Мадлен вернулась после разговора с господином де Ронэ не столько расстроенной, сколько задумчивой. Возможно, если бы ее желание обратиться к нему за помощью не было спонтанным и совершенно неожиданным для нее самой, если бы оно было планом, обдуманным заранее и слишком отягченным ее надеждами, мадемуазель Буше не смогла бы противиться разочарованию по крайней мере некоторое время. А так оно было не больше чем вспышкой, от которой можно было отмахнуться, как от назойливой мухи.
Да и вообще демонстрировать расстройство было невозможно, потому что мадам де Петанж, конечно, ее поджидала и устроила настоящий допрос, кажется разрываясь между желанием поверить в лучшее и жуткой подозрительностью и недоверием к предполагаемой невестке. Мадлен постаралась быть радостной, веселой и безмятежной. Она заверила мадам де Петанж, что "этот убийца", кажется, совсем не то, что о нем рассказывают, к тому же ранен, причем в правую руку. И совершенно равнодушен к Петанжу, в том смысле, что никаких причин для мести или чего там еще может быть нет. Хоть и не сразу, но мадам де Петанж успокоилась и совершенно согласилась с Мадлен, что сыну знать о поездке его невесты не обязательно.
Оставшись наконец одна в своей комнате, Мадлен принялась размышлять. С желанием сбежать в Париж, как ни странно, дело обстояло не как с безумной идеей - когда, отличная сначала, она кажется все более невозможной, после чего от нее отказываются. Наоборот, все более странным становилось, что она не подумала о ней раньше, как только получила письмо от Поля. Де Ронэ отказался, ну так и не очень было надо. В конце концов, в мире еще много разных мужчин, которые не откажутся от денег.
Сложность с мужчинами была одна: их нельзя было пригласить в дом Петанжей. И тогда Мадлен, скрепя сердце и сжав зубы, попросила милостивого разрешения мадам де Петанж навестить родной дом и остаться там несколько дней. Вообще разрешение должен бы был дать сам Петанж, но никто, конечно, не обманывался тем, кто дает свое согласие на самом деле. Он не возражал, раз уж матушка не была против, а ей, видимо, хотелось хотя бы на время избавить дом от присутствия возмутительной невесты сына.
Мадлен приехала (или вернулась, это уж кто как смотрел) в Амбуаз, в дом отца и, почувствовав себя опять хозяйкой, поняла, что почти захлебывается от счастья. Правда, без слуги, данного лично мадам де Петанж (скорее, приставленного, как понимала Мадлен) не обошлось, но на такие мелочи уже можно было не обращать внимания.
Дома Мадлен обошла все комнаты, похвалила маленькую и очень подвижную служанку Мари за то, что держит их в образцовом порядке, распорядилась об обеде и отправила сына кухарки с поручением к кузену. Потом спустилась в лавку и с удовольствием провела там пару часов с приказчиком, раскладывая ткани. По ее убежденности, с запахом свеже развернутого куска бархатной ткани, не могла сравниться никакая душистая вода. А уж если у красильщиков получился какой-нибудь редкий цвет, то с его красотой не шло ни в какое сравнение парадное платье уже бывшей свекрови. В лавке Мадлен провозилась до самого прибытия кузена.

- Ну вот видишь, и напрашиваться ни к кому не пришлось, - усмехнулась Мадлен.
Если бы ее видела сейчас мадам де Петанж, то осталась бы очень недовольной. Мадлен была несколько утомлена, причем от работы. Ее платье было запылено и покрылось ворсинками ткани, подушечки пальцев стали сухими, прическа была взлохмаченной и тоже чем-то припорошенной. Пожалуй, Мадлен в последние пару часов действовала с каким-то особенным рвением. Она сейчас любила все вокруг - от знакомого запаха лавки, где ароматы лаванды мешались с  запахом уксуса, до пальцев приказчика, толстых и мясистых, но при этом ловких, как у карточного мошенника.
Выглядела Мадлен совершенно счастливой. И даже, пожалуй, осознавала это, поэтому думала о мадам де Петанж регулярно и с каким-то даже чувством мстительности. А потом подумала, что надо бы вообще постараться о ней не думать, потому что как-то так получается, что она все время вспоминает о ней, как будто мать бывшего жениха - это ее мать, тетка или опекунша, а это уже совсем лишнее.
Грубоватый и прямолинейный Сильвестр показался тоже по-особенному милым, хотя раньше, бывало, Мадлен и морщилась от его словечек. И вообще, когда она в последний раз видела настолько здорового мужчину? Одна только бледность и сложности в передвижении, и по причинам совершенно выдуманным, которых любой человек, который помнит о том, что в жизни важно по-настоящему, обязан избегать.
- Я тоже рада тебя видеть, - подойдя к кузену, Мадлен запечатлела на его лбу материнский поцелуй с таким видом, будто он был младше ее лет на десять. - Пойдем, я что-то потеряла счет времени. Надеюсь, Мари не воспользовалась этим, чтобы бездельничать.
Но даже в лавку уже заползали ароматы зажареного мяса и печеной фасоли. Мадлен, сопровождаемая кузеном, поднялась в свою комнату и только тут заметила, что все платье в пыли.
- Я совсем забыла надеть передник, - поняла она и совершенно по-мальчишечьи присвистнула. - И косынку тоже. Думала, что только загляну. Я, наверное, похожа на чучело. - Взяв щетку для волос, она стала причесываться... - А что у тебя вообще было в последнее время? Ты с кем-нибудь подрался? Что-нибудь выиграл или проиграл?

