Тратить время на разговоры с родителями Тома или с Жаковой вдовой – или еще не вдовой, или не совсем еще вдовой – бретер не стал. Отправив к первым Ренаута, сам он подбросил монету и – выпал щит – спросил у первого же прохожего дорогу в «Шип». И, срезав путь проулком, темным и загаженным, снял повязку и сунул за пазуху, рядом с томиком Горация – спутник миледи мог быть слишком приметным.

Трактир стоял у самой гавани и ничем не отличался от портовых трактиров, в которых Теодору случилось побывать раньше. Так же сидели плечо к плечу за тяжелыми, добротно сколоченными столами пьяные и полупьяные матросы; так же прохаживались, а кое-где и протискивались между ними девки, размалеванные до того, что невозможно казалось угадать даже их возраст; так же воняло скисшим вином, застарелым потом и дурным табаком, и царил такой же невообразимый гвалт, заставляя собутыльников орать, срывая голос. Лишь примостившийся у входа косоглазый бродяга, ощупавший новоприбывшего пристальным взглядом и равнодушно отвернувшийся, угадав его род занятий, намекал на то, что собирались здесь не одни простые моряки.

Выискивать свободное местечко у стола в подобных заведениях было не принято, но бретер постоял с минуту в дверях, позволяя изучить себя, бесцеремонно разглядывая разношерстную толпу – и выбирая себе общество. А выбрав, подошел к столу.

– Подвинься.

Сидевший на краю лавки детина, чьи здоровенные голые ручищи были испещрены многочисленными темно-синими надписями и рисунками, обернулся, встречаясь с ним взглядом. Тихо вокруг, конечно, не стало, но гул слегка поутих.

Пауза затянулась настолько, что Теодор почти уверился уже, что здесь и вправду не знали, какое уважение полагается оказывать дворянину. Но затем – то ли сыграли свою роль два пистолета за поясом, то ли украшенная серебром боевая шпага – детина ткнул в плечо сидевшего рядом парня.

– Уступи место его милости, ты!

Трактирщик, мгновением ранее невидимый, теперь возник у его правого локтя.

– Вина изволите, сударь? Или перекусить?

– Вина. – Теодор взмахом руки обозначил весь стол. – Побольше.

Подброшенная в воздух монета была серебряной. И трактирщик ловко ее подхватил.

Теодор не пил – может, помня предупреждение Жюстины, хотя никто за столом не подходил под ее описание. И может, поэтому никак не мог отделаться от назойливого запаха тухлятины, не то от его кружки, не то от кого-то из соседей. Мысли возвращались к рассказу Ренаута, обжигая нетерпением. Гадюка запросто мог и не прийти – разве не было у него чем заняться? В церкви будет так же. Только это бретера и останавливало.

Все проходит, помимо смерти. А смерть – лишь мимо.

– Недавно в наших краях, ваша милость?

Невольная рифма зацепилась за слух, и Теодор повернул голову к соседу, задавшему вопрос. Что не помешало ему отметить быстрый взгляд, которым обменялись сидевшие напротив.

– Думаю задержаться, – кивнул он. – Если найдется подходящее дело. Мне сказали, в «Шипе» и для сухопутной крысы может что-то отыскаться.

– Кто сказал? – тут же спросили с другой стороны стола.

Теодор красноречиво улыбнулся и качнул головой.

– Мы тут люди простые, ваша милость, – говоривший, чья пустая глазница была выставлена на всеобщее обозрение, с нарочитым смущением подергал плечами, – хотя за выпивку, конечно, ваша милость, премного благодарствуем, а все-таки неправильное тут для благородного человека место. Как бы это сказать, ваша…

Он ждал удара в спину, и однако едва его не пропустил. Был бы правшой, ничего не успел бы. Но тот, от кого он отвернулся, тот, кто отвел руку для удара, не обратил внимания. Не подумал, что сосед почувствует.

Для оружия времени не было, и Теодор просто толкнул юнца со скамьи. Одно мгновение – в которое он увидел нож. Мальчишка взмахнул руками, восстанавливая равновесие. Следующий удар был нанесен уже сталью. И отозвался во всем теле, когда дага встретила ребро. Скользнула, вошла по самую рукоять.

Мгновения растянулись в вечность, давая кому-то шанс. У кого-то – отняв.

Время минет кровью – за каплей прольется ливень.

Движение за спиной, слишком быстрое, чтобы пренебречь. В чем оно отразилось – в чьих-то глазах? В латунном стакане? В тенях – служанка ставила на столы слабо мерцающие плошки, но ведь сзади не было столов, он так и выбирал себе место… Или это на потолке рванулась чья-то тень, раскрывая смертельные крылья?

Он скатился со скамьи вслед за трупом. Грязная солома на полу смягчила удар. В воздухе, следуя за взмахом покинувшего плоть клинка, повисла дуга алых капель. И взгляд встретился на миг с взглядом.

Безбородый юнец. Соломенные волосы, прыщавое лицо. Нож в занесенной руке – сразу видно, дрянной.

Вечность кончилась, парень вскрикнул, когда бретер поймал его под коленку носком сапога и рванул, поднимаясь. Беспомощно – и слишком поздно – вскинутая рука отчаянно вцепилась в плечо детины, увлекая на пол и его.

