Любовь. Доминик не смогла бы с уверенностью ответить, произносила ли она это слово, в эту ночь, или в одну из предыдущих, глаголом, прилагательным или существительным, но всякий раз, услышав его, чувствовала, как сжимается сердце. Любила ли она Анну? Ответ был тот же, что и на второй, куда более важный вопрос: любила ли Анна ее? И сомневалась она равно и в том, и в другом - говорила себе «нет» при каждом «вы», думала «может быть», услышав это сладкое, липкое, льнущее слово: «любовь». И в самых отчаянных мечтах она не надеялась на «да». Но прикосновения миледи сводили с ума, от ее взгляда и улыбки замирало сердце, и ее нежное тело было как глоток воды палящим летним днем - ее никогда не хватало. И Доминик, прижимаясь украдкой губами к небрежно отброшенной во сне руке миледи, вплетая пальцы в ее растрепавшиеся по подушки локоны и просыпаясь первой, чтобы смотреть, как проступает из мрака эта совершенная красота, понимала, что этому придет конец, и повторяла себе, как заклинание, как молитву - «еще не сейчас».

Улыбка, тронувшая ее губы при слове «ангел», была преисполнена благодарности. «Еще нет, еще не сейчас», и облегчение это лишь обострялось страхом, вновь и вновь сковывавшим ее сердце: слишком хорошо она теперь представляла себе, на что способна ее любовница.

- Только скажите, - прошептала она, и то, что это не было правдой и не могло ею быть, только усиливало страх. Когда-нибудь… о, еще не сейчас! Доминик приподнялась на локте, не сводя взгляда с белоснежной груди, чуть теплее цветом чем брюссельское кружево, сползающее с округлого плеча - другого плеча. - Вы же знаете.

Иногда она думала - Шере думал - о письме, написанном в ту самую первую ночь, и это тоже было очень страшно.
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Доминик поняла сразу, но несколько мгновений, тяжелых как рука спящей женщины на груди любовницы, отказывалась верить. «Еще не сейчас, Господи!»

Потом она подумала, что ошиблась - что это должна была быть ошибка, она же сказала сразу, что не будет подделывать почерк его высокопреосвященства. А еще это могла быть проверка - Шере уже проверяли, два раза, о которых он знал точно, и еще три возможных, и кто сказал, что миледи не выполнит просьбу г-на графа или г-на Бутийе?

Теплый свет свечей мерцал в матовой коже раскинувшейся на кровати женщины, искрился в ее сияющих золотом волосах, отражался в темных провалах глаз, и невозможным казалось и то, что она сможет попросить о таком всерьез, и то, что станет шпионить - женщина, которую она обнимала считанными минутами раньше, которая дарила ласку и нежность, не мыслимую нигде больше, с которой делила тайны, более убийственные чем удар кинжала в живот…

- Ради нас, - эхом повторила Доминик, сквозь горечь надежды во рту - или то было неверие? - Что это такое, благо государства? Кто знает, в чем оно заключается, кроме того, кто верит в то, что сказал другой?

Надо было соглашаться, конечно, но она не могла найти нужные слова, вспоминая вместо них те, что нашла в одной из книг кардинальской библиотеки. «Я знаю все, я ничего не знаю».
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Отредактировано Dominique (2018-01-11 13:51:25)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Кто бы подумал, сколь страстным может быть желание поверить в невозможное? Рассудок и страх требовали не верить миледи, но противоестественная надежда, вспыхнувшая в сердце Доминик, не готова была погаснуть, подчиняя себе разум. Куда? Да куда придется! Когда? Да хоть сейчас! На что, зачем, почему - кому это важно? Важным было лишь то, что этого хотела она - Анна, и какие-то мгновения Доминик не хотела ничего иного и кивнула молча, не отводя зачарованного взгляда от ее неторопливо скользящей руки, и в это же время все ее существо скручивал, как прачка - белье, леденящий душу ужас: бросить все? Стать ничем, зависеть от чужих прихотей? Александр! Реми!

Реми тоже предлагал исчезнуть, но - иначе.

И что-то, что надо было написать чужой рукой - Доминик боялась думать, чьей, понимала, что не думать нельзя, и чувствовала, все еще оставаясь не в силах осознать это или выразить, что это было самым главным. Что за этой дверью стояла смерть.

- Я… не хотел бы… не хотела бы… ничего больше, - горло ее пересохло, и слова продирались сквозь него как сквозь колючий кустарник. - С вами… навсегда.

Невозможно. С ней и навсегда? Невозможно. И понимание, что она желает невозможного, не мешало Доминик об этом мечтать - и бояться, бояться так, как она не боялась с Шатле.
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Отредактировано Dominique (2018-01-11 13:51:51)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Мечта, воплощенные в слова, становятся тем дальше от надежд, чем больше задумываешься о вещах простых и ежедневных - об имени двух сестер, о одежде, которую те станут носить, о языке, на котором будут болтать вокруг. Анна говорила по-английски и, как она обмолвилась как-то, по-испански, и, верно, знала латынь - Доминик понимала только по-французски. Анна  была или научилась быть дворянкой - Доминик не доверяла первому сословию, не понимала его и боялась. Одна любила мужчин - другая ненавидела, одна привыкла к услугам служанки - другая страшилась любого прикосновения, одна была изысканна - другая безыскусна, одна любила духи - другая избегала любых запахов…

И все это не имело значения, и хотелось только длить и длить это объятие, дышать и смеяться сквозь золотую пелену волос, вдыхать их пряный аромат и видеть мир в сиянии ее глаз - весь мир в одной спальне.

