Монах несколько раз недоверчиво обернулся, прежде чем уйти, держа в руках книгу. Виданное ли дело - в доме священнослужителя за трапезой не желали слушать Писание, ограничившись лишь парой псалмов! Кардинальский племянник явно нахватался мерзостей в своей Болонье, а его смазливый дружок, похоже, был из таких же не ведающих Бога нечестивцев.

– Неудивительно, что дядя так умерен в пище, - когда за братом Ансельмо закрылась дверь, Родерик отправил в рот кусок сочной говядины. - От этого бубнежа у кого угодно начнётся несварение.

Сам хозяин дворца Четырёх Святых всё ещё отсутствовал, по всей вероятности, присоединившись к ужину в покоях Папы Николая, а молодые гости с аппетитом уплетали угощение, приготовленное поваром-валенсийцем.

– Избыток благочестия на сегодня утомил, - Борджиа отпил вина, отменного, в отличие от посуды, которую оно наполняло. Дон Альфонсо ценил умеренность и не приветствовал роскошь, однако его погреб исправно пополнялся запасами с Искьи и Майорки, которые король Арагона присылал своему старому советнику в знак признательности за многочисленные услуги. - Спасибо, что отвлёк кумушек. Знал бы, что они нагрянут в это время, приехал бы раньше...

– Родня её покойного супруга, любопытная до невозможности, - ухмыльнулся студент, откидываясь на высокую спинку старомодного стула, который стал бы совсем неудобен, лишившись подушек и тем самым превратившись в ещё один способ усмирения плоти. – И как пройти мимо этого двуглавого цербера, ума не приложу.

Еда с вином пошли впрок, и тепло приятной волной разлилось по телу. Если бы не настырные позывы плоти и то влечение, что издавна зовётся влюблённостью, Родерик бы преспокойно наслаждался вечером в дядюшкином палаццо. Валенсийское обиталище немногим отставало от него в убранстве и удобствах, и на мгновение юноша представил себя на том берегу моря, когда - и если - он получит заветную кафедру от щедрот родственника. Ощущения были приятными, но он суеверно прогнал их, стараясь не гневить Господа тщеславными надеждами. Тем более что насущные заботы шли вразрез с будущей благочестивой карьерой.

– Забраться по стене... Это безумие, - помотал головой Борджа. Страсть страстью, но заведомо ломать шею было слишком высокой ценой за сомнительную попытку попасть в спальню любовницы. - Раньше мне открывала служанка, но теперь у мадонны Лукреции кто-то другой на службе, и ей она не доверяет. А больше я никого там и не встречал.

Повисла недолгая пауза, пока валенсиец обдумывал предложения, но память и здравый смысл повторяли с настойчивостью брата Ансельмо, что к успеху все очевидные решения не приведут. Надёжность стен дома покойного мессера Рануччо и ненадёжность новой горничной требовали более хитрых манёвров.

– Нет. Раз мадонна Лукреция полагает, что верить служанке нельзя, то не будем рисковать. А прочее... нет, не годится.

Несколько глотков спустя Родерик ослабил верхние пуговицы дублета. Анзоло уже воспринимался им как добрый приятель, да и те проделки, что их сблизили, не располагали к придворной церемонности.

– Хоть нападай на дом... - рассмеялся юноша. - Жаль, нет никакого праздненства, можно было бы учинить кавардак, вроде того, что вы затеяли в Болонье. Кумушки бы даже не спохватились.

Совесть ничуть не взбунтовалась при воспоминаниях о встрече с другой женщиной. У Борджа было большое сердце и отменное здоровье, чтобы питать нежность к нескольким красавицам одновременно.

Борджа расхохотался, представив венецианца в наряде богомолки.

– И ты готов рискнуть? Учти, разъярённая женщина страшнее пьяного швейцарца.

Несмотря на безумие, идея Анзоло была смела и, кто знает, могла бы увенчаться успехом. Заговаривать зубы этот любитель переодеваний умел отменно, а женский наряд на его по-юношески тонкой и гибкой фигуре смотрелся недурно.

– Но если не боишься двух фурий, а с ними ты, вроде как, сумел поладить, я даже смогу достать и письмо от приходского священника, и раковину паломника, - кардинальский племянник задорно отправил в рот кусок сладкого пирога. Жизнь определённо налаживалась. - Правда, есть одно препятствие. Они видели твоё лицо.

Валенсиец только успевал кивать на каждое предложение своей товарища и лишь удивлялся, как все эти таланты ещё не привели юного шалопая к успеху. С такими навыками, думал он, либо он поднимется очень высоко, либо сделается известным пройдохой.

— Только не Джироламо, а Родриго. Подпишу письмо своим именем.

И Борджа нисколько бы не соврал, ведь уже добрый десяток лет получал бенефиции в Валенсийской епархии. Небольшой приход там, должность каноника здесь - и даже не приходилось выпрашивать у дядюшки денег на книги и вино, а новая одежда и обувь вовсе не были для него обременительной покупкой.

— Да и мадонна Лукреция сразу всё поймёт.

Анзоло рассмеялся снова.

- Ну, отца Родриго никто уродом не назовет, - деланно вздохнул он. - Что же ты делаешь, ты портишь мне всю историю! А, знаю!

Он снова скрылся за салфеткой, и смех в его ореховых глазах сменился обидой.

- Я слишком кичилась своей внешностью, видите ли! - повторил он почти тем же тоном, что и ранее. - Смущала падре Родриго, можете себе представить! Да он сам кого угодно соблазнит, а в Рим пришлось ехать мне. Какое счастье, что я до вас добралась! Дайте же я вас поцелую, моя дорогая!

И юноша, переходя от слов к делу, кинулся на шею приятелю, запечатлевая на его щеке звонкий поцелуй.

Поддерживая представление, «отец Родриго» шлёпнул «грешницу» ниже спины.

– Ах ты, чертовка-искусительница! Да я на тебя... наложу обет молчания. Чтобы не ввергала во грех божьих людей.

И чтобы благочестивые родственницы не слишком добродетельной вдовы не распознали голос юноши, с упоением вещавшим в церкви о безответной любви.

– Анзоло, если всё получится, куплю тебе книг, каких попросишь.

Сперва валенсиец хотел было предложить приятелю пост секретаря у кардинала Борджа, но вовремя осекся, решив, что дядюшка первого встречного к себе не подпустит. Слишком много тайн хранил бывший советник короля Альфонсо, к тому, с возрастом доверявший исключительно соотечественникам, но уж никак не уроженцам Серениссимы, которых почитал хитрецами пуще мавров.

– Дон Алонсо ничуть не станет возражать. А если пожелаешь заговорить с ним о книгах, берегись, он может делать это бесконечно.

Как и положено некогда профессору университета Лериды, дядя Родерика учёность всячески любил и поощрял, и всякий раз лицо его светлело, когда молодое поколение затевало разговор о текстах и их толковании. По мнению его ровесников, нынче юноши отличались распущенностью нравов, постыдным нежеланием учиться и склонностью к разнузданному безделью, не говоря уж о непочтении к старости, так что стремление венецианского гостя к сокровищам библиотеки кардиналу Борджа пришлось бы по сердцу.

– А теперь, раз с ужином покончено, давай подберём тебе наряд.

Рука валенсийца указала в сторону окна, за которым темнели очертания старой кладки часовни Святого Сильвестра.

– Достопочтенные сёстры скоро соберутся на молитву и даже не заметят, что одно одеяние исчезло.