Постоялый двор стихал, готовясь ко сну. Из окон кухни, над которой находилась комната французов, и с заднего двора еще доносился стук горшков и разговоры прислуги. Но в обеденном зале уже погасили свет. И путешественники победнее уже улеглись, завернувшись в плащи и подложив под головы сумки, кто на лавки, кто прямо на пол. И гнусавый голос трактирщика, заменивший обычное ”¡Buenas noches!” на раздраженное ”¡Ya cállate!”, наконец, умолк. Прошелестели быстрые шаги по галерее и вниз по лестнице. И из соседней комнаты донесся протяжный скрежет засова.

Теодор поднялся, откладывая потрепанную брошюру без переплета, над которой коротал вечер. Порылся в дорожной сумке, сунул за пазуху вышитый серебром и бисером мешочек. Взял со стола веточку мяты. И задул свечу.

– Если хотите, дон Франсиско, – сказал он по-испански, уловив в темноте какое-то движение, – можете задвинуть засов. Доброй ночи.

Донья Эмилия Ривас-и-Сото, сеньора де Гонсалес, наняла двух возвращающихся из Фландрии солдат в Жироне. Ее карету уже сопровождали трое верховых, но в горах, как болтали в трактире, пошаливали. И Мария, ее хорошенькая горничная, подошла к Теодору с вопросом, в самом ли деле они едут в Барселону.

– Возможно, – сказал бретер, отвечая на ее оценивающий взгляд своим. Заложил пальцем место в книге. Указал на скамью напротив. Но она не села.

– Хозяин говорит, вы попутчиков ищете?

– Возможно.

Она указала ему на свою госпожу. И Теодор подошел, снимая на ходу шляпу. Сел напротив нее, встретил улыбкой кокетливый взгляд черных глаз. И на следующее утро они выехали все вместе. А в полдень он взял донью Эмилию к себе в седло.

– Если на нас нападут, – предупредил он, – я вас сброшу.

– Если хотите, – сказала она. И больше не жаловалась ни на головную боль, ни на тошноту. Только просила еще и еще стихов, и Теодор читал ей на память Гонгору, Кеведо, Лопе де Вега, Хуана Руиса, Гарсиласо – «нет, даже не однофамильцы» – и всех, кого мог вспомнить, а потом начал вспоминать и свое.

– Я ее ушлю, – прошептала ему в самое ухо донья Эмилия, когда карета въехала в ворота постоялого двора. – Ночью – я ее ушлю.

– Карету?

Она засмеялась, и он крепче прижал ее к себе. А потом разжал руку.

От соседа по комнате любовные похождения не скроешь. Но скрываться от него Теодор даже не собирался.

Теодор, уже взявшийся за засов, обернулся. Оторвал листик мяты, бросил в рот.

– Мой дорогой дон Франсиско. Я не монах и никогда не собирался им стать. Пока я не зову вас в мою постель, какое вам дело, что в ней происходит?

Всеобщее неодобрение Теодор ощутил, уже подсаживая донью Эмилию в седло. Но даже Лавардену, с его молитвой перед сном и постом по средам и пятницам, не пришло в голову обсуждать со спутником, с кем он делит лошадь. Право, это было бы что-то новенькое!

– А если бы у нее мужа не было, – продолжил он, отрывая второй листик, – было бы куда хуже. Признайтесь, вы просто завидуете.

Теодор ответил негромким смешком. В котором легкой снисходительности было даже больше, чем недоверия. Ибо недостатка храбрости он пока за Лаварденом не замечал. И девятую заповедь тот цитировать не пробовал.

– Я открою вам секрет, дон Франсиско. Главное в женщине – совсем не ее муж. А если вас беспокоит именно он… вы мне, весьма очевидно, не отец и не господин, чтобы он отправился искать управу на меня у вас. Но если он так вас тревожит… – он сделал вид, что задумался. На очень краткое мгновение. – Только ради вас – мне не составит труда убить его при встрече.

Несмотря на смех в голосе, он злился. Даже Рошфор не пробовал указывать ему, с кем связываться, с кем – нет. И донье Эмилии могло наскучить ожидание – она могла передумать – испугаться – запереть дверь снова. И тогда придется стучать, а Теодор, как бы легко он ни предлагал убить ее мужа, вовсе не хотел, чтобы кто-то из ее сопровождающих на нее донес.

