Весь день накануне  принцесса провела в волнении, представляя себе все возможные варианты их встречи, и как именно ей следует действовать в том или ином случае. Лучше всего было бы, конечно же, спросить у тетушки, - та в свое время любила так много мужчин, что понимала их превосходно. Но Мария пока что не была уверена, как именно отнесется тетя к ее флирту с Месье. Приходилось решать все самой.

Герцогиня как раз в этот час намеревалась навестить свою старую приятельницу, мадам де Рамбуйе. Безусловно, в любое другое время Мария была бы рада ее туда сопровождать, но сейчас ей пришлось придумать отговорки.
Она пояснила, что ей совершенно необходимо сделать кое-какие покупки. Прежде всего, у нее закончились нитки красных и синих оттенков, без чего завершить вышивку было невозможно. Доверить же приобретение ниток слугам, лишенным художественного чутья, абсолютно немыслимо. Затем принцесса намеревалась навестить лавку торговца тканями и посмотреть новые образцы из Флоренции, которые он обещал ей в прошлый раз, заглянуть в мастерскую ювелира и спросить у него, сможет ли он починить колье, застежка которого была ненадежна, и, наконец, заглянуть в лавку старого печатника Домье и выяснить у него, нет ли новых романов, а заодно посмотреть новые гравюры.
Пока Мария перечисляла все эти важные и неотложные дела, ей показалось, что на устах тети мелькнула понимающая усмешка. Вслух же герцогиня де Лонгвиль только сказала:
-Мне будет не хватать тебя, дорогая. Что ж, ступай, купи нитки и все прочее. Но ведь ты, разумеется, не пойдешь туда без сопровождения? Молодой девушке следует быть осторожнее... особенно на улицах Парижа.
Принцессе показалось, что герцогиня имела в виду не только прославленных парижских грабителей. Впрочем, она и сама была достаточно благоразумна и ни в коем случае не собиралась идти на встречу в одиночестве, что выглядело бы и  странно, и почти неприлично.Знатные люди не оставались в одиночестве практически никогда, повсюду окруженные челядью. Так что ответ Мария приготовила заранее:
-Что вы, тетя. Я думаю, наша милая мадам де Бросс не откажется от небольшой прогулки, а для меня было бы большой радостью ее почтенное общество.
Эту последнюю фразу, произнесенную громче, чем обычно, и легкий поклон принцесса адресовала облаченной в глубокий траур пожилой даме, молча сидевшей в глубине комнаты. В ответ на слова принцессы дама уставилась на нее.
Эту даму звали мадам Шарлотта де Бросс. В описываемое нами время ей было около шестидесяти восьми лет, впрочем, выглядела она и того старше. Большие изумленные глаза и обвисшие щеки придавали ей удивительное сходство с совой. Ее покойный супруг во время Религиозных войн регулярно переходил то на одну, то на другую сторону, но при этом всегда столь неудачно, что растратил все свое состояние, а в итоге погиб в одной из случайных  стычек. От него у г-жи де Бросс остался единственный сын, служивший в армии на какой-то незначительной должности. Полное отсутствие каких-либо средств вынудили мадам де Бросс поселиться в особняке своей дальней родственницы мадам де Лонгвиль на правах приживалки.
Основной ее обязанностью было играть в карты с госпожой де Лонгвиль. Дело в том, что тетушка принцессы обожала это занятие со всей страстью, и если ей не удавалось  сыграть на деньги с  кем-либо из гостей, она довольствовалась игрою на фанты со своей компаньонкой. Все же остальное время мадам де Бросс обычно сидела в своей комнате. Если же она и присутствовала в гостиной, внимания на нее обращали крайне мало.
Услышав приглашение принцессы де Гонзага, мадам де Бросс явно была изумлена, но почти сразу согласилась.
- Что ж. - сказала герцогиня де Лонгвиль. - Отличный выбор, дорогая. Это означает, что поеду вместе с Луизой. Благодарю тебя. - прибавила она с легкой гримаской.
Принцесса отлично знала, что тетя терпеть не может свою старшую невестку, считая ее глупой и болтливой. Но, если бы она отправилась в гости одна, в то время, как в ее доме живут сразу две ее юные родственницы, это выглядело бы похожим на семейные неурядицы и вызвало бы злословие, а этого герцогиня допустить никак не могла.
Мария почувствовала даже укол совести, но это чувство быстро прошло.