- Что?.. - не хватало воздуха, оставался один восторг, - ты… от меня… вы хотите? Как?..

«Еще не сейчас…» - но сейчас было возможно все.
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Отредактировано Dominique (2018-01-11 13:52:24)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Воздушные замки, падая, рассыпаются в пыль столь яркую, что она слепит глаза, и Доминик, оглушенная этим падением, не сразу поняла все, что ей было сказано - хватило одного лишь голоса, ставшего вдруг по-деловому сухим, и даже прикосновение нежных губ Анны, раньше неизменно сводившее ее с ума, осталось едва замеченным. Моруа, казначей г-на кардинала. Несколько строк - подпись. Слова собирались в предложения с запозданием, не складываясь еще в понимание, но вычленяясь из беспричинного, казалось бы, ужаса. Радоваться жизни… Радоваться. Жизни.

- Анна… - пятерней Доминик отбросила назад слишком длинные волосы - привычный и такой не женственный жест. - Это… невозможно. Он не простит. Господин кардинал.

«Не простит» - смешно было так это называть. Шере достаточно прожил в Пале-Кардиналь и знал абсолютно точно, как его высокопреосвященство относится к предательству и тем паче, к предательству такого как он - ничтожества, поднявшегося с самого дна парижских улиц до канцелярии первого министра, мошенника, чудом избежавшего дыбы и виселицы… человека, просившего о доверии и получившего - что-то.

Они могли затеряться - став никем. Прожив свой век в глуши неприметной парой сестер, или вдов-простолюдинок, или даже супругов. Но для такой судьбы хватило бы и платы за особняк, карету, драгоценности и платья миледи. Шере знал это, не думая - об этом можно было даже не думать. Господин кардинал мог простить ей воровство и обман, но отпустить невредимым человека, который мог подделать его почерк и сделать это ему во вред…

Он сам не рискнул бы даже оставить этого человека в живых.

Если это была проверка… Он почти хотел, чтобы это была проверка, хотя сказал совсем не то, что следовало бы. Надо было либо отказываться и говорить о верности, либо соглашаться - и доносить первому. Но это было бы слишком большой удачей, и, как он ни надеялся, он не мог поверить.
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Отредактировано Dominique (2018-01-11 13:52:47)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Если Доминик не выдохнула с облегчением, то только потому, что все это время сдерживала дыхание. «Ты». «Ты»! И обещание все рассказать, и забота о будущем, и тревога - все вместе сливалось в волну захлестывающего с головой счастья, и, найдя руку любовницы, она крепко ее пожала.

- Расскажи сейчас, - предложила она, надеясь, что темнота спальни и неверный свет свечей скроют ее румянец - когда Анна заговорила о сомнениях и доверии, Доминик сама ощутила, как вспыхнули ее щеки. Не доверяла - действительно, и как же ей было за это стыдно! За это, а еще больше - за червячок сомнения, который остался где-то в глубине ее души и требовал ответов. Но возможно, дело было в том, что ничьим планам она не доверяла так, как своим, и мало верила в то, что кто-либо - даже волшебная, очаровательная, нежная и страстная Анна - способен продумать все мелочи, а ведь от мелочей зависела их жизнь. - Подумаем вместе, я боюсь, он… господин кардинал… если он нас найдет…

Платежное поручение должно быть на имя кого-то другого, и… нет, вряд ли г-н Моруа выдаст по-настоящему крупную сумму неизвестному, а Анне нужно много, очень много денег. И что он ей даст - золото? Векселя? Нельзя векселя, они оставляют след - слишком долго Шере был ростовщиком, чтобы не знать, как трудно скрыть такой след от кого-то, кто очень хочет найти его. Но г-на кардинала нет в Париже - это фора…

Александр.

Если г-н кардинал даже заподозрит…

И все же не только страх заставлял сжиматься сейчас сердце Доминик, и не прибавившаяся к нему надежда на любовь, и не сомнения, которые она, как ни пыталась, не смогла отогнать, и даже не понимание, сколько она теряет. Что-то новое.

Реми всегда так хорошо о ней думал…
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Отредактировано Dominique (2018-01-23 19:00:07)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Доминик закусила губу, разрываясь между сомнением и надеждой, но оба чувства наполняли ее страхом. Могла ли Анна полюбить ее - возможно ли, мыслимо ли это было? Эта нежность в ее голосе, эта убежденность… И готова ли она была решиться, бросить все - готова ли была и сама Доминик? Александр, Реми… еще Лампурд, с его ужасающе проницательной ошибкой - у Шере были друзья и брат, у Доминик будет самый опасный враг, которого можно было себе представить… и Анна.

