Отсюда "Долог путь до Типперери"
- Подпись автора
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » По закону войны. 23 сентября 1627 г, вечер-ночь
Отсюда "Долог путь до Типперери"
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
"Имена - это хорошо", - вяло подумал пикардиец, пока его стаскивали с коня.
Попытка поставить его на ноги закономерно чуть не кончилась падением. Устоять ему не удалось, упасть тоже - поддержали.
А потом снова куда-то потащили.
Он опять пытался запомнить дорогу, но переходы и ступени сливались в одно сплошное мельтешение.
Ладно. Если удастся избавиться от веревок, путь он найдет.
Кажется, Ронэ пытался за него вступиться. Удивительно. Чего это он?
Или не за него?.. Не хотел марать руки сильнее, чем уже это сделал?..
Кавуа вдруг понял, что тащат его не те, кто привез в замок, и прислушался к негромким репликам, связанным в основном с весом пленника.
Слуги.
Этого следовало ожидать.
До самой комнаты он боролся с тошнотой, не желая выставлять себя на посмешище, и когда его бросили на кровать, с которой кто-то предусмотрительный заблаговременно убрал все, напоминающее перину или тюфяк, вздохнул почти с облегчением.
Когда разрезали веревки на руках и ногах, Кавуа, ждавший этого так долго, тут же рванулся - но одеревеневшие мышцы не хотели подчиняться, движение вышло мучительно медленным... Его даже не поняли, этого движения, растягивая пленника между четырех углов кровати и заново привязывая к опорам.
И только тут он выругался.
Согласовано
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
В комнате было темно – уходя, слуги забрали лампу. Закрытые ставни тоже не пропускали свет, и только из-под широкой щели под дверью пробивались порой лучи, когда мимо проходил или пробегал кто-то из обитателей замка. По прошествии примерно получаса снаружи послышались голоса, заскрежетал в замочной скважине ключ, и дверь распахнулась.
Из трех человек, появившихся на пороге, один был незнакомым – уже в годах, заметно облысевший, с неприятно холодным лицом, наискось пересеченным шрамом, когда-то, должно быть, чуть не лишившим его кончика носа. Одет он был по-военному, но едва доставал до плеча двум пришедшим вместе с ним наемникам, и опытный взгляд тут же установил бы, что, если ему когда-либо и приходилось драться, то не в последние лет тридцать.
– Здравствуйте, господин капитан.
Остановившись около пленника, он поднял повыше принесенный с собой факел, однако крепость узлов проверяли его спутники, он только улыбался.
Кавуа успел порадоваться темноте. И одиночеству, и твердой доске под спиной.
Когда есть, с чем сравнивать, учишься радоваться мелочам.
Он немного подергал веревки, разминая руки, но сообразил, что так только затянет узлы, и перестал. Привязали его надежно, и способ пикардийцу категорически не нравился.
Оставалось только лежать и думать, отвлекаясь от боли в мышцах, в которые неторопливо возвращалась кровь.
Воды ему так никто и не предложил, и он просто добавил этот пункт к личному счету, который собирался предъявить этой гугенотской компании и который начал еще с убитой лошади.
Смиряться со своей судьбой он не собирался.
...Пить хотелось смертельно.
Может, поэтому он не понял, сколько точно прошло времени. Лежал, глядя в темноту, думал. О Ронэ. О том, почему все так вышло. Задумал он предательство еще тогда, после боя в трактире, или раньше? Или после встречи в полку Эстиссак?..
Добрался ли дю Брон до ставки? Сохранит ли врач ему руку?
Рибероль был так близко. И так... Бесполезно близко.
От жажды и усталости пленник провалился в полусон, но когда скрипнула дверь, мгновенно открыл глаза.
"Черт бы вас побрал вместе с вашим факелом".
Шрам был очень красивый. Такой мог оставить опытный диестро, это называлось "испанский поцелуй" и было очень оскорбительно.
Но вряд ли это был подарок от мастера испанской школы. Да и неважно.
Кавуа щурился, рассматривая незнакомца и выбирая между двумя вариантами ответа: "Идите к черту" и...
- Здравствуйте, - голос окончательно ушел в хрип. - Кто вы?
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
По всем правилам ответ должен был прозвучать как что-нибудь вроде «Вопросы здесь задаю я». Но новоприбывший поступил иначе.
– Кто я? Да так, ничего особенного. Торгаш, как выразился ваш приятель. Менье меня зовут.
Он присел на край кровати, улыбаясь – но это улыбка отдавала фальшью. Наемники разделились: эльзасец зашел капитану за голову и остановился там, а пьемонтец уселся с другой стороны кровати. Он же и заговорил:
– Как вы собирались везти Сальбера? На телеге или верхом?
- Какой... еще... приятель? - тупо переспросил пленник, который сначала даже не понял, о чем его спрашивают.