Месса уже началась, когда принцесса вместе со своей свитой двинулась в путь. Хотя Лувр находился близко, принцесса, конечно же, не пожелала пачкать свои юбки, и весь путь до торговых лавок проделала в экипаже.
Так как заметно похолодало, на Марии было скромное платье из тонкой шерсти, моднейшего в этом сезоне серо-голубого цвета "небо Парижа",украшенное небольшим воротником из венецианского кружева,  и теплый плащ с капюшоном цвета красного вина. Вышитые шерстяные чулки, край которых иногда показывался из-под юбок, и теплые кожаные ботинки довершали этот наряд. Легкая и элегантная, точно сильфида, ее высочество выпорхнула на улицу.
Опираясь на ее руку, рядом с нею шествовала мадам де Бросс, пышно разодетая в модный туалет времен своей молодости.
На ней было довольно хорошо сохранившееся черное платье из порыжелого местами бархата, с непомерно широкой юбкой на жестком каркасе, какие были популярны в прошлом столетии, и рукавами, сквозь многочисленные разрезы на которых виднелась подкладка из поблекшей парчи.Венчал все это великолепие огромный накрахмаленный воротник, в котором было невозможно повернуть голову.
Ступая рука об руку, эти две женщины казались воплощением старого века и нового века.
Позади них шла горничная принцессы, хорошенькая резвушка Мадлен, неся в руках большую корзину для покупок. Наконец, завершал все шествие здоровенный лакей, удачно названный Эркюлем.
Вопреки своим уверениям, принцесса сразу же направилась в лавку печатника Домье, и решительно толкнула дверь, немедленно столкнувшись с Гастоном.
-О! Ваше высочество, вы здесь! - пролепетала Мария Луиза с великолепно разыгранным изумлением, и приветствовала принца реверансом.

Отредактировано Мария де Гонзага (2018-09-23 18:54:43)

В свою очередь, принцесса учтиво приветствовала обоих молодых людей. Что до мэтра Домье,то, с грустью должны мы признаться, о его присутствии в этот момент все забыли, не говоря уж о его помощнике.
Зато ее высочество, благодаря хорошо известной способности женщин видеть и замечать все вокруг, отлично расслышала замечание д’Эннемеца, и от удовольствия слегка покраснела, начисто забыв о том, что этот цвет носит едва ли не половина светских людей Парижа.
"А мы  красивая пара" - подумала она невольно, что вызвало новый прилив румянца к ее щекам. Его высочеству так шел этот великолепный камзол, подчеркивавший его статность.
Услышав первую строку прекрасного стихотворения, которое Мария получила от принца накануне, она пришла в восторг. Стихи она читала и перечитывала весь вечер и все утро и сочла их гениальными.
Это было так прекрасно и романтично, что он решил приветствовать ее в стихах!
Увидев, как замер принц, Мария сочла, что он ожидает продолжения от нее, благо, она выучила стансы наизусть, и уже открыла рот, чтобы прочесть с чувством вторую строку, но вовремя заметила, что взгляд Гастона устремлен куда-то за ее спину.
Обернувшись, принцесса увидела незабываемую сцену.
В своей глубокой задумчивости мадемуазель де Гонзага довольно-таки невежливо бросила мадам де Бросс на улице. Помня о своих обязанностях, да и не желая мерзнуть, почтенная пожилая дама, в свою очередь, предприняла попытку проникнуть в заведение мэтра Домье, носившее гордое название "Плащ святого Мартина".
Но тут ее постигла катастрофа.
Как мы уже говорили, для торжественной прогулки с юной принцессой мадам де Бросс всенепременно пожелала надеть свой лучший  наряд, и никакие уговоры на нее не подействовали.
Да не упрекнут наши читатели ни герцогиню де Лонгвиль, ни принцессу, в том, что их родственница по скудости средств была вынуждена донашивать свое старое платье. Отнюдь.
В гардеробе г-жи де Бросс имелось как минимум четыре приличных платья куда более современного фасона, но, с упорством, которое бывает свойственно старости, она отказывалась носить их где-нибудь, кроме как дома, и для торжественного выхода предпочла надеть другое платье.
Почтенная дама отлично помнила, как хорошо она смотрелась в этом костюме в тот счастливый день, когда покойный г-н де Бросс привез ее в Париж и она представлялась королеве Луизе Лотарингской.  Помнится, ее величество тогда сказала ей несколько милостивых слов.
Однако на улице ее поджидала западня. Увы, строители, возводившие лавку "Плащ святого Мартина", никоим образом не предусмотрели возможного появления в ней дамы в вертюгадене, и это привело к печальным последствиям.
Мадам Шарлотта сначала беспрепятственно внесла в заведение мэтра Домье верхнюю часть своего тела и обе ноги, но, когда она попыталась переместить и свой центр тяжести, ее ожидало неожиданное сопротивление. Каким-то колоссальным усилием ей удалось протиснуть в узкий дверной проем не менее трети своих юбок, но это было пределом. Мало того, когда, отчаявшись, она хотела выйти на улицу, то обнаружила, что сделать это ей тоже не удается. И вот почтенная дама оказалась в самом что ни на есть отчаянном положении!

