Клятвам Мари не верила. Ни своим, ни чужим, ни на пороге смерти, ни на ложе любви. Правда в клятвах не нуждается… Кто-то, возможно, упрекнул бы герцогиню в недоверчивости, на что она бы возразила, что тот, кто не верит – не разочаровывается, и была бы права. А раненый...Он знал, на что шел.
И вряд ли трое головорезов пощадили бы женщину, окажись она у них в руках. Как не пощадили бы Теодора де Ронэ, окажись он слабее, как не пощадили бы герцога, который попал бы в расставленную ловушку.
Три жизни, которые спас Его величество Случай…
Очень ценных для Мари-Эме де Роган-Монбазон жизни.

- Имя, - потребовала она, не сомневаясь, что раненый поймет.
Захочет - поймет.
- Имя, и я исполню твою последнюю просьбу, если она у тебя есть.

Значит, все же, фанатик.
Мари не могла бы сказать, разочарована она или обрадована тем, что все получило такое простое объяснение.
Фанатик, который решил в одиночку творить суд божий. Решивший, что лучше знает, чего хочет от них Господь. И фразу умирающего о «красном людоеде» она поняла, или ей показалось, что поняла... Следовало еще подумать, что с этим пониманием делать, как использовать. Вовремя сказанное слово как камень, может укрепить крепость, а может и разрушить, смотря, как им распорядиться.
Герцогиня не стала ничего более говорить незадачливому убийце, только отошла в сторону. У нее были сомнения в том, что Господь так уж хочет смерти герцога де Рогана, но зачем ему ее сомнения? Пусть умирает со своей верой, может быть, эта вера сделает легче переход его души в иной мир.

- Как ваше плечо? – спросила она у Теодора де Ронэ.
И улыбнулась.
Не очень уместной была эта улыбка с учетом всех обстоятельств, но Мари уже могла предсказать, что будет дальше. И улыбалась своим мыслям.
Он скажет, что это пустая царапина, не о чем беспокоиться, она будет настаивать, что беспокоиться есть о чем.
И это будет ошибкой.
Им скоро расставаться, ни к чему внушать ему и себе мысль, будто за их свиданием стоит что-то большее, нежели просто прощание.

Что ж, пока мы осознаем, что совершаем безумства, не все еще потеряно. Значит, еще можно остановиться.

- Я поговорю с герцогом, Теодор. Объясню ему все, что случилось. Это избавит вас от необходимости не называть имя дамы. Полагаю, все случившееся достаточно серьезно и его светлость не будет слишком строг к нарушениям правил приличия. Что касается этого несчастного... и тех, кто пришел с ним... попрошу, чтобы их похоронили как подобает. Не думаю, что герцог будет мстить мертвецам.

И все же она была достаточно женщиной, чтобы отвернуться в последний момент. Чужая смерть ее не радовала. Не ужасала, да. Но и не радовала. Вот только заставила снова почувствовать, как уязвимы они и как близко ходит она, приглядывая за герцогиней и бретером, то ли с любопытством, то ли с ревностью. И Мари снова захотелось отослать Теодора подальше от себя, но уже не из-за беспокойства о своем сердечном покое, который он так легко нарушал, а из-за тревоги о нем. Может быть, когда между ними ляжет лабиринт дорог, смерть заблудится, и не найдет его… хотя бы до следующей их встречи…
…но его объятия напомнили о том, что они живы.

И рассыпалось ледяным хрусталем холодное ее спокойствие, достоинство знатной дамы, оставив в руках Теодора де Роне только женщину, чье сердце билось навстречу. Исчезла вечно лукавая улыбка, исчезли болотные огоньки в светлых глазах, заманивающие неосторожных путников в гибельные топи.
Все вернется, конечно, но сейчас. Сейчас нужда была только в одном - обнимать Теодора, крепче обнимать, забывая о том, что он ранен. Но жив. Пыталась ли она сказать ему что-то между поцелуями? Она не помнила. Голова кружилась, но, прижатая его телом к стене, упасть она не могла. Вернее, они могли упасть только вместе. Возможно, в происходящем было что-то святотатственное, но сейчас они нужны были друг другу. Он был ей нужен. Может быть, как никогда раньше.
Не имело значение то, что в комнате пахло кровью, что убийцы смотрели в потолок мертвыми глазами... Ничто не имело значения.

