После эпизода Пасторальный роман, новые приключения. Декабрь 1627 года, Париж
Отредактировано Провидение (2016-04-03 13:11:33)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Части целого: От пролога к эпилогу » Пасторальный роман: иллюстрация. Декабрь 1627 года
После эпизода Пасторальный роман, новые приключения. Декабрь 1627 года, Париж
Отредактировано Провидение (2016-04-03 13:11:33)
После достопамятного приключения на улицах Парижа, когда им с принцем только чудом удалось спастись, Мария несколько дней пребывала в сильном волнении. Все, что происходило с ней, было настолько восхитительным, что она едва могла в это поверить.
Его высочество Гастон Орлеанский неуклонно рос в ее глазах, и если бы ей сказали, что он не самый лучший мужчина на свете, принцесса просто рассмеялась бы в ответ. Умный, красивый, смелый - о чем еще можно было желать? А с какой стойкостью он переносил свое ранение, - ведь это же уму непостижимо! Из-за этой раны принцесса слегка волновалась, но, судя по тому, что ей удалось выяснить окольными путями, его высочество чувствовал себя превосходно.
Теперь же ей предстояло стать моделью для изображения святой Евлалии, и это также радостно будоражило ее кровь. Жаль, конечно, что принц не сможет присутствовать на сеансах, - позировать обычно ужасно скучно! - но зато она не сомневалась, что он сможет вдоволь любоваться ее портретом.
Вдобавок и святая была выбрана с отменным вкусом. Сцены с изображением ее мучений предоставляли замечательную возможность блеснуть не только духовными, но также и физическими качествами, поэтому принцесса уже несколько дней тщательно готовилась.
При помощи всевозможных средств она тщательно отбеливала кожу, дабы на ней не осталось ни одного темного пятнышка, и умащала ее чудесными маслами, дабы она красиво переливалась на свету и источала тонкий аромат. Не менее тщательного ухода удостаивались и чудесные каштановые волосы принцессы, для которых использовали лучшие косметические средства, что можно достать в Париже.
Единственное, что несколько огорчало принцессу, - это то, что ее тетя, когда услышала о грядущем благочестивом деянии, сказала только:
-Надеюсь, дитя мое, что вы собираетесь позировать не в набедренной повязке?
Пришлось пообещать ей этого не делать и ограничиться легкой белой туникой,( впрочем, довольно открытой).
Прийти должен был художник Жербье, которого рекомендовал Гастон, и принцесса приготовилась встретить его во всеоружии своей любезности и обворожительности.
Не то, чтобы художник был очень важной птицей, - но с людьми искусства лучше не ссориться. Еще пририсует какую-нибудь мерзкую бородавку!
Принцесса с волнением оглядела ту из своих комнат, которая была отведена под студию. Сюда, по ее приказанию, заранее доставили реквизит в виде красивого белого голубя в клетке и большого косого креста.
Если Бальтазара Жербье и звали когда-то на голландский манер Хербиером, то было это так давно, что он и в Брюсселе представлялся на французский лад, так что впору было забыть, что на самом деле он представляет английскую корону. В этой своей роли он не на шутку растерялся, услышав просьбу его высочества, но ненадолго, услышав в ней не только многочисленные новые возможности, но и самый безыскусный комплимент своему таланту - в конце концов, разве мало было у принца ручных живописцев? И даже если ни одного не было сейчас под рукой, кто бы отказался - да еще с возможностью оказать его высочеству такую услугу?
Потому в назначенный ее высочеством день в особняке герцогини де Лонгвиль появился роскошно одетый средних лет мужчина с изрядным брюшком и не по моде длинными усами, сопровождаемый двумя лакеями, тащившими мольберт, огромную папку с красными тесемками, деревянный ящик с красками и какой-то узел, и чрезвычайно скромным молодым человеком в черном, в котором, как он ни старался сойти за судейского, дворянина выдавала и осанка, и манеры, и, не прячься он так старательно за натянутым на подрамник холстом, любой без труда опознал бы в нем Сына Франции, даже несмотря на изрядных размеров фальшивую бороду и пририсованную на носу бородавку.
Прислуга, однако, гостей чересчур пристально не разглядывала, и дворецкий, отправив лакея оповестить ее высочество о прибытии художника, самолично проводил его и его свиту в указанную принцессой комнату.
- …и вы можете расположить… расставить… ну… - слова увяли у него на устах, когда он обнаружил, что ее высочество уже на месте.