Отредактировано Мария де Гонзага (2018-09-24 18:07:50)

Увидев весь ужас,  происходящий за ее спиной, мадемуазель де Гонзага, в свою очередь, временно обратилась в жену Лота, и могла только молча созерцать происходящее.
Затем, опомнившись, она устремилась к дверям, восклицая:
-О Боже! Тетя Шарлотта, вам больно?!
Между тем на улице мало-помалу начали собираться парижские зеваки, жадные до любых зрелищ. И вправду, зрелище было занятное, тем более, что перепуганная Мадлен повизгивала, как поросенок, а гигантский лакей задумчиво рассматривал свои ручищи. В неповоротливом мозгу Эркюля крутилась мысль, что одним ударом он мог бы надежно вколотить мадам де Бросс в эти слишком узкие двери, как плотник вбивает гвоздь в деревяшку, и он как раз размышлял, насколько уместно с его стороны будет оказать даме такую услугу.
Двери соседней лавки под названием "Голова мавра" распахнулась, и на крыльцо высыпали сначала ее владелец, а затем все его домочадцы. Мэтр Дюран, главныйи конкурент мэтра Домье, маленький белобрысый толстяк, злорадно потирал пухлые ручки.
-Вот видите, дети мои! - обратился он якобы  к своему многочисленному потомству, но на самом деле косясь на собравшихся зевак: слушают ли они? - Видите, до чего неудобные и узкие двери в заведении "Плащ святого Мартина! Разве я не предупреждал много раз уважаемого господина Домье, что эти его узкие двери доведут когда-нибудь до несчастья? Разве я не просил, не умолял его расширить их?!!!!
-Да, папа! -ответил ему хор голосов. У мэтра Дюрана было четыре сына, двое старших уже служило ему помощниками в лавке, и три дочери.
-И вот взгляните, как печально подтвердилось мое пророчество! - продолжал ораторствовать Дюран. - Если бы почтенная дама благоразумно выбрала для посещения мой скромный магазин, разве случился бы подобный кошмар? Нет! - Ибо мои двери имеют разумную ширину! О боже! Нет сил смотреть, как на наших глазах погибает благородная дама, заживо пожираемая челюстями чудовищных дверей мэтра Домье!(Дюран был высокого мнения о своих литературных талантах). Луиза, дорогая, - обратился он к жене, - тебе дурно? Ты не можешь смотреть на этот ужас?! Дети, принесите матери нюхательную соль!
И хотя Луиза Дюран, молодая, здоровая и краснощекая женщина, державшая на руках младенца, с аппетитом сосущего ее грудь, не делала никаких попыток упасть в обморок, Дюран послал одного из сыновей за солью, а сам продолжал патетически воздевать руки к небу

