Понимающую улыбку принцесса встретила демонстративным непониманием: приподняла брови, чтобы ярче выразить недоумение, чуть вытянула вперёд полные губы — и отвернулась к мэтру Бономе, такому смешному и низкому в своём испуге. Ей вдруг сделалось его жаль, и показалось, что задуманное принцем — дурно, хоть она бы никогда и не посмела бы упрекнуть его в этом ни во всеуслышание, ни даже в собственном уме. Она отметила это так:
— Эллины считали, что обряжать в одежду усопшего ещё живых — к скорой встрече с Хароном.
И с тем, как принцессе сделалось жаль толстяка, пришла и другая идея: не он ли так подробно описал убийцам свой камзол? В таком-то случае идея принца была не просто остроумна, но ещё и умна, и принцесса вновь утвердилась в мысли, что Его Высочество лукавил, принимая на себя достоинства лишь Апполона. Гермес, безусловно, хитроумный Гермес.
— Но Господь убережёт невинную душу от любой дурной приметы.

Её Высочество рассмеялась вместе со всеми, сотню раз повторённым перед зеркалом жестом запрокинув голову так, чтобы на серьгах блеснуло пламя.
— Мэтру Бономе стоило бы вышить на этом камзоле уток, чтобы сберечь заказчика от такой беды, — улыбнулась принцесса, едва смех погас, чем выгадала себе ещё минуту на раздумья.
Отчего же всё же утонул несчастный лакей, и что такого особого было в заказе, кроме нелюбви мэтра Бономе к живой природе? Как ни пыталась принцесса разгадать высший замысел, ничего не выходило, и она решилась спросить прямо:
— Мэтр Бономе... так что в этом заказе особого?
Кроме того, что его заказал отпетый негодяй Пардье, должный, наверное, всему Парижу?

Не без опаски принцессе всё же бросила прямой как стрела взгляд к потолочным балкам и на долю секунды подслеповато сощурилась, разбирая непотребное слово. Тотчас же после, уличённая в неподобающем любопытстве, смущённо зарделась, возвращая пристыженно-смеющийся взгляд своему принцу.
Какое, однако, всё же невероятное непотребство — и какой восхитительный вечер! По-особому нежно сжав пальцы своего возлюбленного в ладони, принцесса одарила его долгим взглядом и со всем старанием отвернулась к мэтру Бономе. Думала она, конечно же, совсем не о толстощёком мастере швейных дел — о принце, с ловкостью Гермеса подталкивавшем мастера к открытию волнующей истины. Как мудро он строил беседу! Как разумно давал ей возможность принять участие!
Склонив голову к правому плечу, принцесса со всей дозволенной ей серьёзностью полюбопытствовала:
— Уж не к тому ли вы клоните, что в Париже существует ещё один столь же роскошный камзол с вышитыми золотом павлинами?

Отредактировано Мария де Гонзага (2020-04-18 00:18:21)

Спеша спрятать стыдливый румянец, но ни в коем случае не отнимая руки, принцесса вновь сосредоточила свой ум на словах мэтра Бономе, поскольку смотреть на него, хоть его одутловае лицо и было не столь приятно взору, было всё же проще, чем не отвечать пылким взглядам принца. Всем своим существом принцесса желала бы остаться с ним наедине, чтобы и дальше любоваться любовью и восхищением в его глазах, но всё, что она могла, — это, памятуя о собственной чести, не пятнать честь чужую досужими толками.
— Ваше Высочество, — едва пригладив пальцами сжимавшую её ладонь, принцесса привлекла к себе внимание принца. — Мэтр Бономе уже вряд ли окажет нам большей услуги, чем оказал сейчас, разве что своим молчанием о встрече с нами. Не будет ли милосерднее в знак нашей благодарности отпустить мэтра к его златошвейкам, пока те не хватились пропажи?
Неизвестная принцессе мадемуазель Сапи, должно быть, была сродни тем златошвейкам. Принцессе думалось, что она могла бы быть к тому же дамой, чей интерес мог бы быть уличён ревнивым обожателем по тому камзолу, если бы этот обожатель имел несчастье видеть или слышать о работе мэтра Бономе для признанного негодяя Пардье.