- Ваше высочество! - вскричал Жербье, срывая с головы шляпу, украшенную таким количеством перьев, что голубю впору было затревожиться, - ваш покорнейший слуга!
Гастон, чуть не приказавший Жербье быть слугой покорным, пока покорнейшим будет он, вовремя спохватился и ограничился низким поклоном, чуть не уронив холст.
Мария как раз сидела в кресле, перелистывая томик стихов. Ее белоснежную тунику пока что скрывало под собой просторное домашнее платье из небесно-голубого бархата с кружевной отделкой. Изредко поглядывая в зеркало напротив, она всякий раз убеждалась, что очень хороша собой и этот домашний наряд идет ей даже больше парадного костюма,а что до прически, ее горничная Катрин превзошла самое себя, - завитые и надушенные длинные локоны были разбросаны по плечам в самом живописном беспорядке -в изящном "стиле мученицы".
Девушка даже решила, что стоит как-нибудь появиться с такой прической у мадам де Рамбуйе, и она сразу станет законодательницей новой моды.
Появление мэтра Жербье произвело на принцессу крайне благоприятное впечатление. Его нарядный, несколько старомодный костюм и усы неопровержимо доказывали, что он - человек преуспевший на жизненном поприще, солидный, а значит - настоящий профессионал.
Принцесса с самым любезным видом поднялась на ноги. Говорят, если художник искренне восхищается своей моделью, картина получается куда лучше, так что она постарается очаровать его, разумеется вполне невинно, - в конце концов, он же старый,- но все -таки преклонение художника вещь нелишняя.
"Я не кокетка, - подумала Мария, - Это все ради моего возлюбленного принца. Должен же он увидеть меня красивой на полотне".
-Дорогой мэтр Жербье - произнесла она вслух. - Напротив, это я польщена визитом столь знаменитого и талантливого художника. Не могу поверить своей удаче - мой скромный и неказистый облик запечатлеет та же кисть, что подарила нам великолепное полотно "Дидона"!
(Принцесса заранее озаботилась выяснить, какие именно творения принадлежат кисти мэтра Жербье, поскольку предположила, что ничто так не польстит художнику, как знакомство с его творчеством).
По сопровождающих художника лицам, очевидно его слугами и его учеником, принцесса только скользнула взглядом, хотя и удостоила их вежливым кивком в ответ на их поклоны.
Правда, тот, что с бородой и носом с неприятной бородавкой, показался ей смутно знакомым, но Мария не стала слишком раздумывать над этим.
Мэтр Жербье, владевший французским куда лучше чем английским, рассыпался в ответных комплиментах. Представшая его взору несравненная красота была достойна золотых или серебряных кистей и красок, истолченных из жемчугов, рубинов, сапфиров и черного дерева - если бы из драгоценных камней краски не получались нестойкие и грубые, не способные ни сохранить это диво на века, ни запечатлеть даже толику этого очарования, а кисть, выкованная из металла, не подчинялась бы с такой неохотой руке художника - и не только стоявшего перед ней скромного мастерового, но и истинных гениев, которые, бесспорно, еще искусают себе локти от зависти, что не им выпала честь сохранить дивный облик прекрасной принцессы для потомства, столь же благодарного, сколь и многочисленного.
На этом месте Гастон, внимавший этому потоку красноречия с плохо скрытой завистью, решительно опрокинул только-только установленный мольберт, и Жербье, спохватившись, отвесил ее высочеству еще один поклон, еще ниже предыдущих, хотя и менее изысканный ввиду того, что с правой стороны от него суетились слуги, а с левой возвышалась передвинутая чьими-то стараниями клетка с голубем.
- Если ваше высочество позволит, - сказал художник, - я осмелился бы просить ее занять то же место у окна, где тусклое мерцание парижского дня посветлеет в соприкосновении с ее красотой.
- Ему будет удобнее рисовать, если вы сядете лицом к свету, - объяснил Гастон, теребя накладную бороду. - Ваше высочество.
Принцесса с немалым наслаждением внимала потоку красноречия мэтра Жербье, оказавшегося не только талантливым, но и необыкновенно учтивым. К тому же мэтр Жербье, несомненно, тонко разбирался в женской красоте. Мария даже вспомнила мимолетом несколько своих знакомых дам из тетиного салона, включая незадачливую Медею. Жаль, что они не могут этого слышать.
