Помимо служки оказался у случившегося и еще один свидетель – рослый детина  из той породы людей, в которых всё кажется чрезмерным:  мясистые губы слишком красны, нос слишком крупный, да еще той формы, когда кончик задорно смотрит вверх,  отчего ноздри  открываются впереди слишком сильно; брови чересчур густы и нависают над слишком глубоко посаженными глазами, шея же не то очень коротка, не то совсем заплыла жиром. Росту постоялец тоже был немалого – этакий современный Голиаф, которому постоянно приходится наклонять голову, проходя через дверь, чтобы не удариться о притолоку, даже не смотря на то, что он заметно сутулился. На бритой с неделю как голове сквозь щетину просматривались белесыми чертами и полумесяцами письмена шрамов, повествующие, прежде всего, о крепости черепа этого молодчика.
Знаток душ человеческих, мудрец, умеющий видеть нрав, единожды заглянув в глаза, быть может, и сказал бы, что человек этот добр, аки агнец новорожденный.Двигалась эта туша со стремительностью разъяренного быка или медведя – оба сравнения равно подходили здоровяку куда больше, нежели данное при крещении имя Бенвенуто.

Гнедая лошадка одного из всадников взята была  под уздцы быстро и умело, притом так, что тот не мог видеть, каким именно образом стянуты теперь поводья.
- А известно ли тебе, путник, что в тратториях на перекрестках заведено такое же правило, как в церкви – не обнажать оружия и не вершить насилия над другими гостями? – осведомился он с многословной учтивостью, выдававшей в нём если не учёность, то наученность.
- В твоей, что ли траттории? – фыркнул второй, - не лезь не в своё дело. Целее будешь.
- А если моё дело?
Маленькие глазки под густыми черными бровями весело блеснули.
Откуда было знать всадникам, что истомилась душенька Бенвенуто за месяц гостевания в Сестоле, истосковалась по хорошей ссоре, да доброй драке. А тут… и причины искать не надо: дело-то достойное – защитить слабого от обидчиков. Да и весёлое – срезать поводья у одной лошади, да шлепнуть её хорошенько, чтобы всадник её не мешал пугать вторую, каурую и её всадника.
Больше, чем напугать – не вышло. На голос Бенвенуто примчался сначала палевого окраса одноглазый пёс Брутус, а затем вышли из траттории несколько мужчин – во главе с племянником хозяев – славным парнем, которому прошлым вечером Бенвенуто проиграл в кости. Немного, а оттого и не обидно. Джанлука сказал парню на каурой лошади примерно то же, что ранее говорил Бенвенуто, только куда менее учтиво и двое, смачно чертыхаясь и обещая вернуться, развернули коней. То есть один-то, как обычно, натянул узду, а второй, пытался направлять лошадь стременами и хлыстом, но умение его в этом деле оставляло желать лучшего и оттого, желая сохранить свою гордость в седле, он был куда смешнее, чем, если бы спешился или доверил руке спутника вести своего коня.

Но смех смехом, а после этой короткой стычки остался на земле и раненый, которому уделяло внимание единственное существо, милостью Божией наделенное сердобольным сердцем и участливым характером – Брутус с тщанием, которое было бы похвально, если бы могло принести какие-то плоды вылизал ухо и шею несчастного, скулежом пытаясь вернуть тому сознание. И как только хозяин перевернул юношу, пёс заплясал вокруг обоих, то пытаясь подставить лобастую голову под руку Бенвенуто, то тыкая носом в бок или щеку раненого.
- Живой, - со знанием дела изрек толстяк, тронув бьющуюся на шее раненого жилку и легко поднял того на руки, чтобы внести в тратторию.
Действия его встречены были тихим рокотом голосов, но вслух никто возражать не стал.

- Вечно ты тащишь с улицы в дом всякую гадость, - скривился минутой позже, уже в их с Бенвенуто комнатке, доктор Фиорованти, наблюдавший за происходившим во дворе среди тех, кто не пошел дальше крыльца, - я так и знал, что мне придётся возиться с этим школяром. Так и знал…
- Ну, так он ведь ранен. Хочешь, я сам…

На деле, сын лекаря Бенвенуто Вальдикастелло и правда сумел бы привести паренька в чувство, но с тех самых пор, как он перебрался жить к кузену, ему приходилось разве что подгонять слуг, когда от тех требовалась расторопность, да удерживать пациентов, когда требуемое лечение представляло ряд мучительных для них манипуляций.
- Сам ты ему шею свернёшь, - поджал губы Габриэле, которого куда больше тревожила платежеспособность пациента, чем рана на его голове.
Бенвенуто отправился требовать с прислуги воды и чистого полотна – промыть рану, а врач занялся осмотром, который прервался тотчас после того, как из сумки раненого извлек книгу. На деревянный пенал, обычный для какого-нибудь писаря он уже и внимания не обратил, пытаясь разобрать написанное на первой странице. Познаний Фиорованти в древнегреческом хватило, чтобы заинтересоваться книгой и счесть, что ценность её вполне покроет цену его внимания, сострадания, заботы и христианского милосердия.

Даже Нуто порадовался, что кузен оставил обычное свое раздражение и с предельным старанием позаботился о том, чтобы обработать рану, а так же самолично приготовил питьё, которое и было подано больному со словами участия, едва тот разлепил глаза.
Поскольку состояние больного не внушало опасений, задерживаться подле него Фиорованти не видел смысла. Он сделал, что должно - а остальное в руках Господа Бога. Поэтому он и велел Нуто седлать лошадей да навьючить на мула их немалую для странников поклажу. Пожалуй, если бы кузен не любил ходить за лошадьми больше даже, чем хорошую драку, он воспротивился бы тому, что нередко ему доставалась работа простого слуги, но то ли у Бенвенуто не хватило на это ума, то ли общество благородных или же преданных по своей натуре животных он и в самом деле предпочитал человеческому - подобная работа никогда не его не возмущала.

Солнце уже стояло в зените, когда доктор и его подручный готовы были покинуть тратторию, чтобы к вечеру быть в родной Болонье.

Отредактировано Габриэле Фиорованти (2020-03-03 01:39:27)

То ли  Господь и в самом деле был милостив к школяру, то ли голова у того оказалась крепкая, но пришёл он в себя он быстро и проявил достаточно сноровки, чтобы поймать своих спасителей у ворот.
- Мальчик, - в голосе доктора прозвучало легкое раздражение, граничащее с возмущением, - ты чудом избежал сегодня встречи со Святым Петром. Благодари Бога, что мы с братом оказались здесь и иди отдыхать. Тебе надобен крепкий сон.
Брутус, которому достаточно было единожды одарить человека своими слюнявыми лобзаниями, чтобы почитать его своим другом радостно тявкнул и закружился вокруг школяра, в надежде хотя бы на мимолётную ласку.
- Вот же бесполезная псина, - поджал губы Фиорованти, натягивая поводья и полагая беседу с мальчишкой оконченной.
- И вовсе он не бесполезный, - беспечно возразил Нуто, глядя не столько на своего пса, сколько на паренька, которого недавно спас, - А кто были те двое, что напали на тебя, юноша? И если есть у тебя родные или друзья в Болонье, скажи, где найти их – и мы передадим, чтобы они прибыли сюда за тобой.

«Мы», разумеется, означало, что этим займется сам Бенвенуто.