Отредактировано Мария де Гонзага (2020-04-19 21:07:53)

При всей своей практичности принцесса не лишена была некой лёгкости, присущей лишь влюблённым или чувствующим любовь, и потому вопросу Его Высочества была отчасти удивлена. Позже удивлением сменилось смущением, когда все присутствующие обратили на неё ищущие взгляды. К этому, конечно же, требовалось привыкнуть в будущем, и принцесса постаралась ответить со всем возможным достоинством, не задев своими догадками честь возможной и, безусловно, невольной виновницы случившегося:
— Быть может, господин Пардье таким образом изыскал способ сообщить мадемуазель Сапи о своих чувствах?
Это было бы возможно, если бы у них не было шанса объясниться наедине, но репутация господина Пардье сделала эту догадку почти что ничтожной в глазах Её Высочества, едва она её высказала, и более вероятным представилось совсем другое объяснение. Не без колебаний, смущённо сминая в свободной от прикосновений принца ладони подол собственного платья, принцесса всё же донесла её до остальных:
— Или же он планировал обвенчаться с ней. Работа мэтра Бономе столь роскошна, что, без сомнения, может оказаться и свадебным нарядом.

Отредактировано Мария де Гонзага (2020-04-19 22:54:04)

Столь высокой оценкой своих невеликих способностей принцесса была польщена чрезмерно, но природная скромность не позволила ей принять вслух и сотой доли тех похвал, что вознёс ей его высочество, и она ухватилась за возможность сменить тему столь поспешно, что сама себе показалась неловкой.
— Он, стало быть, игрок? — бесполезно повторила она и одарила принца благодарно-одобрительным взглядом. За его высочеством, насколько ей было известно, к радости его будущей избранницы не водилось таких дурных склонностей.
Принцесса слышала о тех, кто за карточным столом оставил всё нажитое предками и вынужден был искать удачного брака, чтобы уплатить проигранное сверх того, и, видно, негодяй Пардье был из таких. Принцесса не желала бы себе такого брака, и уж тем более не пожелала бы его своим детям, и к сказанному Марвилем ей даже нечего было добавить: если бы мадемуазель Сапи не была круглой сиротой, ослеплённой любовью, она бы отказала негодяю Пардье в его притязаниях без промедления. В пользу этого свидетельствовало и то, что шить камзол мэтру Бономе пришлось по образу, подсмотренному на платье без её ведома.
Бедная, бедная девушка!
— Я не осмелюсь утверждать, но... мне кажется, мадемуазель Сапи не известны — или были не известны — намерения господина Пардье, ведь мэтр Бономе шил тот камзол украдкой.
Но кто-то ещё должен был знать о намерениях негодяя наверняка, иначе бы их всех сейчас не дразнила загадка смерти лакея.
— Скажите, господин де Марвиль: не был ли господин Пардье хвастлив?

Отредактировано Мария де Гонзага (2020-04-19 23:49:29)

— Так, стало быть, вы полагаете виновными её родню?
Подобная догадка была не лишена здравого зерна: месье Пардье, должно быть, получил отказ у старших над мадемуазель Сапи, а после в самом деле вознамерился увлечь её обманом. Он мог бы даже просить её руки в этом расшитом павлинами камзоле, но, право, это было бы нелепо: ведь если семейство Сапи вознамерилось бы избавиться от неподходящего жениха таким путём лично, оно бы не спутало Пардье с его слугой. Разве что...
— Я ни в коем случае не хочу порочить честное имя добрых людей, — принцесса едва сжала пальцы, пряча волнение, но утешила себя тем, что лишь высказывает догадку, никого при том не обвиняя, — но не могло бы статься так, что родня мадемуазель Сапи доверила такое важное дело кому-то другому?
Сейчас они, должно быть, почитали Пардье мёртвым, если в самом деле были ответственны за этот трагический случай. Принцесса могла бы представить их удивление, если бы они встретили его живым.
— Мне думается, окажись они в самом деле причастными к этой трагедии, они бы немало поразились тому, как месье Пардье избежал назначенной участи.
Эту встречу, должно быть, было бы не так уж и сложно устроить — уж точно не для её принца.