Теодор ответил недоуменным взглядом. Мгновенье спустя понял. И нахмурился – откровенно угрожающе.

– Кавуа отправил вас в Тур? – очень мягко уточнил он. И отдернул полог кровати, чтобы взглянуть на Бадремона. – Она поэтому поехала?

Юноша, бледный и с залитым потом лицом, уставился на молодую женщину.

- Н-нет. Я не знаю! Я…

– Вы не спрашивали? – перебил бретер. Как и он – никогда не спрашивал у Кавуа, чем закончилась его поездка в Дижон. И ничуть не удивился просьбе приглядеть за мадам де Бутвиль – да и чему там было удивляться? Но… но нет, Кавуа сказал бы – слишком глупо было бы не сказать. – Мадам, а может, правду?

Бутылка выскользнула из-под ее руки, когда бретер в два быстрых шага оказался у стола.

– «Мы», мадам, это вы и я. Поскольку вы нянчить вашего защитника не хотите, а я бы его и вовсе убил за то, что он позволил вам ехать.

- Сударь! - юноша рывком сел и потянулся за перевязью, свисавшей со вбитого в кроватный столбик гвоздя.

В следующее мгновение Теодор оказался уже рядом с ним и, схватив свободной рукой его шпагу, швырнул поверх одеяла.

– Извольте, – давно сдерживаемое бешенство все же прорвалось в его голосе. – Вы, мальчишка, безмозглое ничтожество, неспособное держать в руках оружие, позволили женщине, которая вам по сердцу, отправиться черт знает куда в пику черт знает кому. Зная, что не сможете ее защитить, позволили? Или вам даже на то, чтобы ее остановить, пороху не хватило?

Жюль-Сезар, не помня себя от унижения и ярости, взлетел на ноги, выхватывая одновременно свою шпагу.

- Вы!..

Перед глазами у него полыхнуло, мир содрогнулся, и последним, что он увидел, был заваливающийся назад потолок.

Теодор посмотрел на распростертое на кровати тело и поднес бутылку к губам, снова поворачиваясь к умывальному прибору.

– Quod erat demonstrandum.

Оказавшись у постели, мадам де Бутвиль получила некуртуазный толчок в спину. Швырнувший ее прямо на юношу, которому она спешила помочь. И отправивший того, верно, в еще более глубокий обморок. И бретер, добавивший свой вес к ее весу, самочувствие шевалье де Бадремона улучшил вряд ли.

– И с безмозглыми девчонками, – он выкрутил молодой женщине руку за спину, – воевать… тоже… просто.

В этом он, как оказалось, несколько преувеличил. Вырваться у мадам де Бутвиль не получилось, но усилий она потратила немало. А слов много больше – на трех языках, и если английского он не понимал, то испанского и французского вполне хватило, чтобы составить впечатление.

Теодор на ругань времени не тратил. И десять минут спустя встал, скрутив руки мадам де Бутвиль у нее за спиной – перевязью шевалье де Бадремона. Который спорить не стал, пусть и только потому что до сих пор пребывал в обмороке. За что, впрочем, мадам де Бутвиль должна была быть ему благодарна – связывать ее ноги Теодор не стал, ограничившись спущенными до сапог штанами.

Дверь отворилась. И заглянувший в комнату сын трактирщицы оторопело открыл рот, уставившись сначала на длинную царапину на щеке бретера, потом на синяк на скуле мадам де Бутвиль и ее разбитую губу – кусаться, на взгляд Теодора, ей точно не следовало.

– Комната, – пробормотал парень, обнаруживая способность к членораздельной речи. – Готова.

– Спасибо, – голос бретера слегка срывался. – Брысь.

Он задвинул за парнем засов, подобрал с кресла перевязь мадам де Бутвиль и принялся отстегивать с нее шпагу.

Теодор развернулся к ней, перехватывая перевязь так, чтобы пряжка легла ему в руку.

– Не знаю, мадам, кто убедил вас, что вам все позволено. Но собираюсь убедить вас в обратном.

Первый удар кожаного ремня пришелся ей по бедру.

Эмили вскрикнула, дернулась и неуклюже завалилась на бок, беспомощно барахтаясь.
-Вы... Вы не смеете!

