История юного Бадремона оставила в душе Бутвиля тягостное впечатление. Большинству его  знакомых и сослуживцев она показалась бы просто забавной, и никто бы не понял, зачем графу де Люз возиться с нелепым мальчишкой-провинциалом. Разве недостаточно у него собственных забот? Но он пообещал помочь – значит, нужно довести дело до конца.   Тем более, что Эмили приняла страдания юнца так близко к сердцу…
          Насколько эти страдания серьезны, а главное, соответствовала ли действительность рассказу Бадремона, можно было выяснить, только выслушав другую сторону, желательно без досужих свидетелей. Ни гостиница, ни какой-нибудь трактир для этой цели не годились.
         Итогом размышлений Луи-Франсуа стала записка, приглашающая г-на де Питрака прибыть около десяти часов утра в резиденцию его величества и обратиться к дежурному офицеру, графу де Люз,  «для обсуждения некоторых вопросов частного порядка».  Запечатанную записку граф вручил Лапену и велел отправиться в расположение Пикардийского полка, найти там Питрака, вручить ему записку, а также, по возможности, разузнать что-то об этом человеке.

Наутро после знакомства с чудаковатым юношей из Пуату настроение у Бутвиля было  гораздо лучше. Как всегда, прекрасно проведенная ночь возродила его надежду на то, что в скором времени Эмили образумится, Никола успокоится, и жизнь пойдет дальше ровно и весело. О горьких словах,  вырвавшихся у него в  минуту отчаяния, он не то чтобы забыл – он вообще не осознавал, что произнес их, и потому даже вообразить не мог, как болезненно они поразили душу Эмили.
         Увлеченный мыслями о прошедшей  ночи, Луи-Франсуа вспомнил о г-не де Питраке, только придя на службу.   Шел уже десятый час (сегодня граф позволил себе поспать подольше), и едва сослуживцы успели сообщить ему, что поручений от его величества пока не предвидится, как лакей доложил о посетителе. Наскоро придумав объяснение («Сосед по поместью, чего-то хочет, придется выслушать!»), Бутвиль вышел в приемную.       
        Окинув пришельца взглядом, граф не заметил ничего,  что говорило бы о злодейских свойствах этого человека. Средний рост, средняя внешность, опрятная одежда небогатого офицера. Лицо так даже приятное, располагающее. Но листочки с расписками, которые лежали сейчас в кармане графа, не позволили ему поддаться этому первому впечатлению.
        - Господин де Питрак? - сказал он с обычной своей холодноватой учтивостью. - Я - Луи-Франсуа де Бутвиль, граф де Люз. Хорошо, что вы пришли. Ситуация, в которой оказался дальний родич моей супруги, вынудила меня обратиться к вам.  Мне хотелось бы в ней разобраться.

- Вам не кажется, я говорю именно о шевалье де Бадремоне, - уточнил граф. - Мне самому приходилось играть в карты, а также наблюдать за игрой, и я знаю, что опыт и хладнокровие чаще приносят выигрыш, чем неопытность и азарт, даже без применения каких-либо хитростей. Увлекающийся и неискушенный игрок легко может проиграть. Но я еще никогда не видел, чтобы  карточный проигрыш  доводил человека до того состояния, в котором пребывал  вчера кузен моей супруги. Прямо скажу, что нам едва удалось удержать его от совершения смертного греха, а именно самоубийства.  И виной тому огромная сумма долга, которая указана была в расписке, находящейся сейчас у вас.  Прежде чем продолжить разговор, я хотел бы увидеть эту расписку и убедиться, что кузен не ошибся.

Бутвиль взял листок, положил его на столик, где лежала разлинеенная толстая тетрадь для записи посетителей, разгладил и внимательно изучил. Со времен службы в Санлисе у него был некоторый опыт в сличении почерков, и  потому в авторстве шевалье де Бадремона сомнений у него не возникло. Но некоторые обстоятельства еще нужно было уточнить.
       - Сумма немаленькая, - покачав головой, сказал граф. - Она, несомненно, неподъёмна для небогатого дворянина, во всяком случае сразу во все объеме. Какие же были ставки? Мне, право, не вполне понятно, каким образом благоразумный и скромный юноша мог так увлечься, чтобы не заметить, как растет его долг. Поэтому хотелось бы услышать, где и как протекала игра, сколько она длилась и присутствовал ли при ней кто-то ещё.

- Я уже упоминал, что шевалье де Бадремон  - родич моей супруги,  а не мой, и я действительно мало знаком с ним, как и с другими её родственниками, поскольку не бывал в Пуату и мало интересовался этими провинциальными семействами, - спокойно ответил Бутвиль, ничем не выдавая своего недоверия к добродушному на вид г-ну де Питраку.  - Но я точно знаю, что они люди добропорядочные и  простодушные. Что, конечно, не исключает юношеских увлечений  и неосторожности. Хотя в данном случае некоторую неосторожность допустил, по-видимому,  не только шевалье де Бадремон. А я в качестве старшего родственника обязан выяснить все обстоятельства  дела, прежде чем рассматривать вопрос о выплате долга.
         В последнее время графу де Люз приходилось иметь дело с таким количеством служебных бумаг, что говорить суконно-канцелярским языком ему было нетрудно.   Тем более что этот стиль речи прекрасно позволял маскировать истинные чувства и намерения говорящего. С другой стороны, простой вопрос о расписке тем самым превращался в настоящее судебное расследование. И нужно было довести его до логического конца.  Про себя граф уже решил, что направит в тот трактир Лапена, который сумеет выведать у хозяина и прислуги истинные подробности происшествия лучше, чем дворянин со шпагой. 
        - Если потребуется, я встречусь с упомянутыми господами и побеседую с ними, - добавил Бутвиль, сделав многозначительную паузу. - Посему извольте объяснить мне, кто они такие, где служат и где я могу найти их.
Кроме того, мне хотелось бы знать, как именно была определена сумма долга - сам ли наш кузен подсчитывал его или ему помогали?