Между тем принцесса, первоначально испугавшаяся скандала и того впечатления, которое он мог произвести на ее знатного ухажера, уже совершенно успокоилась, и комическая сторона этого происшествия не могла остаться незамеченной ею.
Хотя правила светского тона и требовали от дамы быть скорее остроумной, нежели смешливой, веселой по натуре девушке не всегда удавалось сохранять вид ледяной учтивости. Поэтому принцесса, борясь с приступами хохота, поспешила на помощь Гастону и освободила его от объятий своей родственницы.
Затем она усадила пожилую даму, все еще издававшую только какой-то жалобный писк, на стул, и произнесла:
- Тетушка, умоляю! Успокойтесь! Ведь все кончилось хорошо!
-Воды! -прибавила принцесса повелительно, обращаясь к владельцу лавки. - Есть у вас вода?
И, не дожидаясь ответа, обратилась к принцу:
-Право же, не знаю, как и благодарить вас, ваше высочество! Вы спасли мою милую тетеньку Шарлотту, я так обязана вам! А как мужественно и решительно вы это сделали!
В эту самую минуту за дверью показалась голова мэтра Дюрана, который решил не упускать удобный случай. Остановившись прямо перед лавкой "Плащ святого Мартина", он с вызовом, но все же не решаясь войти на вражескую территорию, прокричал:
-Вот видите, господа! Не зря я не хотел указывать вам, где находится лавка моего уважаемого собрата! Я знал, что ее посещение смертельно опасно для жизни! Но я понимал, что такие смелые и благородные молодые дворяне, как вы, конечно же, предпочтут встретить опасность лицом к лицу и все же пойдут в нее! Вот почему, заботясь  о ваших молодых жизнях, я предпочел скрыть ее местоположение!
-Жан! - обратился он к старшему сыну. - Беги за нотариусом в Тампль, сейчас же! Нужно письменно зафиксировать, что лавка господина Домье опасна для благородных господ...

Трактат, который мэтр Домье вручил мадам де Бросс, оказался "Введением в благочестивую жизнь" Франциска Сальского.
-Гм! - произнесла почтенная дама, поднося трактат к глазам, чтобы лучше его рассмотреть. - Это ведь сочинение моего бедного покойного духовного отца и друга, епископа Женевского! Вот уж кто поистине был примером для подражания каждому верующему, а с какой отвагой он воевал с этой расползающейся из немецких земель проказой, этой гнусной ересью протестантизма! Мой сын, знаете ли, - чудесный мальчик, - как раз сейчас находится под Ла-Рошелью, и, я не сомневаюсь, истребляет еретиков пачками...
-Право же, - продолжала она после минутной паузы, листая трактат. - У вас здесь, как я  погляжу, неплохой выбор духовной литературы. Приятно видеть, что вы не из тех достойных быть сосланными на галеры печатников, которые, презирая и законы божеские, и эдикты его величества, продают в своих лавках гнусные памфлеты наглых оборванцев, в коих не стесняются даже марать имя благородных людей, подумать только!
(И тут мадам де Бросс вспомнила некий весьма неприятный пасквиль, написанный при жизни господина де Бросса, и высмеивающий его переходы из одного лагеря в другой, сопровождаемый в высшей степени неприличной песенкой).
В эту самую минуту за дверью появился запыхавшийся мальчишка, которого сопровождал вызванный нотариус.
-Мадам! - завопил за дверью мэтр Дюран, все еще не решаясь войти. - Мадам, не соблаговолите ли уделить мне минуточку внимания? Этот почтенный нотариус составит акт о том, как в этом гнусном вертепе вы застряли в дверях, и....
-ЧТО? - произнесла мадам де Бросс гулким басом. - Кто тут осмеливается утверждать, что я ЗАСТРЯЛА? Какой наглец смеет говорить даме подобные непристойности?
Ошеломленный и утративший дар речи мэтр Дюран, стоя перед входом, побелел, обмяк  и уставился на нее неподвижным взглядом, поразительно напоминая в эту минуту несвежего карпа в тележке торговки на Новом рынке.

Госпожа де Бросс продолжала обрушивать на голову некстати подвернувшегося ей книготорговца громы  и молнии, когда принцесса, в свою очередь, убедившись, что на них никто не смотрит,решилась подойти к Гастону поближе.
Бросив беглый взгляд на прелестную иллюстрацию, принцесса зарделась. Ей было приятно его нетерпение, но следовало проявить сдержанность, чтобы не казаться слишком уж легкомысленной.
-Мой дорогой Селадон, - произнесла она с пленительной улыбкой, в свою очередь, называя его салонным именем, - право же, не слишком ли вы торопите события? Ведь господин д'Юрфе, помимо всего прочего, советовал любящим прежде, чем расточать любезности,  узнать друг друга лучше.
Хотя моя девичья скромность и предписывает мне молчать, я не могу скрывать, что вы произвели на меня.. - и на всех, собравшихся в  тетином салоне, -неизгладимое впечатление. Иначе ведь не могло и быть, когда Сын Франции, тем более, наделенный столькими достоинствами, оказывает нам честь своим посещением. Но простой и ничем не примечательной девушке следует дорожить своим единственным достоинством - скромностью...

