- Пришла, - весело, немного удивленно согласилась Мари. – Вы сомневались?
Конечно, она бы все равно не сумела прийти вовремя, даже если бы от этого зависело спасение ее души. Время и герцогиня де Шеврез не слишком-то дружили, первого было слишком мало, второй – с ее прихотями, ветреностью и любовью к приключениям – слишком много. Но она хотя бы не слишком опоздала. Уверенная, впрочем, в том, что ее дождутся.

Они никого не встретили по дороге. Только несколько птиц вспорхнули с крыши полуразрушенной церкви, недовольные их приходом. Домик был выбран с умом – он был достаточно уединенным и неприметным, и стоял неподалеку от дворца. Хорошее место для уединенных встреч.
О чем думала она, разглядывая заколоченные ставни? Пожалуй, вот о том, что так торопилась на свидание к Теодору де Ронэ, что забыла снять с пальца кольцо – изящную безделушку, которая не могла оказаться на руке простой служанки. Прежде она не допускала подобной рассеянности.

На стук никто не ответил, похоже, сегодня герцог де Роган собирался посвятить все свое красноречие кардиналу де Лавалетту. Ну да бог им обоим в помощь.

Теплый полумрак принял их обоих, дверь закрылась, скрыв мужчину и женщину от прочего мира и можно было, наконец, стоять так близко, как хотелось, так близко, как только возможно, учитывая такую досадную помеху, как одежду. Знай Теодор об этих мыслях, возможно, спросил бы, что же мешало ей позвать его вчера... или в любой другой день. Мари и сама не смогла бы сказать, что заставляет ее до предела натягивать ту невидимую нить, которая тянулась от бретера к герцогине. Надежда ли, что она не выдержит, и порвется? Но она никак не рвалась и раз за разом приводила Мари в объятия шевалье де Ронэ.
- Мельница, дом священника... право же, Теодор, мы не ищем легких путей, - тихо рассмеялась она.

На шорохи за дверью она не обратила внимания – кто тут может быть, кроме слуг, которым платят за то, что они вовремя становятся невидимыми

Между тем днем и этим лежала вечность, но слова Теодора де Ронэ перекинули между ними хрупкий мостик. Предсказание она уже, признаться, забыла, но помнила другое. Такие воспоминания женщина хранит бережно, пусть даже никогда в этом не признается. Не призналась она и в том, что не верит в слова той ведьмы на мельнице.

Счастье – это что-то ненастоящее, как драконы и принцессы. За счастьем гонятся, не замечая под ногами пропасти, а потом падают... Нет, Мари за счастьем не гналась, иногда ей, правда, удавалось увидеть этого легковесного мотылька на своем плече, но удержать его герцогиня не старалась. Лети к тем, кому ты нужнее!
Но сейчас... сейчас, возможно, постаралась бы. Не для себя – для Теодора де Ронэ.

- И что же для вас счастье?
Вопрос мог бы показаться легкомысленным – да и кто ожидал бы от нее другого, но голос герцогини был вполне серьезен, разве что улыбка играла в уголках губ, но смеялась она не над шевалье де Ронэ а над собой. Ну разве не забавно? Задай ей кто-то тот же вопрос, она бы не смогла ответить.
Но когда на узкой лестнице ее рука находила руку Теодора де Ронэ, когда она чувствовала жар его губ, передающийся ей через короткие поцелуи, ответ становился неважен.

Отредактировано Мари де Шеврез (2018-11-22 05:33:37)

Что ж, пусть так. Мари удовлетворилась этим ответом, не важно, был ли он искренним или всего лишь галантной данью любовнице. Но не удержалась, поддразнила де Ронэ, остановившись на пороге спальни.
- В таком случае, мне жаль, что ваше счастье столь непостоянно, Теодор.
Письмо кузине лежало за корсажем, но непостоянное счастье бретера и поэта о нем сейчас не вспоминало. Будет еще время для беседы. Час для любви, минута для разговора – может быть, герцогиня, как и положено герцогиням, была слишком самоуверенна, желая остановить, или хотя бы замедлить время – только для них и только сегодня – но неминуемый отъезд Теодора де Ронэ был легкой миндальной горечью в вине, тенью, на мгновение заслонившей солнце. Об этом можно было не думать, или думать не слишком много, но кто не поручиться, что горечь не станет отравой, а тень не поглотит солнце? Такого она не желала, ни себе, ни ему, при всем своем непостоянстве.