Грохот упавшего мольберта отвлек ее ненадолго, но она тут же приготовилась слушать восторги художника и дальше, величественно двинувшись к окну, когда внезапная реплика ученика художника, этого неприятного типа с бородавкой, выбила ее из колеи.
Принцесса, до глубины души пораженная наглостью этого простолюдина, какого-то там подмастерья,осмелившегося истолковывать ей реплики живописца, точно она сама неспособна их уразуметь, не то вовсе решившего, что она недостойна таких похвал, стремительно обернулась к нему, готовясь обрушить на голову нахала громы и молнии.
Никакая королева не могла бы в эту минуту выглядеть величественнее и опаснее.
В этот миг ей снова показалось, что она его узнает, по крайней мере, этот простолюдин имел наглость обладать внешностью, до ужаса напоминающей.... да-да, его высочество, Сына Франции! Какое бесстыдство -ходить с лицом, похожим на настоящего принца.
А голос его вообще был точно, как у возлюбленного Гастона.
-Сударь! - произнесла принцесса голосом, не предвещавшим ничего хорошего. - Я весьма обязана вам за совет
Селадон, переодеваясь девицей, не мог быть больше ошарашен успехом своего маскарада, чем Гастон, принявший из любви к своей Астрее облик подмастерья. О, он рассчитывал, бесспорно, что низкие души обманутся внешней переменой, но даже возможность того, что любящее сердце его принцессы также не увидит истинное благородство, скрытое презренной оболочкой, и не прозрит тотчас же сквозь покровы… нет, сквозь покровы, может, и не надо, это было бы зрелище не для ее целомудренных очей!
Однако, едва допустив, что ее высочество попросту его не узнала, Гастон тотчас же отринул столь унижающее ее блестящий ум предположение. Разумеется, она угадала сразу, но ведь она не знала, никак не могла знать, что мэтр Жербье был также посвящен в тайную любовь наследника престола! Конечно, она играла для него подобающую случаю роль - и играла, надо признать, крайне убедительно! Никто не устоял бы, взглянув в ее сияющие гневом очи, и блеск белоснежных зубов в обрамлении карминовых губ наводил на самые древнегреческие мысли.
Гастон открыл уже рот, чтобы разуверить возлюбленную в том, что их тайна, так же как и кисть, коей предстояло запечатлеть ее облик, находится в надежных руках, когда внезапное подозрение заставило его прикусить язык. Что если герцогиня де Лонгвиль или герцог Неверский или его сын спрятали здесь, в этой комнате, своих соглядатаев, следящих за благонравием ее высочества? Хорош бы он был тогда, выдав ее всему свету!
- Всегда счастлив услужить вашему высочеству!
Естественный голос Гастона был больше схож с тенором чем с баритоном, из-за чего любая попытка изобразить бас была заранее обречена на неудачу. Фальцет в его исполнении, однако, также не отличался особой убедительностью, и принц торопливо кашлянул, пустив петуха в конце фразы.
Принцесса даже вздрогнула, услышав этот ужасающе противный голос. На миг у нее возникло странное подозрение...
Но, если это все ж был замаскированный Гастон, то для чего бы ему говорить таким отвратительным голосом? И почему он сразу же не кинулся к ней, дабы сказать о своих пылких чувствах?!
Нет, это не он, что за нелепость пришла ей в голову?
К сильным сторонам ее высочества, должны мы с прискорбием отметить, не относилась хорошая память на лица. Особенно это касалось ее случайных знакомых, но к любви всей ее жизни подобное определение, конечно, никак не относилось. Зато голос странного подмастерья показался ей знакомым сразу же.
Мария заколебалась. Подозрения терзали ее душу. Если это - возлюбленный принц, почему он молчит и не подаст ей даже знака? Даже если мэтр Жербье не посвящен в тайну, - достаточно было подмигнуть ей или сделать нечто подобное.
Если же это какой-то простолюдин, то хороша же она будет, если кинется к нему с нежностями!
Словом, принцесса решила держаться осторожно и никоим образом не обнаруживать своих сомнений.
Поэтому она только довольно небрежно кивнула, как сделала бы, окажи ей услугу какой-нибудь лакей.
Но краем глаза продолжала наблюдать за таинственным гостем.
