, а где роженицы, - проворчал непочтительный хирург, отбирая у мушкетера бутылку с отваром для промывания. - Может, вы и ведете себя подчас как младенцы, но я-то не повитуха... Десять стежков на боку, сударь, четыре на руке.
Согласовано
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Четырнадцать, - задумчиво подсчитал Атос, протягивая нить и ловко завязывая очередной узелок. – Четырнадцать стишков. Кавуа, не вздумайте смеяться тоже. Иначе вы сможете похваляться самым кривым во Франции шрамом. Хотя вам везет, у вас стежков осталось только три.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
– Не обещаю, – вздохнул Теодор, и невольно стиснул зубы, когда хирург принялся промывать первый порез. До четырнадцати ему до сих пор доходить не случалось. Оставалась только баллада, а значит, двадцать пять слов на две рифмы. Одну он выбрал сразу – проще всего рифмовать слово «нет». Вторую…
– Четырнадцать. Нет, это не сонет, |
Он умолк и со свистом втянул в себя воздух. Затем продолжил:
– Во избежание: ошибки нет, |
- Я бы вам поаплодировал, не будь у меня заняты руки, - сообщил Барнье, не отрываясь от разрезанного бока. - Чудесно. И что не поделили два поэта, рифму? Промыл я хорошо, интриганство не подцепите.
Чуткие пальцы хирурга осторожно сводили края раны. Работал он аккуратно и умело, но шитье никогда не относилось к числу приятных процедур.
Кавуа на пикардийском, понятном трем из четверых присутствующих, выразительно помянул нескольких святых сразу в несколько противоестественном сочетании и в конце уже по-французски добавил:
- Еще три?.. Атос, к черту красоту, давайте быстрее с этим закончим!
Он не слишком хотел упражняться в стихосложении при мушкетере, но ему методично причиняли боль, пусть даже необходимую, и он вынужден был терпеть, хотя больше всего хотелось просто замотать разрез бинтом и покинуть палатку, которая вовсю уже ходила ходуном. Судя по тому, что никто больше этого не замечал, у капитана просто кружилась голова. Он сомневался, что сможет сейчас зарифмовать хоть что-то, и все же рискнул:
- Лишь три стежка, и росчерк одного...
Атос делал прокол, и ему пришлось замолчать на несколько секунд, чтобы не дернуться.
- ...закроет шов, оставленный другим.
Не первая, оставленная им,
отметина; но эта - не во зло.
Согласовано
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Долг платежом красен. Продолжаете поединок, сударь? – Атос продернул шелковинку, проворно завязал узел и зорко глянул на капитана – до сих пор все его внимание было сосредоточено на шитье. – Знаете, Кавуа, вы бы легли. Если вас поведет, я не успею вас удержать. Будет уже совсем не до красоты.
Он не ожидал, что гвардеец свалится с лежанки, но предпочитал избежать даже малейшей возможности.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Теодор продолжил не сразу – не потому, что подыскивал рифму, но пытаясь понять, что сказал Кавуа. Кто оставил ему отметину? Грешить на самого себя он не мог, пусть и допустил на миг такую возможность – не мог он нанести рану, не заметив. Но кто тогда – Атос? Когда?
Боль слепила, и бретер удержал на мгновение запястье хирурга, без слов прося о передышке. Когда разноцветные круги перед глазами чуть померкли, он разжал пальцы.
– Мои вам извиненья: не поэт |
Голос, несмотря на все его усилия, звучал неровно, и не все его паузы совпадали с метром стиха.
– Когда бы вы мне штопали колет, |
_________________________
Id est – лат. то есть, следовательно
Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-01-06 19:43:42)
- Не думайте об этом, Атос, - Кавуа, стараясь не шевелить левой рукой, правой дотянулся до бутылки и отхлебнул прямо из горлышка. - Шейте спокойно. Осталось немного.
Он снова приложился к бутылке. Бледные скулы офицера слегка порозовели. Скупая забота мушкетера почему-то воспринималась как должное, вызывая только слабое удивление.
- Я предупрежу... если соберусь падать, - усмехнулся он, прокручивая в мыслях строки Ронэ. Вот же шальная голова. Читать стихи, когда тебя штопают...
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Должен же я обращать внимание на то, что делаю, - Атос хмыкнул. – Со шпагой было бы, пожалуй, проще. Ну тогда терпите, это предпоследний.
Пальцы мушкетера в это время уже продевали иглу и протягивали нить. Узелок, щелчок ножницами…
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Барнье внимательно смотрел на своего подопечного. Звук дыхания Ронэ говорил ему больше, чем самому бретеру. Закрепив очередной стежок, хирург вложил раненому в здоровую руку открытую флягу.
- Не разлейте. Пейте небольшими глотками. Пяти-шести будет достаточно. И продолжим.
– Дьявольски вовремя, – отозвался Теодор, даже не заметив, что невольно цитирует Кавуа. – Благодарю вас.
Прежде чем пить, он отер со лба пот. Сколько осталось? Отпив первый глоток, он закрыл глаза.
– Сколько еще?
Меньше десяти, в этом он был уверен. Почти уверен – но сбился же он со счета!
В соавторстве
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » Оpium для бретера. 21 сентября 1627 года, до 18 часов