Отредактировано Мадлен Буше (2020-12-26 12:37:25)

- Не так плохо быть дворянкой, как невесткой дворянки, - весело ответила Мадлен.
Дома было хорошо, и Мадлен в очередной раз подумала, что все эти затеи с дворянской усадьбой и мужем-при-шпаге совсем не для нее. Сначала, конечно, перспектива очаровала и даже заставила забыть на какое-то время Поля. Конечно, нравилось представлять себя навещающей отца в экипаже с гербами, пусть и потрепанном, и одетую, как благородная дама. Вот только приезжать так, устраивая фурор по всей округе, приходилось бы где-то дважды в год. Или трижды. Может быть, даже пять раз. А жить с мужем, который к тебе не очень-то хорошо относится, пришлось бы гораздо чаще, прямо скажем, каждый день.
И никогда бы ей уже было так не поболтать с Сильвестром, не посмеяться с тетушкой, не... Правильно она все решила, очень правильно. Да лучше даже просто при отце остаться, который без нее уже давно как без рук, а когда он умрет, выйти замуж за какого-нибудь молодого торговца, который наследует все, что принадлежало ее отцу, и продолжит его дело. Какого-нибудь из таких, с кем будет полегче управиться.
- А ты поменьше лаялся бы, Сильвестр. Смотри, превратишься как-нибудь в пса со своим-то характером.
Закончив причесываться, Мадлен взяла одежную щетку и начала чистить на себе платье, смахивая пылинки и нитки.
- Я тебя, конечно, и такого любить буду. Кормить буду со своей тарелки и даже целовать твой мокрый нос, но вот только сказать ты уже ничего не сможешь.
Повернувшись, Мадлен протянула щетку кузену.
- Почисти мне платье сзади. Да только аккуратно, не так, будто я твой плащ из тех, что похуже. С тебя станется, грубиян ты этакий.

Отредактировано Мадлен Буше (2020-12-27 20:01:22)

- По-моему, дорогой Сильвестр, ты давно не получал щеткой по рукам, - голос Мадлен был не очень осуждающим, скорее сообщающим, что его маневры понятны. - Видимо, ты действительно очень хорошо целуешься.
Повернувшись лицом к кузену, Мадлен забрала у него щетку.
На какое-то время она представила себе грубоватое ухаживание брата за мадам де Петанж и расхохоталась.
- Мадам де Петанж могла бы быть твоей матерью, - напомнила она. - Хотя такая возможность, полагаю, испугала бы ее больше, чем твои приставания. Я бы с удовольствием посмотрела за тем, как она попробует поставить тебя на место, при этом сделав вид, что ничего не поняла. Невозможность сказать "уберите ваши руки, они мне не сдались" очень все усложняет. Но это не самая большая сложность и преграда, которую придумали себе дворяне. Да... я бы на это посмотрела, но тому не бывать. Прости, Сильвестр, я тебя туда не приглашу. Нечего тебе там делать. И мне тоже. А теперь пойдем обедать.
Вот как-то вдруг подошло к самому главному, но только упоминать о нем было еще пока рано. Кузена следовало накормить прежде, чем огорошивать новостями и просьбами.
Войдя в комнату с накрытым столом, Мадлен убедилась, что Мари расстаралась, как могла. Все - и зажаренная пулярка, и печеная фасоль с артишоками, и хорошее вино - было вполне достойно дочери торговца-поставщика Амбуазского замка, внезапно нагрянувшую домой после недельного отсутствия, и говорило о том, что папаша Буше весьма неплохо устроился и чувствовал себя вольготно. Снизу тянуло теперь ароматами подрумянивающегося сдобного теста.
- Сильвер, когда будешь налегать на обед, не забудь, что у меня тоже хороший аппетит, - со смехом напомнила Мадлен. - Но я не умею есть так быстро, как те, кто черпал ложкой из общего котла.