Нет, в самом деле, эти выразительные глаза, полные тайного огня, - те самые, в которые она так любила смотреть... А эти руки с длинными пальцами, нежные, слишком нежные и ухоженные для подмастерья- неужто не одну из них она всего пару дней назад сжимала в своих, с ужасом наблюдая, как капли его крови выступают на рукаве.... Но почему он молчит?!!
И вдруг ужасное подозрение возникло в голове принцессы. Она вспомнила про легендарную любвеобильность покойного короля, на портреты которого, по ее мнению, был очень похож обожаемый Гастон, тогда, как его величество явно напоминал итальянскую родню из дома Медичи...
Поговаривали, будто в Беарне и сейчас полным-полно молодых людей, разительно напоминающих знаменитейшего Беарнца... А вдруг это... один из них?!!!
Это бы объяснило необычайное сходство!
Мария ощутила себя на краю пропасти. А вдруг кто-то из недоброжелателей подослал сюда этого типа с его бородавкой, дабы она скомпрометировала себя?!
А вдруг ее хотят погубить в глазах принца?!
Какое счастье, что она еще ничем не скомпрометирована. Изворотливый ум принцессы тут же измыслил план действий. Нет, она ни шагу вперед не сделает. Пусть-ка странный визитер проявит себя первым! Не будет же он весь день молча сидеть в углу?
Приняв решение, принцесса тут же успокоилась. Она любезно, на всякий случай, улыбнулась чужаку и переключила свое внимание на художника.
-Я рада видеть, что ваши ученики достойны вашего гения, мэтр, и так хорошо разбираются в живописи! - сказала она вслух.
Отредактировано Мария де Гонзага (2019-01-19 15:04:47)
Как же она была умна, его возлюбленная, почти так же, как и прекрасна! Гастон не пропустил, разумеется, тайного послания в ее словах - ибо она, с обычным своим тактом и умом, напомнила ему о том, что этим сеансом позирования они обязаны его вдохновению - и ответил на них пламенным взглядом.
- Мои ученики? - повторил заметно растерянный мэтр Жербье, взглянув отчего-то на младшего из двоих лакеев.
- Ваш подмастерье, мой дорогой мэтр, - объяснил Гастон, напрочь забывая, что подобное обращение больше подходит покровителю чем помощнику. - Не так ли, ваше п-п-п… высочество?
Заминка, возникшая в речах принца, была вызвана внезапным осознанием, что в нынешней своей роли он не более мог восхищаться красотой возлюбленной, чем целовать ей руки и падать к ее ногам. Где, о где мог в этой комнате таиться гнусный соглядатай? Взгляд Гастона коснулся тяжелой портьеры, скрывавшей дверь, в которую они вошли, и он с видимой небрежностью направился к ней, с тем, чтобы вздернуть ее резким рывком.
За портьерой не оказалось ни души.
- Э-э-э… крыса? - сказал он. - Мне послышалось…
Загадочный незнакомец, манерами поведения и даже языком все более напоминавший Гастона, между тем, вел себя все более подозрительно.
К мэтру Жербье, который вроде бы числился его патроном, он почему-то обращался покровительственным тоном (донельзя похожим на тон принца).При этом саму принцессу он упорно игнорировал, будто ее там и не было, и даже не думал кидаться к ее ногам. Сам художник тоже казался растерянным и даже запуганным.
На данный момент у принцессы было три гипотезы.
1. Это все же один из незаконных братьев ее возлюбленного, который при неясным причинам оказался в ее комнате.
2. Это подменыш, которого принесли феи.
3. Это все же Гастон, который непонятно почему разлюбил ее, даже не подумал ей об этом сообщить и вдобавок вздумал шутки над нею шутить, нацепив бороду и притворяясь невесть кем!
Последнее предположение было самым обидным. И, что хуже всего, оно начало казаться ей все более правдоподобным. Говорили, что у принца веселый и легкомысленный нрав. Неужто он всего за несколько дней не только забыл ее, но и избрал мишенью своих острот?!
Когда же он дернул портьеру, вопя о какой-то там крысе, принцесса почти окончательно уверилась в этом.
-Не волнуйтесь, милостивый государь. - сказала она с горечью, - в моей комнате нет никаких крыс. Не крыс следует опасаться девушкам, отнюдь! А змей, что жалят прямо в сердце...
Гастон бросил на ее высочество преисполненный сомнений взгляд. Он понял ее, конечно - она намекнула на кого-то близкого к ней, кто ее выдал… уж не старая ли перечница, которая обрушилась на него с оскорблениями у г-жи маркизы де Рамбуйе? Но чем это угрожало им сейчас? И где затаились соглядатаи?