И наконец, был еще один вопрос. Теодор так и не разобрался, кто из них решает. До сих пор он предлагал. Что им понадобятся две предыстории – для дона Пабло и для всех остальных. Что из испанской армии во Фландрии им обоим пришлось убраться как зачинщикам мятежа. Что во Франции они оказались, не решившись ехать с товарищами по несчастью – сплошь подлецами и доносчиками, конечно. Что в Тулузе им задерживаться не следует…

Лаварден не спорил. Но неуловимым и непонятным образом он соглашался, а не подчинялся. И Теодора, в те редкие мгновения, когда он думал о будущем, это не на шутку бесило. Отвечать за двоих было для него непривычным бременем. И не знать при этом, не зря ли он тревожится, было омерзительно.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-05-23 11:44:14)

Губы Теодора слегка кривились. Чего в темноте было не разглядеть. Как и то, что улыбка его была нескрываемо недоумевающей. Пока внезапная перемена тона и просьба Лавардена не застали его врасплох, и задвижка, уже шевельнувшаяся под его рукой, снова замерла.

– Какого?.. – не договорив, он почти беззвучно рассмеялся. Пересек комнату со стремительностью отпущенной пружины. Чертыхнулся, едва не опрокинув стул. Нашел на столе огниво.

– Огоньку в нашей прекрасной стране просят у святейшей инквизиции. – Во тьме вспыхнула искра. Другая. – Или у дьявола. Хотите пойти?..

Новый щелчок огнива. На труте раскрылся алый глаз. И Теодор, поднося огонь к стоявшей на столе свече, закончил уже иначе:

– Давайте договоримся, дон Франсиско? Вам досталась свеча, оставьте мне мою даму. Светскую хронику можем поделить.

Он бросил огниво на стол и вышел из комнаты. И вернулся только на рассвете и не стал стучать – просунул дагу между дверью и косяком и пошевелил задвижку. Потом еще раз.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-05-23 22:02:43)

Теодор еле слышно чертыхнулся. И убрал кинжал в ножны, даже не попытавшись отодвинуть задвижку: талантами мадам де Бутвиль он не обладал, тупить клинок без крайней необходимости не хотел. И пошел к лестнице, а потом вниз – первые несколько шагов на цыпочках, потом обычным шагом.

Один из коротавших ночь в обеденном зале путников приподнял голову, когда он проходил мимо. И шарахнулась прочь вооруженная метлой девчушка лет десяти, как раз вышедшая из кухни. Так что Теодор даже остановился.

– Я похож на людоеда, малышка? – он обнажил зубы в ухмылке.

Девчушка испуганно помотала головой.

– На беса? На торговца детьми? На фамилиара?

При каждом вопросе девочка крепче стискивала метлу и качала головой. Но при последнем чуть не потеряла чепец. Осведомителей инквизиции в этом трактире явно не жаловали.

– Тогда не бойся. Горячей воды, милая. Комнату знаешь?

Девчушка робко кивнула. И Теодор прошел к черному ходу. А потом постоял еще пару минут, глядя на теряющиеся в утренней дымке горные пики. И, вернувшись, заметил на лестнице Лавардена. И отсалютовал воображаемой шпагой.

– Дон Франсиско! Не уходите без меня, я сейчас буду!

Теодор ответил полувопросительным взглядом. Осознав внезапно, что Лаварден уже одет и готов выехать. Не расслышал скрежет засова? Не захотел открыть?

Во взгляде его вспыхнул огонь. На миг, тут же сменившись сожалением. Назвать спутника трусом он имел не большее право, чем подраться с ним всерьез. Хотя, видит бог, стоило бы. Потому что донья Эмилия уж точно была ни при чем.

– Как хотите, – сквозь зубы сказал он. И прошел внутрь, едва не столкнувшись с доном Гонсало. – О, какая удача! Не хотите слегка размяться перед отъездом?

Дон Гонсало заметно побледнел. И начал мямлить что-то про подвернутую вчера ногу и ноющую старую рану. Которую Теодор помянул потом недобрым словом – когда к полудню небо заволокло тучами и зарядил мелкий дождь. Донья Эмилия пересела в карету. А они все ехали молча, и никто на них не нападал, и на ночлег они остановились рано – не на постоялом дворе, а в настоящей лачужке, где для мужчин внутри вообще не было места.