Глаза открывать не хотелось. Но, лениво пошевелившись, Мари поморщилась от боли - волосы зацепились за кольцо, которое она забыла снять, торопясь на свидание, зацепились за камень в гнезде, не без кокетства подобранный под цвет ее глаз.
Осторожно высвободившись, она сняла кольцо с пальца, вложила его в ладонь мужчины, спрятав мысли и чувства за поцелуем.
Великие обманщики - поцелуи.
- Это память. И золото. Мы не знаем, что завтра будет важнее…
Где-то в складках платья, все еще лежащего на полу, осталось письмо.
Впервые Париж казался герцогине таким чужим и далеким.

Отредактировано Мари де Шеврез (2018-12-07 13:10:13)

- Тогда, пожалуй, мне лучше одеться, - усмехнулась краешком губ самая невозможная из герцогинь, к которой быстро возвращались и ее насмешливость и талант из всего извлекать выгоду.
Взяла бокал, сделала глоток, глядя из-под ресниц на Теодора де Ронэ.
- А вам, друг мой, лучше уйти.
Стоило труда произнести это легким тоном, словно речь шла о безделице, но она смогла.

Может быть, герцог де Роган и не закостеневший в суевериях пуританин, но определенные принципы у родича все же имелись. Мари догадывалась, что принимая ее со всем радушием, кузен все же не может одобрять ее образ жизни. Не то, чтобы это было важно, но герцогиня любила когда ее любили, пусть даже и родственной любовью.

Она отчаянно не хотела его отпускать. Но ни за что не показала бы этого.
Корсет нашелся за спинкой кровати.
Чулки возле окна.
Оставалось найти малость – саму себя, быть может?
Но нашла письмо...
- Сделайте мне одолжение, Теодор. Доставьте это письмо в Париж, моей кузине, госпоже де Буа-Треси.

Отредактировано Мари де Шеврез (2018-12-07 13:20:32)

Что двигало этой женщиной, когда она не стала спорить, а только согласно кивнула? Словно вот так у них было заведено – он решает, она соглашается, он ведет, она идет следом.
Нежелание оставаться одной  в доме, полном мертвецов? Желание поскорее забыть о случившемся? Возможно, с другой женщиной это было бы верно, но не с герцогиней де Шеврез. Она не боялась мертвых и не боялась помнить.
Тогда что? Может быть, желание немного отсрочить разлуку? А может быть молчаливое признание того, что этот мужчина имеет право позаботиться о ней так, как считает нужным.
Мари накинула плащ, убрала под капюшон небрежно собранные волосы.
- Я готова.

Холод и темнота встретили их за дверью. Холод и темнота, казалось, заполнили собой весь этот мир, не оставив путникам ни одной искры тепла и света. Но темнота желанна любовникам (как, впрочем, и убийцам) а рука бретера, на которую опиралась герцогиня де Шеврез, была горячей.

Они оба должны были спешить, время скупо давало им последние минуты в долг, и в любой момент могло потребовать проценты. Но  они брали и брали, не имея представления о том, чем будут расплачиваться.
Возможно, воспоминаниями.
Мари следовало бы проявить твердость,  оказать, тем самым им обоим добрую услугу, но не получалось, пальцы переплетались с пальцами, смешивалось дыхание, и даже два сердца, казалось, стучали как одно.

У калитки они остановились. Последние секунды истекали для них звездным светом, и нечего было им сказать друг другу, кроме того, что уже было сказано, но они упрямо цеплялись за эти мгновения.
- Тебе нужно спешить, - эхом согласилась она, чувствуя под щекой его плащ. – Следует ли мне просить вас беречь себя, месье де Ронэ?