Услышав подобные восхваления, Мария подозрительно посмотрела на принца. Уж не посмеивается ли он над ней?
Впрочем, голос его звучал искренне, а волнение казалось неподдельным. Если принц сумел сыграть подобное, значит, он великий актер, и ему нужно не королевский дом представлять, а разыгрывать фарс в "Бургундском отеле".
Поэтому ее высочество решила все же поверить.
А после фразы  о девяти музах принцесса совсем растрогалась, но все же не могла сдержаться, чтобы не произнести, хотя и очень нежным голосом:
-Ах, дорогой Селадон! Боюсь, что нечто подобное вы говорили уже многим пастушкам... А женское сердце столь нежно, что нам следует осторожнее выбирать тех, кому его можно вручить, дабы оно не оказалось разбито на мелкие кусочки...
Эти слова принцесса сопроводила взглядом сирены, тщательно отрепетированным перед зеркалом.
В эту самую минуту за ее спиной раздался какой-то странный звук, напоминающий блеянье козы, неожиданно увидевшей перед собой волка.
Мэтр Дюран, будучи человеком не самого храброго десятка, отнюдь не собирался ожидать, пока д’Эннемец осуществит свою угрозу. Вместо этого он издал уже описанный нами полустон-полувопль, и со всех ног устремился в собственный дом, сопровождаемый свистом и насмешками зевак.
За ним туда же хлынули волной все Дюраны- младшие, и, когда последний из них скрылся в дверях, раздался скрежет опускаемого засова.
-Стойте! - возопил нотариус. - А кто же заплатит за вызов?!!

Отредактировано Мария де Гонзага (2018-09-29 17:53:11)

В глубине души принцесса, конечно, понимала, что она вряд ли первая, кто удостоился признаний от его высочества, да и самой ей уже доводилось выслушивать пылкие признания юношей, но очень уж ей хотелось поверить Гастону. К тому же она не сомневалась, что, даже если она не первая, кто претендует на место в его сердце, зато уж точно самая лучшая.
Однако суматоха, поднявшаяся у дверей лавки в эту минуту, превосходила всякое приличие и вызвала у ее высочества закономерную досаду, потому, что шептать сладостные признания, что она почти готова доверить такую драгоценность, как свое сердце, в лавке и посреди воплей простонародья совсем не так приятно, как в романтическом гроте подле водопада. И ей пришло в голову, что им было бы неплохо увидеться в более тихом и спокойном месте, где ничто  не будет рассеивать огонь ее чар.
Между тем немолодой и  сухопарый, одетый во все черное, мрачный и чем-то неуловимо напоминающий протестантского пастора нотариус, хотя и дрогнул, услышав угрозы  д’Эннемеца, но все же не обратился в бегство.
-Невелика заслуга ударить старика! - произнес он с горечью. - Вот, как развлекаются молодые дворяне!Они швыряют золото направо и налево, если речь идет о том, чтобы купить новые кружева или заплатить какой-нибудь смазливой девице. Но, если честный человек просит заслуженную им плату, ему угрожают избиением.
Среди собравшейся толпы раздался несмелый, но явственный ропот, выражавший согласие с его словами.

Видя, что молодые люди не шутят, нотариус предпочел исчезнуть. Он сошел с крыльца и исчез в толпе, но на прощание еще поднял над головами зевак тощий и черный, как у угольщика, кулак, и имел дерзость злобно погрозить им в сторону принца и его приближенных.
- Разумеется, ваше высочество. - ответила принцесса с прелестным простодушием. - Что простолюдинам делать в Аркадии? Боже мой, да ведь они бы затоптали и замусорили ее всю, нимфы упали бы в обморок от их грубых манер, а прелестные маленькие амурчики обратились в бегство...Увы- вздохнула она. - Мы все еще не в Аркадии, а в Париже..
И она томно вздохнула, надеясь вернуть мысли принца к интересующему ее предмету.
Мадам де Бросс между тем была, казалось, поглощена изучением книги, время от времени спрашивая о чем-то у владельца лавки, а Мадлен снова принялась хихикать и строить глазки своему благородному ухажеру. Казалось, все улеглось.
Одни только зеваки  не теряли надежды увидеть еще какое-нибудь зрелище и потому не расходились. Краем глаза принцесса видела, что они по-прежнему толпятся у дверей заведения, а самые предусмотрительные рассаживаются вокруг и вынимают заранее припасенные яства вроде завернутых в платки кусков хлеба и яблок.