– Зато без клопов, – словоохотливо заметил дон Педро – дальний кузен дамы, как он сам рассказал в первый день.

– Кроме присутствующих, – отозвался Теодор.

Никто не ответил. Но сена в овине с лихвой хватило на всех, и в эту ночь он спал как убитый. Пусть и с кинжалом под рукой.

К полудню следующего дня показались городские стены. И ворота Сан-Даниэль, перед которыми вытянулась очередь повозок. И Теодор, воспользовавшись этой задержкой, подъехал вплотную к карете.

– Мы прощаемся с вами, сеньора.

В черных глазах доньи Эмилии читалось сожаление. А может, и облегчение. Но, расплачиваясь с ним, она слегка коснулась пальцами его ладони.

– Мы все благодарны вам за вашу защиту, сеньоры, – она высунулась из окошка, чтобы кивнуть и Лавардену. – И за ваше общество.

– Служить вам – привилегия, – заверил в ответ Теодор. Но, догоняя Лавардена, не обернулся. – Ну что, дон Франсиско? Нагрешили на исповедь? Хотя бы в мыслях?

Теодор невольно усмехнулся.

– Так забавнее, – объяснил он. – Думаете, они любили бы меня больше, если бы я был вежливее? Эй, красавица! Как проехать к епископскому дворцу?

«Красавица», неряшливо одетая средних лет толстуха, сунувшаяся зачем-то под копыта Нонны, смерила двух путников оценивающим взглядом.

– По стене езжайте, – буркнула она на ужасающем местном наречии. – У собора-то видите?

Теодор поблагодарил ее так цветисто, что Лавардена догнал только на повороте. И остаток пути пересказывал ему «услышанные в дороге» сплетни о доне Жоане Сентисе, барселонском епископе. На которого донья Эмилия была обижена – за то, что тот, в недолгую бытность свою вице-королем Каталонии, не счел нужным осыпать благодеяниями своих дальних родственников – не то ее семью, не то ее мужа. И потому поверить в то, что его преосвященство и в самом деле пекся как о церковных делах, так и о своей душе было намного проще. Тем более что он, в отличие от большинства высших церковников, был местным уроженцем.

– Оказывается, сюда очень любят назначать чужаков – кастильцев, арагонцев. Не только его величество, но и церковь. После роспуска местных кортесов… вы ведь уже слышали о разгоне местных кортесов?

Продолжая, тем же полушутливым тоном, бретер чувствовал себя неожиданно и странно – словно оказался на месте графа де Рошфора. Это мог бы рассказывать Рошфор – о том, что не сказал монсеньор, посылая их сюда. Это была испанская Лотарингия, может, или местный Лангедок, и что-то такое он слышал раньше – о попугайской терции, кажется… О таком запросто мог говорить простой солдат, и об этом он вспомнил вслух – что в Каталонии не набирали в армию, а каталонцы не платили даже за свои гарнизоны, недаром его величество был так зол.

Дворец поднялся перед ними неожиданно – большое угрюмое здание, бурое как ряса капуцина. И такое же мрачное, несмотря на высокие окна верхних этажей. Так что возвышавшаяся слева от главного входа старинная башня казалась не то тюрьмой, не то глыбой, готовой обрушиться на входящих.

Секретарь его преосвященства епископа был, разумеется, до крайности занятым человеком. И дожидаться аудиенции у него двум французам пришлось почти три часа. Которые они волей-неволей провели в небольшой приемной, где кроме них внимания его преподобия ждали еще семь человек – двое явных торговцев, двое очень бедно одетых, но вооруженных длинными шпагами дворян, францисканец, какой-то чиновник и очень некрасивая женщина. Женщину в кабинет дона Пабло пригласили первой. И вышла она в слезах, что заметно порадовало всех прочих – в особенности чиновника. Который шагнул навстречу задержавшемуся на пороге кабинета невысокому, смуглому крепышу в черной мантии.

– Еще нет, простите, – вежливо сказал тот. И закрыл дверь.

Минуты потянулись снова. Солнечный квадрат полз по полу приемной. И Теодор принялся расспрашивать дворян. Которые болтать не хотели. И в кости играть не хотели. И о стихах Кеведо не знали ровным счетом ничего.