Куда везти?
Никто никуда не...
Спустя мгновение до него дошло, что Менье хочет знать подробности плана, в который он сам же посвятил Ронэ для передачи гугенотам.
Воздух неприятно царапал пересохшее горло при каждом слове.
Взять гугенотов на попытке отбить Сальбера смогут и без него. И попытка эта состоится, вон как их взяло за живое. Независимо от того, будет он молчать или говорить.
И вопрос был очень... Говорящим.
Может, у него еще есть?..
А слуги, похоже, опасаются то ли за крепость веревок, то ли за крепость кровати. И заодно пытаются произвести нужное впечатление. И у них получается, как ни крути... А надежность узлов подсказывает, что получится и все остальное.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Менье продолжал улыбаться, как если бы ответ Кавуа – который и ответом-то не был – вполне соответствовал его ожиданиям.
– Ваш приятель, месье де Ронэ. Разве вы забыли? А он еще так хвастался, что будто бы оставил по себе память. – Он обернулся к пьемонтцу. – Как это они не подумали камзол снять! Придется портить, а такая хорошая вещь!
Пьемонтец на улыбку не ответил, но Менье это, похоже, ничуть не смутило.
– Может, рукава хватит? – задумчиво продолжил он. – Вы бы не разрезали ему левый рукав? По шву, пожалуйста, по шву. А вы, сударь, не дергайтесь особо, зачем же ценную вещь понапрасну портить? И кожу, опять же…
Пьемонтец вытащил нож и потянулся к плечу капитана.
Хвастался... Зачем ему хвастаться?
Кавуа скосил глаза на лезвие.
Было до жути непривычно ощущать себя в чужой власти. Но капкан захлопнул челюсти и держал крепко.
Предать было мало, решил еще и поглумиться - за глаза?..
Тогда они бы не пришли проверять...
Проверять?
Он ничего не смог с собой сделать. Отодвигаться было некуда, вжиматься в доски бесполезно, и гвардеец подобрался так, что стал напоминать натянутую струну. Вот если бы узел не выдержал... Хотя бы один!
Тогда кое-кто мог бы и заплатить за подобное обращение с дворянином... Кстати, а эти...
- А я-то принял вас за дворян, - чуть не рассмеялся пленник, не отводя взгляда от ножа. - Какая ошибка...
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Кинжал наемника, нащупавший уже шов, дернулся, разрезая не только нитки, но и кожу. Менье продолжал улыбаться.
– Дворяне, сударь, – словоохотливо отозвался он, – они разные бывают. С голубой кровью я вот ни одного не видел. Только вы, сударь, вопрос-то наш, кажется, и не расслышали! Или отвечать не хотите? Так может, я что другое спрошу? Заранее его в Этре повезут, или до субботы в ставке держать будут?
Он по-гусиному вытянул шею, разглядывая обнаружившуюся под разрезанным камзолом рубашку, уже окрасившуюся кровью.
Кавуа зашипел. То, чего не замечаешь в горячке боя, совсем по-другому ощущается, когда ты связан и беспомощен.
В пикардийском много шипящих. Ответить дознавателю можно, и вовсе не разжимая зубов.
Показная вежливость Менье выводила из себя. Он явно глумился. Глумился над ним, дворянином и гвардейским командиром.
- И много... Дворянской крови... Ты видел?
Он рванул веревки, в который раз проверяя их на крепость.
Нет у них этих сведений?
Или проверяют доносчика?
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Менье сокрушенно поцокал языком.
– Что же это вы, сударь, – упрекнул он пьемонтца, – торопитесь, будто на пожар? Кровь вот еще пустили, будто цирюльник, а оно разве надо? Будет господин… сами знаете как звать огорчаться зря.
Пьемонтец ухмыльнулся, а на лице эльзасца мелькнула гримаса отвращения, на которую Менье как будто не обратил внимания.
– А что до вашего вопроса, сударь, – продолжил он, – то видел, небось, поболе вашего. И увижу еще, сдается мне. А ну как рана ваша, сударь, раскроется? Не нравится мне, как вы тут ерзаете, может, уже и раскрылась? Давайте-ка поглядим?
Ладонь пьемонтца вжала руку капитана в доски кровати, и под лезвием его кинжала рукав рубашки расползся, затем распалась и повязка.
– Ну так как же? Когда везти собирались?
Если что-то и могло взбесить его сильнее, так это ощущение чужих рук на теле. Но веревки держали крепко, и чтобы их порвать, нужен был здоровяк вроде Мартеля, и то...
Невероятным усилием воли пикардиец вынудил себя лежать.
В прищуренных глазах легко читалось презрение, злоба и боль, конечно, потому что гордость и упрямство еще не делали его железным.
Но трое!..
На него одного.
Связанного!..