- Сделай одолжение, избавь меня от подробностей своих похождений, - поморщилась Мадлен.
Ее не задевали россказни Сильвестра, просто ей хотелось, чтобы для нее он оставался кузеном, весьма приятным и очень родным, а некоторые тонкости, если уж о них знаешь, мешают нужному отношению.
- Тетушка Жанна сегодня объедает тетушку Жюли.
Жюли была двоюродной сестрой Жанны, правда, по той линии, по которой Мадлен могла называть Жюли тетушкой только очень условно, имея в виду скорее разницу в возрасте и определенную свойскость отношений, чем родственность. Искусная кружевница, тетушка Жюли преуспевала и в плетении словес и сплетен, при этом становилась почти несчастной, если рядом не было хотя бы двух ушей, в которые можно было вкладывать звуковые узоры собственного производства. Тетушка Жанна была очень благодарной слушательницей, за что ей перепадали не только словесные рулады, но и обед.
- Ты же знаешь, любовь к еде в нашей семье передается по наследству гораздо лучше, чем у некоторых храбрость, честь и... что там еще.
И словно чтобы доказать правдивость собственных слов, Мадлен приступила к еде с таким аппетитом, что даже святой почувствовал бы рокот желудка, которому не смог бы противостоять. Ела она исключительно руками, ловко отделяя пальцами мясо и разгрызала белоснежными зубами косточки почти в пыль. Некоторое время в столовой было не то чтобы тихо, но бессловесно. От курицы, фасоли и артишоков постепенно оставались одни воспоминания. И если Сильвестр умял не меньше трех четвертей наличествующей еды, то и доставшаяся Мадлен четверть была не то чтобы совсем мала.
Наконец, когда служанка Мари уже убрала со стола кости и объедки, но еще не подала пирог - то есть в тот момент, когда любой гость должен быть уже благодушен, но еще надеется на продолжение, Мадлен откинулась на высокую спинку стула.
- Знаешь что я тебе скажу, Сильвестр... я передумала выходить замуж за Петанжа. И... это еще не самое главное. А самое главное я тебе скажу, если ты поклянешься молчать. Поклянись самым важным... да вот хоть что пусть ты растеряешь всю свою мужскую силу, если не сохранишь тайну, которую я тебе доверю.

- Тебе бы все шутить, - Мадлен погрозила кузену пальцем. - Нет, мой милый, в тебе есть столько черт, которыми я втайне горжусь, потому что я твоя кузина, но они доставят столько головной боли твоей будущей жене, что я не хочу оказаться на ее месте. Но обещаю всегда приглашать тебя на обед и радовать от всей души. И врачевать сердечные раны твоей женушки, когда такие случатся, чтобы она не наделала глупостей.
Для практичной Мадлен замужество за таким мужчиной, каким был Сильвестр, было, конечно, невозможно. Поль с его практичной и уверенной хваткой и одновременной способностью оставить ей на откуп все семейные дела, для которых у него не будет ни времени, ни желания, подходил ей гораздо больше. И еще Поль явно относился к тем, у кого на "глупости" тоже не бывает ни времени, ни желания. А вот у Сильвестра наверняка только на них силы и находятся. Очень приятно будет послушать, как он помог какой-нибудь очаровательной кружевнице наставить рога мужу, хмурить брови в разговоре с тетушкой Жанной и посмеяться в кулачок наедине или наслушавшись подробностей от самого кузена. Очень приятно, если ты тут не действующее и тем более не страдающее лицо.
- Да и не могла бы я, если бы даже хотела. Я ведь уже дала слово другому человеку еще до того, как папа совсем сбил меня с толку всей этой суетой с Петанжами. Но ничего не получилось, а от будущего, то есть считай, что уже настоящего мужа я получила письмо, что все наши договоренности в силе.