Дверь в кабинет открылась снова. И чиновник, сидевший на служившем скамьей высоком и узком сундуке, с готовностью приподнялся. Но крепыш уставился на Теодора. Который сидел на полу.

– Это вы читали стихи?

Бретер кивнул.

– Тогда читайте, пожалуйста, не так громко. Очень отвлекает.

– А вы примите нас пораньше. И мы уйдем и не будем отвлекать.

Дверь закрылась. И следующим вызвали чиновника. Потом торговцев. Потом, по одному, обоих дворян. Потом монаха. Потом пришедшего между тем судейского в сильно потрепанной мантии. И наконец, когда ушел и этот, с такой же унылой рожей как и остальные, а их так и не позвали и Теодор полу-всерьез предложил Лавардену вырезать их имена и звания ножом на паркетном полу, дверь наконец открылась снова.

– Заходите, прошу вас.

Кабинет дона Пау Клариса – на кастильский лад, дона Пабло – был вдвое меньше его приемной. И половину его занимали сундуки. А другую – конторка и простой деревянный табурет.

– Это ваше время, – дон Пабло перевернул стоявшие на конторке песочные часы. – Когда оно закончится, я попрошу вас уйти.

Теодор, который к этому моменту доверял своему языку еще меньше обычного, молча взглянул на Лавардена.

Дон Пабло смерил обоих французов пристальным взглядом. Затем посмотрел на письмо – так, будто хотел прочесть его, не разворачивая. Потом пожал плечами и сломал печать. Глаза его сразу сместились к самому низу листа. Расширились.

– Садитесь, – он указал на сундуки. И добавил с видимой неохотой: – Прошу вас.

Теодор беззвучно усмехнулся. Поискал взглядом вино – которого не могло здесь не быть. Потерпел неудачу. И остался стоять.

– У нас мало времени, – сказал дон Пабло, поднимая глаза от письма. Посмотрел на бегущий в часах песок, поморщился. – Который из вас… Так…

Он сделал два шага, оказавшись у окна. Развернулся.

– Дон Теодоро это я, – сказал бретер, встретившись с ним взглядом. Не добавив, однако: «К вашим услугам».

– Да… И дон Франсиско. Так… – Голос секретаря снова зазвучал уверенно: – Так. Вы опоздали, сеньоры. Дон Федерико уже бежал. И был схвачен снова, и теперь ему грозит смертная казнь.

Дон Пабло снова взглянул на песочные часы. Затем на двух французов – скромно одетых и покрытых дорожной пылью. И голос его прозвучал устало:

– Это не играет уже никакой роли, дон Франсиско. С этим все кончено, а теперь у меня есть дела поважнее. Если вы задержитесь у меня дольше обычного и я не передам ваше дело в иные руки, это привлечет ненужное внимание. Вы придете завтра, но не ко мне, а к его преосвященству и будете ждать в общей приемной. Вас не примут, конечно, но у вас будет с собой записка с вашим адресом. Когда, я туда выйду, вы ко мне подойдете и незаметно передадите ее мне, после чего я пришлю вам письмо с пятилепестковой гвоздикой на месте подписи. Там будет указан адрес, и в полдень следующего дня вы туда придете. Понятно?

Теодор протянул руку и положил часы набок.

– Нас послали с определенным поручением, – напомнил он. – И подчиняемся мы не вам. Мы можем пробездельничать еще два дня, но вам не кажется, что в таких делах мы соображаем лучше вашего? Священнослужителю подобает смириться, но военному – сражаться до конца. Или, на языке, который вы понимаете – suum cuique.

Ярость, ясно читавшаяся в серых глазах дона Пабло, уступила место изумлению. Несколько мгновений он смотрел на опрокинутые часы. А потом снова взглянул на Лавардена.

– Он находится в городке Сабадель, лигах в пяти отсюда. В замке Арраона, если никто ничего не перепутал – сегодня пришла весть. Послезавтра за ним пошлют карету, во вторник он будет здесь. Потом у нас будет, может, неделя. Что-то еще, что вы хотите спросить, дон Франсиско?

– Я хочу, – сказал бретер. – Что это за замок?

– Это… так, название. Это руины, там уцелело несколько комнат. Это их тюрьма, дон Теодоро, только что называется замок. Еще что-то?