Хотя сам принц не утруждал себя изучением текущей политики, у него хватало друзей и приближенных, которые в ней разбирались и неизменно были готовы разъяснить ему все, что его занимало - и многое, что не занимало его вовсе, но что они полагали необходимым. Гастон вежливо слушал и даже кое-что выносил из услышанного - как то что наследство, полученное отцом его возлюбленной от покойного герцога Мантуанского, ставило его в весьма сложное положение, где ему совершенно необходима была помощь Франции - то есть его величества, и потому герцог Неверский, который был, разумеется, хапуга и жадина, не станет сейчас ничего делать, что могло бы вызвать неудовольствие короля - и брак его дочери с наследником французского престола, который иначе немедля снискал бы его отцовское благословение, сейчас мог показаться ему затеей наихудшего толка.
Услышав это, Гастон не мог не подумать, что такое отношение герцога в чем-то даже играет ему на руку, потому что иначе отец его прекрасной принцессы мог начать настаивать на браке - что, благодаря безвременной смерти первой жены его высочества, опять сделалось для него возможным. Жениться вновь Гастон особо не торопился - даже на обворожительной во всех отношениях принцессе де Гонзага - не столько потому что боялся потерять столь необходимую для него свободу, сколько из обычного упрямства: слишком часто и настойчиво уверяла его дорогая матушка в необходимости второго брака, который, к тому же, она хотела сделать не менее выгодным чем первый.
Брак, оттого, не занимал сейчас мысли принца иначе как в далекой перспективе - в отличие от возможной будущей невесты, столь трогательно изливавшей ему сейчас свои тревоги, и, будучи кавалером не только галантным, но до крайности предприимчивым, его высочество немедленно нашел способ ответить на чаяния своей возлюбленной:
- Против змей, ваше высочество, хорошо помогает палка!
Произнеся эти отважные слова, Гастон решительно отдернул занавесь на окне и вновь не нашел за ней шпионов.
- В-ва-… Гкхм! - мэтр Жербье, утратив часть своего красноречия, не лишился, однако, свойственного дипломатам быстрого ума. - Сколь любезно с вашей стороны позаботиться об освещении!
Намного светлее в комнате не стало, но кого это беспокоило?
Слова принца, как ни странно, успокоили прекрасную Астрею.
В том, что это именно принц, она теперь не сомневалась - вблизи было хорошо видно, что борода приклеенная, и никакой родственник и даже брат-близнец не сумел бы столь точно скопировать его тон и манеру произносить слова. А пылкий взгляд, брошенный на нее, свидетельствовал, что чувства его не угасли. Кроме того, если бы предателем их любви был он сам, то, конечно же, он бы принял слова про змей на свой счет и даже не подумал угрожать себе палкой.
Нет, принц явно намекал на кого-то иного, кто угрожал их чувствам.
Итак, подытоживая: Гастон все еще любит ее, но почему-то не может открыться сейчас.
Значит, у них есть враг. Но кто? Принцесса задумалась. Она очень интересовалась политикой и старалась тщательно следить за нею, но у юной девушки, не бывающей при дворе, для этого было меньше возможностей. Поэтому многие тайные ходы политики оставались от нее скрытыми. Кому же она могла помешать?
Тут принцесса впервые подумала, что могла бы выйти за Гастона, если их чувства столь сильны. Это было бы.. прекрасно!
Не то, чтобы ее высочество страстно жаждала воспеть Гименея или чувствовала в себе страстное желание стать матерью семейства. Нет, свобода ей нравилась больше, и как ни мил был Гастон, в роли воздыхателя он был куда приятнее. Ведь известно же, что ничто так не охлаждает пылкость чувств влюбленных, как брачное ложе. И сколько достойных женщин утратили нежность своих возлюбленных, выйдя за них замуж! По сути, единственное спасение от скуки семейной жизни, - завести себе нового любовника.
Зато такой брак был бы крайне выгоден, в этом не было сомнения. Мадам супруга наследника престола- это звучало очень приятно.
А тут еще и ее отцу очень сильно повезло. Во время своего последнего визита в Париж он конфиденциально сказал ей, что может получить в наследство Мантую, откуда они родом. Тогда она станет дочерью независимого государя и вполне возможной супругой...