- Теряете время, - бросил он, облизнув шершавые сухие губы. - Хозяин расстроится.
Едва ощутимый запах крови наводил почему-то на мысли о воде. От которых его так удачно отвлекли "гости".
Мышцы сводило от предчувствия нового прикосновения стали.
Интересно, что будет, если сказать, что Сальбер уже мертв.
Не поверят...
- Развязали бы мне руки, - мечтательно прохрипел гвардеец. - Ох, что бы ты тогда пел... Про дворянскую кровь...
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Менье картинно вздохнул и закатил глаза.
– Приятно все-таки с вежливым человеком дело иметь. Слышали бы вы, как иные разговаривают – чего мне только не желали! Я-то, понятное дело, не в претензии, волнуются люди, мало ли чего сгоряча наговорить можно, а все же оно приятнее, когда человек любезный попадается. Вы, сударь, – обратился он к стоявшему в головах эльзасцу, – факел-то поближе поднесите, а то плоховато видно. А вы наоборот отсядьте чуток, сделайте мне одолжение.
Пьемонтец подчинился, и Менье придвинулся вплотную к Кавуа, разглядывая алую полосу на бледной коже.
– Хорошо зашили, – одобрительно сообщил он, вертя в пальцах ржавый обойный гвоздик. А затем аккуратно подцепил им нитку. – И держится вроде неплохо.
- Подсвечник, - презрительно бросил гвардеец в сторону человека с факелом.
Зашили действительно хорошо, Атос постарался. И узлы завязал как следует. Через секунду пикардиец дернулся от боли, подавился ругательством и снова отчаянно рванул веревки, понимая - началось...
...Ничего он так не хотел, как потерять сознание, но не получалось. В какой-то момент Кавуа перешел на пикардийский, обогатив лексикон обоих наемников и "торгаша" проклятиями, а потом на хрип, потому что крик из пересохшего горла не вырывался.
Сколько это тянулось и что с ним делали, он не запомнил. В этом не было ни единого просвета, и в какой-то момент он с ужасом услышал собственный голос, называющий день. Разобрать это было невозможно, но они поняли...
А он возненавидел не только их, но и себя, и с силой приложился затылком к доскам в надежде, что это заставит свет погаснуть.
Из темноты его вернули очень быстро.
Ночь раскалывалась на части. Звоном беззвучного крика в ушах, скрипом кровати под рывками, но его держали и веревки, и, кажется, чьи-то руки. Он задыхался, страдая от боли и унижения - его, одного из лучших бойцов Франции, дворянина, приближенного Ришелье, ломали умело и беспощадно.
То есть обходились как с любым другим пленным на этой войне.
И в конце концов он сказал им про стражу.
...Темнота казалась густой и ласковой, как вода.
Вода...
Он лежал, чувствуя пробегающие по телу волны дрожи. Отзвук пережитого допроса. Отзвук рождающегося внутри истерического смеха.
Он рассказал про Сальбера.
Именно то, что и без того передал им через Ронэ. С небольшими поправками, потому что кое-что изменилось со времени их последнего разговора.
План. Чертов план, который так не понравился монсеньору...
...О Ришелье и охране ставки не спрашивали. То, чего он так боялся, не произошло. Что будет, когда спросят?..
Он не знал.
Темнота не давала ответов.
Ответ подсказывало развороченное, огнем горящее плечо.
Пикардиец закрыл глаза. Нужно было убраться отсюда или умереть. Потому что жить предателем он не мог и не хотел.
Но как?..
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
По ту сторону двери замок погружался в сон. С запозданием – появление маленького отряда нарушило обычный распорядок дня – но неизбежно. Погас светильник в спальне Рибероля, где чутко задремала рядом с ним и его племянница, даже во сне с тревогой прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Чуть позже сделалось темно и в спальне хозяина замка, потом в комнате, выделенной для д'Адильи. Его люди также один за другим ушли в трапезную залу, где уже расположились на набитых соломой тюфяках их товарищи из замка, поужинавшие раньше. Дольше всех высидел Жанно, но потом, отчаянно зевая, побрел спать и он, оставив у догорающего во дворе костра бретера со всем его новоприобретенным арсеналом. С которым тот начал возиться, едва перекусив. Бессонница мучила его и прошлой ночью, но в сон его не клонило. Что он и объяснил – сначала обходившему посты дежурному офицеру, который застал его с разобранным пистолетом, а затем – разбуженному д'Адильи.
– А что же вы дежурить не хотели? – спросил тот, зевая.
– Думал, засну. Могу взять какой-нибудь пост.
– Не нужно.
Д'Адильи вернулся в кровать, а бретер – к костру. Вскоре погас свет и в южной башне, где расположился Рибероль-старший.