В спальне царил все тот же полумрак – снаружи дом должен был казаться необитаемым. Полумрак был тончайшей вуалью, скрадывающей черты лиц, значение взглядов, складки одежды. Чтобы разглядеть, что таится в глубине ясных глаз Мари де Шеврез, Теодору де Ронэ пришлось бы подойти совсем близко.
Улыбнувшись своим мыслям, герцогиня сама сделала этот шаг, подошла близко, положила руки на плечи поэта, позволяя ему читать на своем лице – что там можно прочесть? – желание, сожаление, нежность?
- Вы не можете остаться, я не могу уехать. Возможно, это к лучшему...
Прикосновение мягких губ словно пыталось искупить жестокость слов.
- Но я буду помнить о тебе.
Другая, возможно, попросила бы ответного обещания думать о ней, но не герцогиня де Шеврез. Кроме того, разве о счастье забывают?

- Твое.
Пусть лишь на сегодня, но полностью.

Мадам де Шеврез не смогла бы сказать точно, как они провели время до вечера – любили друг друга, тихо говорили о чем-то, не касаясь двух запретных тем: прошлого и будущего. Это были часы, словно выпавшие из жизни, да так и оставшиеся лежать отдельно.
Особенные. Неповторимые. Ничьи.

Скорое и неизбежное расставание на все наложило свой отпечаток, пригасив даже неуемную жизнерадостность Мари, поэтому иногда в спальне становилось тихо. Поцелуи слов не требуют, а некоторые мысли лучше оставлять при себе. К чему им обоим сожаления?
Сожаления герцогиня де Шеврез переплавляла в желание – чудо, известное каждой женщины со времен Евы. Чем ближе разлука – тем щедрее ласки любовницы, так женщины стараются оставить память о себе в мужских сердцах.

За стенами домика наверняка уже собирались сумерки, но вечер – это всего лишь дверь в ночь. Мари забыла о том, что герцог де Роган вполне мог иметь свои виды на эту спальню нынче вечером и недоуменно взглянула на шевалье де Ронэ, когда внизу послышался осторожный стук в дверь, а потом не менее же осторожные шаги.
Они гостей не ждали.

Да, это был не герцог, но кто-то определенно желающий его увидеть, и вряд ли с добрыми намерениями. И вряд ли намерения пришельцев внезапно станут миролюбивыми, если они обнаружат наверху вместо герцога двух любовников, временно позаимствовавших ключ от дома для своего свидания.

Мари задумчиво взглянула на окно – то надежно заколочено, вряд ли ее родич, заботясь о тайне своих свиданий, предполагал, что окно может служить запасным выходом. Дверь спальни, кончено, можно запереть на засов, но сколько она продержится при определенных усилиях со стороны незваных гостей?

- Я могу отвлечь их, - предложила она шепотом, поправляя батистовую сорочку, сползшую с плеча.
«А вы сделаете остальное».
Герцогиня улыбнулась, будто бы не было никаких причин для тревог, однако кончики пальцев неприятно покалывало и сердце билось часто и неровно. Она была женщина, и ей было страшно. Но она была из дома Роганов, а значит, не могла себе позволить показать этот страх даже Теодору де Ронэ, который наверняка бы понял и не упрекнул.

Мари кивнула и подошла к двери. Лучше что-то делать, чем ничего не делать, даже если делаешь ошибку.
- Герцог, это вы? Право же, нелюбезно так опаздывать, - тягучий женский голос хорошо был слышен и на лестнице, и внизу.
И вызвал на лицах мужчин понимающие ухмылки.
- Я вас жду!

Мари закрыла дверь, улыбнулась – лукаво, смешливо, подарив де Ронэ мимолетный поцелуй – и прошла к разобранной постели, бесшумно ступая босыми ногами. Подсвечник с потухшей свечой, стоявший рядом, показался герцогине достаточно тяжелым, чтобы в случае чего выступить весомым аргументом в любом споре, так что она не постеснялась прихватить и его.

Жизнь жестока к слабым женщинам и недурно бы иметь при себе какое-то оружие...

На лестнице уже слышались торопливые шаги.

Не в первый раз герцогиня де Шеврез попадала в опасные положения. Были грабители в ювелирной лавке, от докучливого внимания которых ее спас милый Рене, тогда еще мушкетер. Синяк на лице пришлось тогда прятать под пудрой, но даже не синяк тогда огорчал Мари, а то, что успела она и испугаться и прочувствовать, как испуг меняет человека, успела почувствовать беспомощность того, кто слабее, перед силой, которой нечего противопоставить.

Она не думала об этом, конечно. Мари была не склонна к глубоким размышлениям в том, что касалось ее собственных чувств, чужие интересовали ее куда больше. Но воспоминание все равно толкнулось в руку, держащую тяжелый подсвечник. А еще, конечно, очень женская тревога за бретера, хотя, ей ли не знать, как опасен шевалье де Ронэ.