А когда на кону такой куш, многие могут пожелать навредить ей. Вероятно, они прислали своего соглядатая, и им, похоже, был мэтр Жербье... Нет, не он. Гастон не смог бы обмануть художника, притворившись его помощником. Но враг где-то рядом!
Кто мог быть ее врагом? Бегло перебрав в памяти крупных политиков, принцесса заподозрила кардинала. Он и вообще-то был недругом принца. И кажется, последний хотел даже убить кардинала. Неудивительно, если коварный Ришелье решил теперь разрушить счастье принца и вовсю интригует. Он запросто мог настроить короля против них.
Тем не менее, чувства Гастона столь сильны, что он лично пришел ее предупредить, рискуя, быть может, жизнью. Принцесса почувствовала умиление.
Его высочество вовсю дергал шторы и портьеры. Зачем? Не иначе как он хотел показать, что их подслушивают! Кто-то из слуг продался?!
О, она выяснит, кто именно, и тогда несдобровать мерзавцу! У ее брата есть на службе один человек, к которому она сможет обратиться, - большой мастер по части избавления высокородных людей от нежелательных персон.
-Вы совершенно правы, сударь! - громко сказала принцесса. - Несомненно, у нас найдется палка, чтобы размозжить голову этой змее! И да прольется свет на это полотно!
Одновременно она обратила на принца самый страстный и чарующий взгляд, какой только имелся в ее арсенале. Пусть знает, она поняла его намек, она тоже любит его!
Восхищение во взгляде его высочества достигло той степени, при которой оно не могло уже ограничиваться одной принцессой и нечаянно выплеснулось на мэтра Жербье, который, начав уже объяснять, что светлый лик ее высочества и сам осветит (если не освятит) любой холст, под этим восторженным взглядом осекся и даже невольно оглянулся, чтобы проверить, нет ли позади него другой прекрасной дамы или, на худой конец, зеркала.
Гастон, отметивший этот взгляд, тотчас же осознал, что художник разделяет их с принцессой опасения и, более того, готов, как и заверял его ранее, помочь им в их любви. Поддержка столь опытного царедворца стоила, бесспорно, многого, и принц не преминул немедленно к ней прибегнуть:
- Вашему покорному слуге, сударь, очень хотелось бы понять, как столь великий художник рисует столь деликатный образ со столь высокопоставленной модели.
Мэтр Жербье замялся и, выигрывая время, принялся вытаскивать из своей холщовой сумки тетрадь для набросков - единственное, что ему на самом деле было нужно при первом визите.
Восхищенный взгляд Гастона наполнил принцессу теплотой и нежностью. Подумать только, как она могла в нем сомневаться! Принцессе стало стыдно. Их горячие чувства не остудит ничто, даже брак!
Кстати, о браке. Судя по тому, как упорно принц противодействовал козням тайных недругов, он был настроен на этот союз. Конечно, было немного обидно от того, что самый сладостный период в отношениях - ухаживания, - им придется перескочить столь быстро. А ведь Мария знала счастливые пары, которые ухитрялись продлевать это счастливое время на долгие годы.
Поэтому принцесса решила, по крайней мере, выжать максимум удовольствия из тех тайных свиданий, которые им еще суждено пережить.
Мэтр Жербье, судя по тому, как он испуганно огляделся, тоже был посвящен в тайну, а в речи принца, обращенной к художнику, принцесса уловила намек.
-Мне следует принять какую-либо позу, мэтр? - спросила она игриво. - Боюсь, я еще ни разу не позировала для роли мученицы, так что готова всецело подчиниться вам.
Гастон чуть не сказал, что все, что от нее требуется, это возвести очи горе, но в последний момент спохватился, что это может прозвучать неблагочестиво, а о нравственности мэтра Жербье у него не было ни малейшего представления. К счастью, сам художник также был вполне в состоянии сказать, что ему нужно:
- Если ваше высочество соблаговолит украсить собой это кресло… минуточку… - не ограничиваясь взглядом и мановением руки, он слегка подвинул выбранное им кресло, так, чтобы дневной свет падал на лицо его модели. - Ведь главное в человеке это глаза…
Гастон ответил художнику скептическим взглядом - не потому даже, что в своей возлюбленной он считал главными совсем иные ее достоинства, а потому, что у него был целый список более важных вещей:
- Но как же с честью, уважаемый мэтр? И с добрым именем, и с положением в обществе… Конечно, - великодушно добавил он, - это не изобразить на портрете…
- На портрете, ваше… - мэтр Жербье поспешно перевел взгляд на принцессу, - ваше высочество, на портрете как раз можно. Но вот на изображении святой…
Гастон представил себе святую Евлалию в придворном платье и поморщился - чтобы тотчас же оживиться снова. Портрет! А ведь верно, святая святой, а раз мэтр Жербье будет все равно рисовать сперва принцессу, надо попросить у него отдельную копию для себя. И повесить в спальне - или лучше не стоит? А то увидит маменька… или какая-нибудь другая дама…
- А как бы вы тогда рисовали святую Луцию?