Слушая  Питрака, Бутвиль покачивал головой, как бы вполне одобряя его пространные объяснения. Он на самом деле был доволен тем, что ситуация прояснилась. Пытаться восстановить ход игры не имело смысла - обвинение в шулерстве теперь невозможно было доказать,  к тому же, чтобы обыграть такого простака, как Жюль-Сезар,  особых хитростей и не требовалось.  Однако  уже можно было не сомневаться, что злополучный шевалье де Бадремон действительно стал жертвой обмана, только после игры. 
        - Кузен де Бадремон честно сказал, что считал он сам, - подтвердил Луи-Франсуа, коснувшись правой рукой левого рукава камзола, под которым лежали перевязанные ниткой черновики расписок. -  Теперь выяснилось, что вы ему помогали.  Соответственно, с упомянутыми господами мне, по сути, не о чем беседовать,   поскольку в подсчете итога они не участвовали.  Но вот с вами я хотел бы уточнить одну странность...
        Граф не спеша расстегнул три пуговки под манжетой, вытащил аккуратно  разглаженные листочки и, положив их на стол, прижал всю стопку кончиками  пальцев.
        - Меня  учили считать, - сообщил он  все тем же спокойным тоном. - Положим, кузен, будучи весьма взволнован,  мог и ошибиться. Но у меня, после сложения всех цифр, указанных вот на этих листках, получилась совсем иная сумма. Намного меньшая.  Как человек более взрослый и хладнокровный, вы должны были заметить это и указать шевалье де Бадремону, что он ошибся.  Стоит ли мне спрашивать, почему вы этого не сделали, или сразу сделать определенные выводы?

Бутвиль тоже не спешил отвечать.  Питрак лицемерил и старался увильнуть от прямого ответа, в этом не было ничего удивительного, тем более, что неоспоримых доказательств его подлости ему пока не предъявили:  ведь "кузен" и впрямь был вне себя от горя,  а этим могла быть легко объяснена любая оплошность.  Обдумывая, как ему дальше вести разговор к намеченной цели, Бутвиль не спеша развязал нитку - Эмили предусмотрительно завязала её по-дамски, бантиком, чтобы не нужно было рвать, - и стал по   одному выкладывать листки ,  предварительно просматривая каждый.
         Когда все расписки легли на стол, граф де Люз с досадой понял, что  одну оплошность юноша и в самом деле допустил: среди  переданных им бумажек не хватало того листка, на котором  Жюль-Сезар вел подсчет общей суммы. Бутвиль нахмурился. Этот разговор тоже был своего рода игрой, и проигрывать графу очень не хотелось. Делая вид,  что  проверяет записи,  он наскоро обдумывал, что ещё может сделать. Судя по тому, в каком виде  были листки, "кузен",   уходя из трактира, просто засунул их в карман, и  листок легко мог выпасть. Но где именно? Если уже на улице - тогда разговору конец, ловкий игрок останется при своём. Оставался последний шанс - если это всё-таки случилось в помещении, где разыгралась  эта безобразная история...  И если там не спешили убирать... Или трактирщик  из любопытства подобрал листок... Да, шанс выиграть был,  хотя и весьма небольшой. Ну что  же, остается  его использовать, а там будь что будет.
         - Вот, как видите,  бумаги у меня, - сказал Бутвиль, накрыв их ладонью. -  Однако беседа наша затягивается, и я не хотел бы продолжать её здесь, на службе. Надеюсь, шевалье Питрак,  вы не откажетесь перейти со мною в то заведение, где всё это имело место,  чтобы там спокойно просмотреть весь этот ворох расписок?

- Я ничего не забыл, - сухо ответил Бутвиль. - Но я не собираюсь вам ничего возвращать, пока не сочту, что все обстоятельства достаточно прояснились.  И. на мой взгляд, правильнее будет завершить эту историю там, где она началась.  Чем она завершится - посмотрим. Если выяснится, что шевалье де Бадремон действительно вам должен всю указанную сумму, будет один разговор. Если оплошность,  скажем пока так, допустили вы - будет другой. Но вести подобные разговоры частного порядка в служебном помещении не следует. Право, ваше нежелание пойти в этот трактир меня   несколько удивляет: ведь вы, кажется, охотно там бываете?
        Слегка усмехнувшись граф аккуратно сложил все расписки. свернул их трубочкой и, наскоро обмотав все той же ниткой,  снова спрятал их под манжет.

Картежник рассердился! Да ещё как!  Понятно, что расписка на такую кругленькую сумму ему очень нужна. Но скандалить, поднимать голос -  это явно чересчур.  Можно ли крик считать доказательством нечистой игры Питрака - или это просто несдержанность плохо воспитанного человека?  Пока Бутвиль окончательно убедился  только в том, что уступать нажиму игрока нельзя и  в трактир пойти обязательно нужно.  Тираду Питрака он выслушал, слегка приподняв брови, а потом сказал, пожав плечами:
       - Если вам так угодно, начальника караула я и сам могу позвать.  Чтобы проводил вас до выхода. На улице прохладно, там вам проще будет успокоиться.  Но ведь я именно это вам и предлагаю:  немного пройтись и завершить разговор в другой обстановке.  Расписка здесь, - он похлопал ладонью по рукаву камзола, - она не сомнется и не потеряется по дороге. Что же вы так волнуетесь?  Я ведь пока не выдвигаю никаких обвинений. Или, быть может, вы меня в чем-то подозреваете?  В чем именно, позвольте поинтересоваться?

Отредактировано Бутвиль (2019-10-09 07:36:01)