Позже эта тревога заставит ее все же поразмыслить о том, сможет ли она, как то бывало раньше, спокойно отправлять Теодора устранить ее врагов или спасти ее друзей, зная, что его могут ранить или даже убить? Ответа Мари так и не найдет. Или не захочет признать очевидное –  все же эта женщина бывала невероятно упряма.
Герцогиня шагнула из своего укрытия и совершенно незамысловато, но зато со всей силы, приложила стоящего у постели подсвечником по голове. Убийца, держащийся за прикроватный столбик, упал к ногам Мари. Вряд ли он, конечно, оценил оказанную ему честь...

Оказанную их товарищу честь не оценили и остальные визитеры, но на мгновение отвлеклись – слишком неожиданным было случившееся.
- Кто вы и зачем пришли? - спросила Ее светлость и порадовалась тому, что голос звучит спокойно, хотя спокойствия она отнюдь не чувствовала.
- Не твое дело, - осклабился тот, у кого рукав уже был в крови.
Мари пожала плечами. Ну как сказать, не ее. Уже ее.
С другой стороны, мертвыми незваные гости будут смотреться уместнее.

Легким взмахом руки Мари дала понять бретеру, что право же, благодарность - излишнее, потом сочтемся. А вот вопросы у нее были, о да. Очевидно, что вооруженные господа проникли в домик для свиданий не для того, чтобы спеть им с Теодором пару серенад, и вряд ли они были их целью. А если не они, то кто?
Ответ напрашивался сам собой. Но ее светлость все же подошла поближе к раненому, взглянула ему в лицо с отстраненным любопытством – нечасто доводится смотреть в лицо того, кто мог бы тебя убить.

Они могли не услышать. Не понять. Убийцы могли быть осторожнее, или хотя бы вести себя тише.
И тогда, возможно, позже ее родственник добавил бы свое бренное тело к их остывающим телам. Жуткая картина.

- Вы пришли за герцогом?
Раненый посмотрел на нее с ненавистью, стиснул зубы, промычал что-то невразумительное, но вряд ли лестное для мадам де Шеврез.
На лицо герцогини легла тень. Она была женщиной, но это не означало, что она была милосердна, или, хотя бы, добра. Чистым злом, что бы ни говорили о ней в окружении короля, она тоже не была, но все же чужие страдания Мари никогда не останавливали.
- Я задала вопрос, - мягко напомнила она. – Вы собирались убить герцога де Рогана? Я хочу услышать ответ.

Последнее предназначалось, скорее, Теодору де Ронэ. На его плече кровоточила царапина, ее слегка знобило от всего пережитого, но все могло закончится гораздо хуже.
Конечно, если шевалье не пожелает помочь Мари получить ответы от раненого это сделают герцог де Роган, но герцогиня, знаете ли, предпочитала об всем узнавать первой. Вот такая вот маленькая женская слабость.

Ну что же, первый  шаг сделан, может быть, и до второго доживем.
- Хорошо, - кивнула герцогиня, скорее себе, чем Теодору де Ронэ и уж точно не раненому, кем бы он ни был, хорошо ему уже не будет, не при каком раскладе.
Но и плохо может быть по-разному.
- Кто вам заплатил?
Мысленно Мари, которой не чуждо было все человеческое, понадеялась, что несостоявшиеся убийцы герцог взяли плату вперед и успели ее растратить. Умирать ради золота, которое даже еще не получено, должно быть, совсем обидно.

Она могла бы спросить иначе... Могла бы спросить прямо: кто вас нанял? Но обычно те, кто покушаются на таких значительных особ, как герцог де Роган, не ходят собственной персоной по кабакам, в поисках наемников. Для этого  у них есть доверенные люди, и люди этих людей. Ну а кроме того, человеку, который два раза сказал «да» трудно в третий раз ответить «нет». Если раненый ответит на два вопроса, не исключено, что и на третий, самый важный, не промолчит.

Мысленно Мари уже пыталась решить эту загадку – кто же он, желающий герцогу смерти. Но беда в том, что на такой вопрос у нее был только один, весьма расплывчатый ответ: кто угодно. Католики и гугеноты, кардиналы и простые фанатики, и, к тому же, не будем забывать о ревнивых мужьях и оскорбленных отцах. Этим иногда удается сделать то, о чем только мечтают кардиналы и фанатики, но не решаются осуществить, опасаясь последствий.
Ревнивцам же последствия безразличны...