Дага вернулась за пояс. Ее место заняла шпага. И нашла цель – под торчащим кадыком белобрысого, едва приподнялся, ругаясь на чем свет стоит, нечаянный щит убийцы.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-03-21 10:50:13)

Теодор решительно качнул головой. Если бы он и вправду хотел договориться с этой швалью, он, может, и пошел бы с Зубаткой. А может, и нет. Но здесь он был только ради Гадюки. Уходить – когда тот может появиться в любой момент? Нет.

Сзади была стена. Справа, там, где стоял детина, угол. На этом тактические преимущества бретера заканчивались. Если не считать пистолетов. А правая рука у него была свободна.

Взведенный курок щелкнул едва ли не в то же мгновение, когда пистолет переместился в его руку. Если человек играет с ножом, метнуть его мгновенно он не сможет. Главное – выбрать момент.

– Поговорим. Но здесь.

Если навалятся скопом, будет скверно, он хорошо это понимал. Могут – если уже дрались вместе и если прикажет кто-то, кому они привыкли подчиняться.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-03-22 11:37:17)

Теодор снова покачал головой. Узнают? Может быть, и узнают. Но рассказывать он не собирался.

– Сейчас – не отыщется, – он был уверен и свою уверенность не стал бы скрывать, даже если бы умел. – Я дворянин, милейший, не забывай. Не за всякое возьмусь. Зовут меня шевалье де Ронэ, называют… по-разному называют, но ты, пари держу, почти все такое же и сам слышал.

Пистолет в руке бретера приподнялся, качнувшись влево. Иначе указать на свою глазную повязку он не мог. Забыв на миг, что повязки не было.

        – Не столь смешны те шутки, сколь нелепы
        И с кровью вытекают изо рта,
        Ведь тот, кто видит, что другие слепы,
        Как правило, не видит ни черта.

Это был не экспромт, или не совсем экспромт – часть всплыла в памяти, часть сложилась тут же на месте. Но такие стишки были для него так же естественны, как дыхание. Или точнее, как смех или кашель. Иногда можно сдержаться, но как правило – нет.

Наглость мерзавца у кого-то вызвала бы восхищение. Но Теодор оценил иначе. Человек поумнее понял бы, что у Зубатки не было выбора. Если тот хотел еще оставаться главарем этих людей, он не мог бесконечно уступать. Бретер об этом не думал, его планы ограничивались ближайшим часом. Но и если бы он предполагал остаться, вряд ли он повел бы себя по-другому.

– Верну, – кивнул он. Глядя как будто на Зубатку, но продолжая следить за прочими. Плошки, расставленные служанкой, давали слишком мало света, чтобы видеть кабак целиком, но знакомых щелчков он пока не слышал. Если их не скрыл гул голосов. – Тем же, чем и взял. Поделишься подробностями – может, и сейчас. Иначе – в свое время. И на свой лад.

Он швырнул бы им свой кошелек, если бы не знал, что им будет мало. В этом мире святой Мартин остался бы нагишом.

Едва заметив новое действующее лицо, Теодор и думать забыл о тех, с кем только что имел дело. Не настолько, чтобы не следить за чужими руками, пробираясь к нему сквозь грязную толпу, или чтобы убрать оружие. Хотя последнее было и вопросом времени. Потрепанная занавеска едва успела упасть, когда бретер снова отдернул ее, ступая следом.

– Гадюка! – окликнул он.

На таком расстоянии дага полезнее как пистолета, так и шпаги. От Гадюки бретера отделяло немногим больше, чем длина его пистолета. Но ударил он шпагой – короткий укол, пришпилить ногу негодяя к земляному полу и мгновенно отпрянуть, рывком выдергивая клинок и ускользая назад и вбок. Недалеко, только чтобы коснуться спиной дверного косяка.

Возможно, надо было стрелять. Но на выстрел сбегутся другие. Пистолет мог дать осечку. И попасть можно тоже не туда, куда хочешь – или вообще не попасть.

– Леди Анна Стоун, – сквозь зубы сказал Теодор.

Шпага тоже может не найти цель.

– О бабах поспорили, – объяснил бретер. – Леди Стоун, Гадюка. Где она?

- Что за леди Стоун? - звучало искренне. О том, что похищенную мадам зовут именно так, преступник еще попросту не знал, но не постеснялся сделать выпад наугад, в направлении говорившего. Учитывая, что места было немного, у него были недурные шансы.

- Так и спорьте на улице, - посоветовал незнакомый тип, пахнущий кухней. - Гадюка, ты что ль?

Теодор парировал и ответил уколом – в руку, сжимавшую шпагу. На таком расстоянии убить легко, все остальное – сложнее.

– Дворянка, которую вы похитили. Где она? Ты не знаешь, во что ввязался, Гадюка. Если ее не найду я, ее будут искать другие. И разговаривать не только с тобой.

В который раз он пожалел, что он не Рошфор. Тот озаботился бы оставить записку. Теодор понимал только, что их мог слушать не один лишь повар. И надеялся, что предупреждение подействует. В Париже Гадюка ставил бы под угрозу не только себя, и от него бы отшатнулись. Но здесь все могло быть иначе.

– Дурак, – бретер парировал пистолетом, который по-прежнему держал в правой руке и повторил свой укол. Следующая фраза прояснила адресата: – На дворе его обыщут другие. Гадюка, где она?