- Ваше высочество больше желали бы быть изображенной в виде святой Луции? - тут же обеспокоился художник.
В это самое мгновение в дверь тихонько поскреблись, и на пороге появилась женская фигура.
Отредактировано Месье (2019-01-25 21:40:20)
-Ах, кузина, как мы рады вас видеть! - произнесла принцесса не слишком довольным тоном.
Это оказалась не кто иная, как Луиза де Бурбон-Конде, супруга Генриха де Лонгвиля, кузена принцессы. В описываемое нами время ей было двадцать четыре года. Это была довольно миловидная худенькая и невысокая блондинка, чрезвычайно манерная, болтливая точно сорока и очень пестро наряженная.
Мы уже видели ее мельком в гостиной г-жи де Лонгвиль в тот самый счастливый день, когда его высочество соблаговолил почтить своим присутствием этот салон, результатом чего явилось пленение сердца принцессы.
- Ах, я обожаю художников, обожаю искусство! -провозгласила молодая герцогиня, входя. - К тому же моя дорогая матушка выразила опасение, моя милая кузина, что вам будет слишком скучно позировать одной, и попросила меня составить вам компанию, а ведь вы знаете, милая, что любая услуга вам для меня в радость!
Принцесса поняла, что тетушка подослала к ней эту несносную болтушку то ли потому, что что-то заподозрила, то ли просто ради благопристойности. Сама-то она рассчитывала остаться с художником наедине, ну просто... чтобы выглядеть на полотне обаятельнее. А уж теперь, когда она так счастливо обнаружила, кто явился под видом подмастерья, чужое общество и подавно было помехой. Но что тут можно было поделать, как выпроводить нежеланную гостью?
Вдобавок принцесса с досадой заметила, что за юбку герцогини держится маленькая девочка.
Детей принцесса любила не слишком и подозревала, что Гастон разделяет ее чувства.
- Как, милая кузина, вы привели к нам очаровательную крошку Марию Анну? - спросила она. - Я так рада видеть ее, но отчего же малышка не с няней?
Гастон окинул вошедшую белокурую даму привычно оценивающим взглядом, в котором мгновенно отразилась скука: хрупкие пепельные блондинки неизменно казались ему тоскливыми, а платье г-жи де Лонгвиль было словно рассчитано на то, чтобы совершенно скрыть ее саму, выпятив разноцветные шелка. Может быть, конечно, она и пыталась таким способом побороть зимнюю скуку, но итог был ей настолько не к лицу, что это лицо попросту терялось. Тем не менее он с отменной учтивостью поклонился ей - лишь в последний момент вспомнив свою роль и оттого рывком согнувшись едва ли не вдвое ниже.
Мэтр Жербье бурно превозносил меж тем услужливость очаровательной дамы, которая, вне всякого сомнения, потому понимала, как утомительно может быть позирование, что ей не раз уже, разумеется, приходилось служить моделью для Дианы, Венеры или Минервы. С присущей ему фламандской основательностью и тактом художник не остановился на простой констатации факта, но принялся затем перечислять, какие именно черты в облике герцогини де Лонгвиль столь явно роднили ее с древнегреческими богинями, и Гастон нашел оттого момент, чтобы обменяться со своей возлюбленной страстными взглядами.
Юная м-ль де Лонгвиль, наскучив этим перечнем, отпустила материнскую юбку и, не вынимая изо рта большого пальца, неторопливо приблизилась к клетке.
- Птичка! - громко сообщила она всему миру и обратила требовательный взор на принца, явно ожидая от него восторженного признания ее орнитологических успехов.
- Голубь, - поправил Гастон и, охваченным педагогическим порывом, добавил: - Paloma. Columba. Paloma.
