– А как, по-твоему, – бретер отступил на шаг, сохраняя то же расстояние между ними, – я мог помешать тебе поехать в Медон? Что я мог тебе сказать, честно и искренне, чтобы тебя остановить? Что еще? Ты же не слышишь, тебе же плевать на любые доводы! Да, дура.

Она не услышала и в этот раз, конечно. А он… может, он был неправ. Ее муж ведь терпел ее выходки до сих пор – может, она была права и сейчас. Пережил бы тот ее появление в том монастыре – может, был бы еще и польщен. Мужья бывают и такие, и даже хуже  – разве не знал он сам одного мужа, который хотел уложить свою жену к нему в постель?

– Во всяком случае, – сказал он, – соблазнял я тебя не для того, чтобы помешать тебе в чем-либо. Это называется иначе, и я этим не занимаюсь. Я просто хотел с тобой переспать.

Уже сказав это, он подумал, что все было гораздо проще. И только такой болван как он этого не понимал. Она просто хотела услышать, что он ее любит. А он был слишком честен, чтобы это сказать. Он любил один раз, хватит. Эжени, вон, тоже сказала, что любит.

Теодор мысленно выругался. А потом выругался еще раз. Гадая, соврала ли она – не испортил ли он все, пообещав ей защиту. Пытаясь вспомнить подробнее их разговор. Понять, когда все пошло не так.

Но бежать куда-то она, по крайней мере, не спешила. И он решился отойти еще на шаг, к тазу с водой. На то, чтобы привести себя в порядок и надеть рубашку, у него ушло меньше минуты.

И тогда деваться было уже некуда. И он присел на корточки рядом с Эмили.

– Послушай… – привычные слова не подходили. Ни «душа моя», ни «ангел мой», ни «сердце мое». И он протянул руку, коснулся ее руки. – Прости. Я тебя обидел. Я не хотел. Прости, я… – «увлекся» – я… я потерял голову. И все испортил.

– За что? – поразился Теодор. Даже если бы он не слышал слезы в ее голосе, он сказал бы то же самое. Он мог бы многое сказать – если бы это все не звучало упреком ему самому. «Это как поединок, – мог бы сказать он. – Как наша игра под дождем, и ты и тут слабее». Только это была уже не игра, и она плакала.

– Ты не виновата, – сказал он вместо всего этого. – Это был рай, и ты не ждала в нем змия. А если человеческим языком, то те, кто честен и прям, ждут того же от других. А я… да, я тебя обманул. В этом нет твоей вины. Только ошибка, не делай второй.

Это была, наверно, самая большая чушь, какую он когда-либо нес. И если он при этом терял ее… пусть. Пусть лучше злится на него, чем винит себя и кается мужу, она и вправду не виновата. А от покаяний никому лучше не будет.

Но он снова коснулся ее плеча. Легким ласкающим движением, от которого чуть качнулись складки на ее сорочке.

- Какой второй?
Эмили немножко  отодвинулась.
- Ты же сам сказал, что если я что-то натворю, это мой грех. А ты... - она горько усмехнулась, - оберегаешь меня от глупостей. Только зачем ты меня повез в Жантильи?

– Затем, что в Жантильи меня послал монсеньор. То есть Кавуа, но по его делу, – на всякий случай Теодор понизил голос до шепота. И продолжил, не оставляя ей времени перебить: – И ты ничего поняла про грех, как всегда. Ты не остановишь своим угрозами ни меня, ни… никого. Потому что за то, что ты решаешь, в ответе только ты, это твоя душа. Это про души, ясно? А тела это совсем другое. И тут ты вообще не решала, ты… не устояла.

Говорить все это вот так, без уверток и иносказаний, было… Теодор не мог даже сказать, что было так неприятно. Может, то, что так говорил бы лишь последний фат. Или подлец – как если бы он намеренно пытался ее соблазнить. Но ведь все было совсем не так, он просто увлекся. Жаром ее тела, ее ароматом, сладостью ее губ. И в общем, правильно она отстранялась. Ей должно было быть неприятно.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2021-07-30 22:33:19)

Теодор чуть не соврал. Это избавило бы его от всех затруднений: она не поехала бы в Париж, а значит, поехала бы с ним, здесь недалеко. За конец сегодняшнего дня и начало завтрашнего он разобрался бы с этими иезуитами или хотя бы что-то узнал. И можно было бы надеяться, что за это время ему удастся стереть с ее лица это безнадежно-усталое выражение.

– Успеешь, – твердо сказал он. – Но я предпочел бы, чтобы ты осталась. Потому что во-первых, одну я тебя не отпущу, а во-вторых, у меня тут дело.

По крайней мере, она не жалела. Если бы она еще и жалела… так жалела, было бы совсем плохо. Видит бог, она заслуживала лучшего. Не убогой придорожной гостиницы, не ничем не прикрытого тюфяка, не наемного убийцы, без души и без гроша за ней. Кого-то, кто любил бы ее по-настоящему.

Ответить бретер не успел – в комнату постучали. И, отворив, он остановился на пороге, не позволяя войти ни хозяйке, державшей их сложенные вещи, ни слуге, тащившему две пары сапог.

– Обувь оставьте снаружи, – приказал он. – Одежду давайте мне.

Хозяйка вытянула шею, силясь заглянуть в комнату через его плечо. Отпрянула, когда бретер стремительно шагнул ей навстречу. И протянула ему свою ношу – которую подняла между ними словно щит.