– И кто мне помешает? – он хлестнул снова. – Я предупреждал, забыли?

- Не смейте! Вы!.. - это был уже Бадремон, то ли проснувшийся от криков, то ли просто очнувшийся.

– Вы не в состоянии мне помешать, – отрезал бретер. – Хотите половину?

Он успел хлестнуть еще дважды, прежде чем юноша навалился сверху на мадам де Бутвиль, прикрывая ее собой.

Ответная усмешка бретера была откровенно издевательской – Бадремон был не только выше его, но и тяжелее.

– И получит только то, чего заслуживает, – Теодор отшвырнул перевязь и потянул юношу за плечо – не прилагая, впрочем, особого усилия. – Слезьте с дамы, это не так делается.

Бадремон обернулся, пламенея багровым румянцем на бледном лице.

- Вы… вы последний негодяй!

– Немного же негодяев вы знаете, – злость прошла, осталось чувство неловкости. – Но если вы с нее не слезете, мне-таки придется вас убить.

Красный от смущения, Жюль-Сезар откатился в сторону и без обиняков поведал бретеру, что он о нем думает.

– Поучитесь лучше у мадам де Бутвиль, – заметил тот в ответ. – Она ругается куда непристойнее. Мадам, завтра утром мы едем в Париж. Если ночью вы надумаете сделать еще какую-нибудь глупость – попробовать сбежать, например – то, когда я до вас доберусь, я спущу с вас шкуру. По-настоящему, а не как сейчас – сейчас вы очень легко отделались. Вам понятно?

Расстегнув ремни на ее седельной сумке, он вытряхнул содержимое прямо на пол. Пистолетов в комнате он не видел, но пороховницу на всякий случай забрал – вместе с кошельком, вывалившимся поверх бархатного платья – похоже, когда-то аккуратно сложенного. Из второй сумки выпали еще два платья и новехонький томик с именем м-ль де Гурне на форзаце. И бретер, едва взглянув на название, позаимствовал и его.

– Если, – Теодор переложил добычу в свою седельную сумку, перешагнул через платье и подошел к молодой женщине, – Кавуа имел неосторожность дать вам какое-то поручение в Туре, он будет разочарован, но как-нибудь это переживет. – Он расстегнул пряжку перевязи, освобождая руки мадам де Бутвиль. – Или нет.

- Мне Кавуа никаких поручений не давал, - Эмили стала растирать затёкшие запястья и воскликнула с тоской: - Почему с вами никогда нельзя разговаривать нормально?! Почему вы просто не можете поверить на слово, что так надо?! Я еду по поручению мадемуазель де Гурне. Вы книжку только что взяли.

– Потому что вы врете, притом глупо, – отрезал бретер. – Я знаю мадемуазель де Гурне, а она вас – нет.

Если бы он не был знаком с ней лично и не зашел бы расспросить, вряд ли он бы что-то заподозрил. Но врать эта злоязычная старая дева умела еще хуже чем он. А назвать мадам де Бутвиль брюнеткой мог только слепой – или тот, кто никогда ее не видел.

Жюль-Сезар открыл рот, чтобы поддержать мадам де Бутвиль, но вспомнил, что ни на что сейчас не способен, и заколебался.

– Не знаю, что вы вбили себе в голову, но вы едете в Париж. А вы, при всем моем сочувствии, – Теодор посмотрел на Бадремона, – никуда не едете. В следующий раз будете умнее.

Боль в ноге сделалась к тому времени совершенно невыносимой, и Жюль-Сезар, решившись, наконец, проверить, обнаружил на свежей повязке кровавое пятно.

- Вы гнусный мерзавец, - в отчаянии повторил он. - Ударили женщину. И дрались с раненым!

– Положим, с вами я не дрался. Я подозреваю даже, что вам больше досталось от мадам де Бутвиль, она не думает, когда брыкается. Но сейчас она вами займется, не волнуйтесь. – Он подобрал с пола свои сумки и взял кувшин. Над которым уже не курился пар. – Доброй ночи! И воздержитесь от новых глупостей, мадам. Пока вы на моем попечении.