Умом Доминик понимала, по себе самой, что верить было нельзя. У нее было так мало - и она все равно не хотела это терять. У миледи было много больше, и ведь она это и делала для его высокопреосвященства - обольщала.

И однако даже обольстительница может полюбить.

Нельзя было уступать - она недооценивала, с кем имеет дело. А ведь у монсеньора были еще Кавуа, и Рошфор, и отец Жозеф…

Все потерять… рискнуть всем.

А она думала об этом как об игре.

- Они будут искать векселя, которые ты получишь, - тихо сказала Доминик. - И те, на которые ты их обменяешь. Карету, которую ты наймешь, чтобы уехать из Парижа. Белокурую женщину редкостной красоты. Ты как пылающий дом зимней ночью - как тебя можно не заметить?

Ей нужно было, нужно было подумать, и поэтому она сказала отнюдь не все. Долго ли сможет эта ослепительная, прекрасная женщина прожить, не привлекая внимания, в провинциальном городке, где ее никто не подумает искать? Уголь в рукаве - она быстро захочет сиять, и нельзя будет отказать ей в этом.

Она захочет того же, что у нее было.

И Доминик, притягивая к себе и прижимая к груди маленькую изящную ручку, снова тщетно попыталась подавить одно из владевших ей сомнений: что миледи лгала - что Анна говорила правду.
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Первым порывом Доминик было спросить, зачем, вторым - предложить, что она спрячется за опущенным пологом, а затем нахлынул ледяной волной страх, не позволяя разомкнуть губы. Анна, она осознала внезапно, не сомневалась, что любовница подчинится и все напишет, она хотела это письмо сейчас, сию минуту, и это было необъяснимо - потому что не существовало ни единой причины не подождать хотя бы до утра. И это была не малость, совсем не малость, это было предательство, которое должно стоить Шере головы, и… Господи, неужели она этого не понимает?

Холодный паркет больно укусил ступни, когда Доминик соскользнула с кровати, чтобы взять с кресла сперва рубашку, затем корсет, штаны и, наконец, камзол. Отсрочка, это была отсрочка - но мысли не подчинялись ей, кружась вспугнутым водоворотом осенних листьев. Затягивая шнуры корсета, она лишь только вновь и вновь ужасалась этой странной настойчивости Анны, шарахаясь снова и снова от самой возможности, что это могла быть не проверка - и не могла быть проверка, Господи, если господин кардинал знал об их связи… а если не знал…

Все было неправильно, поняла она, натягивая штаны, все это была ерунда, полная ерунда, все надо было делать наоборот - сперва подготовить отступление, найти где спрятаться, продать что надо было продать… Боже, как она может не понимать?..

- Анна… - она не могла не попытаться снова, как не могла не надеяться - потому что иначе ей делалось слишком страшно. - Нельзя торопиться, надо сначала все устроить. Господин Моруа наверняка посылает отчеты господину кардиналу - надо хотя бы знать, когда. Конец месяца, я знаю - а если второго? Или через неделю? - Пуговицы камзола скользили в ее повлажневших пальцах, но с каждой новой застежкой мысли становились яснее: Доминик еще сомневалась, но Шере был уже уверен - и в том, о чем еще не мог думать, и в том, о чем думать не хотел - и двигал им уже не один лишь страх. - Счастье мое, послушай: если ты не подумала о векселях, о чем еще ты не подумала? Ты же видишь, я же не отказываюсь, разве я не мечтал как раз об этом? Но я должен все продумать.

Неправильные слова и неверный тон - она знала, кто он на самом деле, она поймет, что он не верит в ее способность все устроить… мужчине она бы это простила, но Шере забыл уже, как говорят женщины.

- Пожалуйста, хотя бы для моего спокойствия, ты же не оставишь меня мучиться?
[icon]http://s9.uploads.ru/vrxSB.jpg[/icon]

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере замер, щурясь в темноту и тщетно пытаясь разглядеть выражение лица любовницы, но видел лишь бледный силуэт, мерцавший обидой в холодном полумраке. Она не понимала, как она могла не понимать? Или это он не понимал?

Но она же велела ему вставать…

Он был в отчаянии, он должен был быть в отчаянии, потому что он все понял не так и задел ее чувства, заставил ее оправдываться, заподозрил черт-те в чем, и теперь она разочарована и обижена, и ему должно было быть страшно, что теперь она его бросит, и ему было страшно - но не того он боялся и не так, это был беспричинный ужас, сводящий губы и леденящий руки, и непонимание, которое пугало даже больше - ведь все было ясно, он ее обидел…

- Анна, - взмолился он, - я же не отказываюсь! Я же сказал! Если мы придумаем вместе… Я же должен знать, как и когда! - Он торопливо полез через кровать. - Я думал, ты хочешь сейчас… прямо сейчас.

Свечи и вино. Она никогда не звала горничную в спальню, не решив, что ему пора уходить.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.