Тучи снова разошлись, и стало холоднее. Стих постепенно писк летучих мышей, молчание воцарилось и на кухне, и на чердаке. Вернулся к воротам заболтавшийся было с часовым привратник, промедлив по пути, чтобы оценить по достоинству блеск заново отполированной шпаги.
Вскоре единственным звуком, доносившимся порой до узника, стали ровные шаги часовых – то со двора, то с лестницы, то у самой двери. Однако, когда скрежетнул в смазанной замочной скважине ключ, снаружи было тихо – словно поворачивала его не человеческая рука.
Дверь открылась. В комнату скользнула тень. Дверь закрылась снова.
– Т-с-с, – прошелестело в темноте.
Чуть слышно звякнуло железо.
Затем веревка, удерживавшая правое запястье Кавуа, лопнула, перерезанная ножом. За ней последовали три других.
Скрипнула ставня, и в комнате стало светлее. У обернувшегося от окна человека на месте одного глаза была повязка.
Из полузабытья пикардийца вывели даже не звуки, а неправильность происходящего. Он решил было, что это вернулся Менье, но тот должен был прийти с факелом и подручными, а в темноте... Зачем ему...
И палач никогда не смог бы так ходить.
А уж просьба о тишине вообще не лезла ни в какие ворота. И он лежал, беззвучно и неподвижно, пока гость резал веревки. И некоторое время после. Пока узкий луч призрачного света из приоткрытого окна не прорезал мрак.
Ронэ!..
Одеревеневшие мышцы едва слушались, и пикардиец сперва медленно опустил руки. Послышался тихий сухой треск. Отходила прилипшая к доскам окровавленная ткань.
Кавуа неловко приподнялся, потом сел, упираясь здоровой рукой в кровать. Голова кружилась. От слабости дрожали даже пальцы, он никогда не чувствовал себя так разбито и так... Мерзко.
Зачем пришел?..
- Посмотреть захотелось? - прошелестел по комнате шепот. Озвученная, мысль выглядела абсурдной. Не стал бы он тогда резать веревки.
Наверное.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
– Да, конечно, – саркастически отозвался Теодор, заглядывая в оставленный подле окна жестяной таз для умывания. Вода была темной – палач, как видно, уходя ополоснул руки. Но фаянсовый кувшин был еще на треть полон. – Что они с вами сделали? Идти сможете?
Тут он спохватился, что с веревками он поторопился. Если ответ будет отрицательным…
– Я не мог прийти раньше.
Это прозвучало как извинение, и бретер невольно поморщился. Хотя и в самом деле чувствовал себя виноватым.
Гвардеец ощутил приливающий к лицу жар. Хорошо, что полумрак вряд ли позволил Ронэ увидеть заливающую скулы краску стыда.
Что сделали... Что он мог ответить?
- Могу, - отозвался он глухо и осторожно поднялся. И даже сделал шаг, но его тут же повело в сторону. Пришлось искать рукой стену.
- Сейчас...
Это тоже прозвучало как извинение.
Зачем он пришел?.. И куда теперь нужно было идти?.. Предав одного господина, решил предать и другого? Дело нехитрое, главное, войти во вкус.
Кавуа, вспомнив собственные откровения под пыткой, содрогнулся.
И ведь добраться до горла бретера он тоже не мог. Пока не мог.
- Куда идти?.. - прохрипел он почти беззвучно и закашлялся. Связные фразы не давались. - Вы... Мстить?..
Это было бы хорошо. Убить врага "при попытке к бегству", и кто его осудит? Упрекнуть могут, но всерьез вряд ли поставят в вину. Но тогда все должно случиться не здесь.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Теодор испытующе взглянул на капитана. И ответил не сразу.
– Нет. С ним все время кто-то есть – лекарь, племянница, слуга… И потом… Не стану я убивать человека в постели. Говорят, он плох – может, сам подохнет. Сядьте, я гляну, что у вас с плечом.
Белая ткань рубашки, видневшаяся из-под разрезанного рукава, ясно указывала на то, что произошло. Не застегивали же на нем камзол после!
Вернувшись к тюку, который оставил у двери, Теодор принялся развязывать удерживавший его узел. Снова что-то чуть слышно звякнуло, затем бретер вернулся к кровати с флягой в руке.
Уже сидя на краю кровати, Кавуа вдруг ощутил укол совести. Ронэ понял его неправильно, придав тем самым происходящему новые черты.
Иные.
Невозможно совмещать службу гугенотам с планами по убийству Рибероля. Да ведь он от них отказался?..
И все же он здесь...
Мысль оборвалась на полуслове. Взгляд пленника прикипел к фляге и больше от нее не отрывался. Кавуа даже подался вперед, поморщившись от резкого движения.
- Вода?.. - осторожно спросил он, уже не смея даже надеяться.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » По закону войны. 23 сентября 1627 г, вечер-ночь