Бадремон проводил его ненавидящим взглядом, но снова промолчал. Все его чувства требовали вмешаться, но мерзавец запросто мог заколоть его на месте, и смысла в этом не быо никакого, но Господи, как он хотел ответить!

Отредактировано Провидение (2019-12-14 17:30:33)

Теодор, который при виде молодой женщины закрыл книгу, теперь отложил ее. И взял кружку.

– Вам очень идет это платье, – сказал он. Это была чистая правда, но кроме того ему было неловко – в женском наряде и со следами побоев на заплаканном лице мадам де Бутвиль выглядела беззащитно и трогательно. Были бы здесь Криссе и компания, кинулись бы, верно, ее защищать. Но они ушли задолго до того, как он спустился – как, впрочем, и купцы, ушедшие, едва он появился. И свою яичницу с ветчиной он съел в обществе одной только мадемуазель де Гурне – оказавшемся в этот раз на редкость тоскливым. – Хотите вина?

О горячем вине он договорился, едва спустившись, и не успел и первую кружку ополовинить. По уму, стоило бы сперва переодеться, но яичница пахла слишком соблазнительно, а у него с полудня маковой росинки во рту не было.

Теодор молча придвинул к ней свою кружку. Чуть не спросил, не скончался ли ее щенок, что она так убивается. Но она могла тогда посмотреть еще более убито, а совесть его мучала и без этого. И поэтому он промолчал – хотя после подобного вступления трудно было не заинтересоваться.

У Лианкуров ее муж не появлялся – Теодор спрашивал. Возможно, окажись дома сам Лианкур, он ничего бы не узнал, но приняла его герцогиня де Ларошфуко. А той, от скуки или по привычке, хотелось поговорить. И Теодор узнал много того, что его ни капли не занимало. Но и про поручение мадемуазель де Гурне узнал тоже – герцогиня, как оказалось, мечтала быть приглашенной в салон маркизы де Рамбуйе. Теодор заверил ее, что она умрет от скуки, узнал, что муж говорил ей то же самое, и насмешил ее до слез, заверив, что даже такой довод не может заставить его изменить мнение. И лишь тогда она сообразила спросить, кем он приходится мадам де Бутвиль, и он откланялся.

Эмили глотнула вина.
- Понимаете, я все равно туда поеду... Ну, как-нибудь... Даже если... - она куснула нижнюю губу и потупилась. - Даже если вы меня потом догоните. Потому что я обещала, я должна. Но сейчас все подготовлено, а потом... я не знаю.

– Спасибо за предупреждение, – без малейшей иронии в голосе ответил бретер. – Значит, мне придется позаботиться о том, чтобы вы не смогли ехать. Ногу вам, что ли, прострелить?

Мадам де Бутвиль стукнула кружкой об стол и вскочила.
- Да что вы за человек такой!

Теодор засмеялся почти с облегчением – попытки мадам де Бутвиль изобразить страдающую добродетель долго не продлились.

– А вы поставьте себя на мое место, – предложил он. – Представьте себе, что вы завели себе… ну, скажем, котенка. Который то и дело лезет в горящий камин. Вы его оттаскиваете, а он лезет. Что вы сделаете? Можно, конечно, самой свернуть ему шею, но вряд ли вам это решение понравится. Привязать не получается – его отвязывают всякие благонамеренные болваны. И лезть самой в камин вам, смею предположить, не захочется. Особенно в таком красивом платье.

Он снова завладел кружкой. И поморщился, обнаружив, что вино расплескалось и она сделалась мокрой.

Теодор слушал, а когда она закончила, встал и отошел к очагу. Огонь в котором давно погас, но смотреть на молодую женщину было выше его сил. «Попросил об услуге». «Очень приятный человек».

Он не знал, что сказать, не знал, что делать. Он слышал это уже, не раз и не два: «То, что мне поручено, должно быть исполнено». Он никогда не считал патрона ангелом, видел, что делалось по его приказу, кое-что делал сам. Он никогда не был шпионом, а она…

– Господин кардинал, – он едва не сказал «монсеньор», – дал вам поручение. В Туре. Вы едете в Тур по его поручению.

Он обернулся наконец, сам не зная, что написано на его лице. Растерянность?

– Что вы должны сделать?