- Ну уж и оставит, - скривила губы Мадлен.
Вообще-то Сильвестр указал, конечно, на самое слабое место в ее плане. То самое, что называлось словом приданое. Папаша Буше просто обязан был хотя бы вначале проклясть ее и заявить, что оставляет без всего, а если этому Полю Буше так приспичило лишить его дочери и зятя-Петанжа, то пусть и берет Мадлен такой, как родила ее глупая-в-кого-и-дочь-пошла-умом мамаша, то есть без всего. Мадлен не обольщалась, что так примерно и будет.
А дальше вариантов было не так и много, то есть она их насчитала ровно два. В первом они с Полем подождут, когда гнев отца сменится на милость, а к тому есть множество посылок, ну хотя бы потому, что детей-то у папаши Буше не так и много, то есть всего один. Можно пообещать ему приехать и помочь с делами, что тот, старый проныра, конечно, оценит, особенно когда поймет, что есть масса вещей, в которых он уже сам давно ничего не разбирал сам. Ну и зять в Париже открывает какие-то возможности, а отец, как показала история с Петанжами, честолюбив не в меру и не совсем по возрасту.
В другом случае Поль решит, что невеста без приданого как Париж без патента, то есть ничто. И тогда придется возвращаться в Амбуаз с поникшей головой и просить прощения у отца. А что папаша Буше с радостью простит, в том Мадлен не сомневалась, потому что рассчитывать ему больше не на кого, а помощника со стороны для него взять тяжелее, чем вонзить нож в сердце. Так что побурчит, посыплет проклятьями, потом прижмет к сердцу, а потом вручит конторские книги и ключи от лавки. А кто хоть слово скажет - тот ничего в замок Амбуаз больше не продаст.
Все было зыбко и рискованно, и каждый расчет мог рассыпаться в пыль, но... другим вариантом было выйти замуж за Петанжа, то есть совершить дело, в котором риска никакого не было, потому что и так было понятно - все сложится плохо. И для папаши Буше тоже никакой выгоды не будет, потому что выгода бывает для тестя любимой жены, а таким ему никогда не бывать, это Мадлен точно знала.
- Папа мой может думать все, что угодно, а только я как лучше знаю, у какого красильщика завтра лучше синий цвет получится, так знаю и где его выгода лежит. Ну а до того, чтобы он это узнал, не так и много - два дня крику и три дня шуму. Он старый пройдоха, но с выгодой от Петанжей поспешил. Денег у них так мало, что они меня от жадности проглотить хотят. А в глазах соседей их вес так не велик, что мамаша Петанж трясется от одной мысли, что и кто скажет. А папа так не привык. Он любит, когда от его слов трясутся... Но все это я ему лучше скажу, когда буду не мадемуазель, а мадам Буше, вот так.

- А я уже нашла получше, - без сомнения ответила Мадлен. - И для папы он тоже будет лучшим зятем, просто не хочет этого видеть. Он с дворянами слишком много общается и одурел от того, что они ему позволяют с собой разговаривать, а иногда и за стол сажают. Возомнил себе бог весть что. Да только орел воробья по-настоящему за своего держать никогда не будет. Сожрет, если голодным станет. Лучше уж подальше летать, заодно поклевать с орла перья легче, и ущипнуть за что тоже.
Мадлен поняла, что Сильвестр даже не думает ее спросить о чем-нибудь, а уже уговаривает не своевольничать. Вот ведь как. Тоже видит прибыль и выгоду только в одном - залезть куда повыше, а там уж надеяться, что можно будет сбалансировать. Может, тоже на нее рассчитывает? Что она балансировать будет? А если не получится, то жаль, конечно, будет, но пережить можно, тем более что все неудачи можно будет на нее и свалить. Вроде как плохой женой оказалась, вот и весь сказ.
- Если я мужней женой буду, то соседям обо мне нечего говорить будет. Муж мой - человек и в Париже уважаемый, как-нибудь и Амбуаз уж решит, что он для него достаточно хорош.

- Тьфу, Сильвестр, я вовсе не хочу, чтобы ты защищал меня от Петанжа, - Мадлен поморщилась.
Кажется, ее кузен тоже с кем-то переобщался. Как и у этого наемного убийцы, у него на уме сразу одно. В шансы Сильвестра против Петанжа она верила даже больше, чем в шансы господина де Ронэ. У того ведь еще какие-то ограничения есть, в которые свято верит мадам де Петанж. А Сильвестр в случае чего и скамьей огреет, не побрезгует, что вообще-то гораздо основательнее и расширяет круг возможностей.
- Да он и встать не может. И не сможет еще недели две. А за две недели можно до Парижа добраться.
Она внимательно посмотрела на кузена.
- Понятно тебе? Никуда я не сбегала, просто на время вернулась в дом отца, чтобы не бросить тут все без присмотра. Петанжи не возражали, так что какое-то время меня не хватятся. А в Париж мне очень надо, потому что Поль сможет здесь быть только через два месяца, а это очень долго. Ты у нас в семье самый смелый, так чего бы тебе меня не отвезти? Проветришься, а я бы тебе еще и денег дала.