Если верить ответному взгляду м-ль де Лонгвиль, ни испанскому, ни латыни, ни итальянскому ее не учили и она полагала все три бесполезной тратой времени.
-Какой умный ребенок! - ахнула мадам де Бурбон-Конде в порыве материнского восторга. - Подумать только, она уже знает латынь!
-Видите, дорогая! - добавила она деловито, обращаясь к принцессе. -Я же говорила вам и нашей любимой матушке, что нет никакой необходимости в том, чтобы зубрить латынь и прочие глупости. Мария Анна так умна, что освоит все благодаря своему естественному развитию, как говорит отец Грегуар Бош. Умнейший человек! Кстати, а ведь именно сегодня он хотел нанести нам визит. Милая, вы ведь не будете против, если он тоже придет сюда? Уверена, его возвышенные беседы помогут настроить вас на нужный лад, чтобы изобразить христианскую мученицу!
-По правде говоря, буду...-начала было принцесса, но мадам Луиза продолжала, не слушая ее:
-Ах, как это прелестно, я была уверена, что вы обрадуетесь! Генрих, правда, почему-то не ценит его мудрых наставлений и даже предлагал мне сменить духовника, но я никогда не нанесу такую обиду отцу Грегуару.
Затем она повернулась к художнику и заговорила с ним покровительственным тоном, заодно одарив Гастона благосклонной улыбкой, поскольку прониклась к нему симпатией за наименование голубя с нужной интонацией.
-Несомненно, сударь, вы тоже считаете, что присутствие священника тут будет как нельзя более уместно? Оно как бы освятит все происходящее, а учитывая, насколько благочестив отец Бош, то...
-Мария Анна, ах, несносный ребенок! Зачем ты достаешь голубя? ... и конечно же, ваш ученик будет просто счастлив.
-добавила дама величественно
М-ль де Лонгвиль, как бы продвинута она ни была для своих лет, вряд ли сумела бы добраться до стоявшей на подставке клетки, если бы Гастон исподтишка не облегчил девочку задачу, переставив ее на табурет. В конце концов, она и сама бы туда забралась, а так у его высочества появилась новая союзница, которая немедленно выразила ему свою признательность, не выдав его вмешательство:
- Калома!
- Сохрани нас Святая дева! - вскричал принц с таким ужасом в голосе, что мэтр Жербье обратил на него встревоженный взгляд.
- Калома!
- Молчи, дитя! - взмолился Гастон. - Если ты произнесешь это ужасающее слово в третий раз, случится что-то страшное! Знатоки черной магии…
- Спаси, сохрани и помилуй! - вскричал мэтр Жербье.
- Кал-…
Подхватив взвизгнувшего ребенка на руки, художник ринулся к выходу из залы, а его высочество, пользуясь тем, что внимание матери было успешно отвлечено, поспешил к своей возлюбленной.
- Сколь вы прекрасны! - шепнул он. - Одно лобзание, умоляю!
Справедливо полагая, что согласие женщины, тем более такой умной и ученой, может занять слишком много времени, он не стал его дожидаться и прильнул к алым устам принцессы со страстным поцелуем.
-Ах, ваше высочество, что вы делаете? - прошептала принцесса сурово, но губы ее сами собой ответили на поцелуй Гастона, и ей стоило немалых усилий удержать руки от попыток обвить его шею.
-Вы погубите нас!! -шепнула она снова, но не имела в себе мужества оттолкнуть своего возлюбленного. Ах, если бы им дали побыть наедине, хотя бы пять минут...
К сожалению, менее чем через минуту в коридоре послышались шаги, и принцесса проворно отскочила в сторону.
В комнату стремительно вошла мадам Луиза, которая держала дочь в руках, точно охотничий трофей, и, видимо, только что отняла ее у художника. Девочка тихо хныкала, потому что мать держала ее неудобно, но мадам Луиза не обращала на это никакого внимания. Вид у герцогини был торжествующий.
-Что вы себе позволяете, мэтр? -вопросила она громогласно. -Это же ребенок, и что бы она ни говорила, совершенно немыслимо, чтобы это принесло какой-либо реальный вред. Она же чиста, как ангел! Тем более, что я не поняла, о какой именно черной магии шла речь, крошка всего лишь пыталась назвать голубя... Как она это сказала? Калома... калома?
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Части целого: От пролога к эпилогу » Пасторальный роман: иллюстрация. Декабрь 1627 года