– Благодарю, – Теодор забрал у нее нагретую солнцем одежду. И кивнул, когда она отступила еще на шаг. – И прикажите седлать.

Он дождался, чтобы они дошли до лестницы. Вернулся в комнату, бросил все на кровать, запер дверь. И лишь тогда ответил:

– Если никому не придется ночевать под открытым небом.

Трактир давно остался позади. От непогоды не осталось и следа – сухая дорога охотно впитала прошедший дождь. И все, что произошло после, оставило позади не больше следов… если не считать таковым молчание. Насколько легко Теодор болтал с Эмили всю первую часть пути, так же тяжело он молчал вторую. Думая, что опять все испортил. Тайно радуясь, что она тоже молчит. Видит бог, ей было в чем его упрекнуть.

Заговорить первым пришлось ему. Не когда они оставили Орлеанскую дорогу, а когда въехали под лесной полог, следуя по едва заметной тропинке.

– Нам нужен предлог попасть внутрь. Может, нас пригласили и мы ошиблись со временем? Кто мы такие?

Возможно, проще было бы расспросить в ближайшей деревне или на ферме. Но деревню или ферму надо было еще отыскать. А дорогу к охотничьему домику он помнил.

В ответном взгляде бретера снова горел озорной огонек. И он поправил повязку прежде чем поправить:

– Мальчишку, душа моя, мальчишку. Шпага тебя мужчиной не делает. И вообще-то, – он вдруг опять стал серьезным, – убрала бы ты ее, от греха подальше.

Владелец охотничьего домика, к которому вела еле заметная стежка, не в первый раз сдавал его невесть кому. Если люди монсеньора не ошиблись, сейчас в нем жили испанские иезуиты. Может, было бы и лучше смутить их покой, появившись с женщиной? Не то чтобы от монахов можно было ждать проворства со шпагой… или можно было? В Испании многие уходили от мира достаточно поздно…

Теодор кивнул. Мысленно досадуя на свою неосмотрительность – ему казалось, что до охотничьего домика еще далеко. И благодаря Пресвятую деву, что Эмили не поняла его шутку – и в самом деле, недостаточно пристойную. Насколько, все же, все менял ее наряд!

– Нам нужно попасть внутрь, – повторил он, подавляя сомнения. Домик выглядел нежилым. Какая-то ошибка? Или они опоздали? – Подковы наши лошади явно не теряли. Заблудиться мы тоже не могли, не верхом. Значит, нас пригласили. Куда и кто? Ты знакома с герцогом Вандомским?

Это тоже была не очень хорошая мысль. И он не собирался заявляться сюда так, ничего не обдумав. Как не собирался и соблазнять ее – но так получилось.

- Нет, не знакома, - Эмили, прикусив губу, рассматривала дом. - А что, он там? Этот дом пользуется популярностью у герцогов?
Она почесала нос.
- Но это хорошо, что я с ним не знакома. А то возникли бы вопросы…

– Какие вопросы? – тут же уточнил бретер. Который был осведомлен о некоторых особенностях личной жизни герцога. И, лихорадочно придумывая, как оказаться внутри, задавался вопросом, клюнут ли иезуиты на такую наживку.

- Что тут на ночь глядя делает графиня де Люз в сопровождении мужчины, который ей совсем не родственник. Учитывая наш с тобой внешний вид, пикантная получилась бы сплетня.

Теодор недоуменно посмотрел вниз. Оценивая состояние несколько измятых, но все же вычищенных штанов и сапог и приведенного в порядок колета. Ничего не увидел и тогда вспомнил, что испачкался, в основном, сзади. Как, впрочем, и его спутница. Представил себе, какие выводы можно из этого сделать. И засмеялся.

– Я тебя похитил, душа моя, – предложил он. – Украл… из отцовского дома или у мужа?

Он протянул руку и перехватил повод ее лошади. Давая себе возможность еще с минуту поизучать домик. И продолжить беседу:

– Найдется ли в мире столь черствая душа, что не даст приют женщине в беде? Может, я выиграл тебя в карты? Пусть меня пристыдят и заставят вернуть тебя где взял?

– Кузена он послал, – немедленно предложил Теодор. – Если не считать того, что в Лангедок лучше всего добираться по Орлеанской дороге, сойдет. Но положим, ты пытался запутать следы. А я решил чуточку тебя проучить. И поэтому обратно мы с тобой не поехали.

Рошфор, верно, пришел бы в ужас. И от самой истории, и от того, когда и как она была придумана. Но Рошфор бы не повез с собой женщину, а если бы и повез, не стал бы соблазнять ее на полпути и они все обговорили бы заранее.

Дав лошади шенкеля, Теодор подъехал поближе. С сомнением изучил закрытые наглухо ставни. Прислушался, но услышал только шум ветра в кронах. Неужели гнездышко уже опустело? Кавуа его убьет…

– Прошу вас, сударь, – самым издевательским тоном предложил он Эмили. – Не затруднит ли вас спешиться и постучать в дверь этого гостеприимного жилища? Надеюсь, ваши манеры улучшатся от осознания, сколь отрицательно скажется продолжение пути на прискорбном состоянии вашего седалища?

Отчего-то подразнивать Эмили ему хотелось даже сейчас, когда здравомыслие требовало наилучших возможных отношений.