Ожидание Теодор скрасил как обычно. Сначала томиком Ронсара. Потом, когда этот томик привлек внимание какого-то поддавшего наемника, пикировкой. Не с самим воякой, тот был чересчур пьян, чтобы оценить. Но его приятель был трезв. И, неожиданно, достаточно осторожен, чтобы не лезть в драку.

Появление Эмили оттого обрадовало обоих. Теодора – потому что тяжеловесные насмешки наемника начали приближаться к оскорблениям. Самого наемника – потому что бретер, вставая, сдвинул почти не тронутую кружку в его сторону.

– Доброго дня вам.

Ответное «И вам доброго!» настигло его уже у выхода. И он, едва обернувшись, прикоснулся пальцем к полям своей шляпы.

– Лошадь не вижу, – отметил он, бросая лиар караулившему Каштанку уличному бродяжке. – Шпагу вижу. Зачем, во имя всего святого?!

- Лошадь надо нанять, - пояснила Эмили, благоразумно пропустив вопрос о шпаге.

Теодор проводил взглядом мальчишку, устремившегося к кухонной двери.

– Одно из двух, – вздохнул он, – или нет, трех. Либо твоя горничная – безмозглая дура, либо ей на тебя глубоко наплевать, либо она сейчас рассказывает о твоем бегстве кому-то из старших слуг. Со шпагой к подружке не бегают.

Бретер легко взлетел в седло. На этот раз не предлагая молодой женщине сесть позади него. Прикидывая последствия ее очередной глупости. Может, не так все плохо? Бутвилю донесут, конечно. Да ладно, какие были шансы, что он ничего не узнает? Но вот если ее увидят с ним…

– У тебя уже есть на примете барышник?

Улыбка, которой Теодор ответил молодой женщине, была откровенно озорной. И если во взгляде его одобрение быстро сменилось задумчивостью, то причинами ее он со своей спутницей не поделился. Как и тем, что не ждал ее терпеливо все это время и что ругался, спешиваясь и заходя в гостиницу. Полнотелая служанка в скромном чепчике и умеренно грязном переднике поведала ему, что хозяин на заднем дворе, за кобылкой к нему пришли. И бретер вернулся к коновязи, решив не вмешиваться. Как оказалось, правильно сделал.

– Не отставайте.

В Париже трудно было ехать быстро. Но менее чем через час они добрались до Орлеанских ворот. Лошадиные копыта звонко процокали под высокой каменной аркой. И Теодор, завидев впереди карету, уныло тащившуюся навстречу другой по главной улице предместья, неосторожно свернул в боковую улицу. Отчего их путь, удлинившись на полсотни туазов, возможно, сократился минут на пять. И к полудню они выехали, наконец, снова на Орлеанскую дорогу. Все еще людную. А также тележную и конную. Но тут уже можно было перейти на рысь, что бретер и проделал. От души наслаждаясь солнцем, свежим ветром и запахами цветущих трав вдоль дороги, вскопанной земли в поле и конского пота.

– Чем вы развлекались в Шантильи? – спросил он когда, через некоторое время, перевел Каштанку на шаг.

– В самом деле?

Интерес, осветивший лицо бретера, был непритворным. Но многолетняя служба кардиналу его изменила. И мальчишеское любопытство было не единственным проснувшимся в нем чувством. Вторыми были расчет и азарт: тайный ход куда? В замок Монморанси? Внутри замка? Важно ли это для монсеньора?

На обочине показалась очередная покосившаяся часовенка: деревянная статуя, настолько выцветшая и растрескавшаяся от времени, что в ней едва угадывался святой Николай, опрокинутая ветром пустая лампадка и прохудившаяся крыша. И Теодор, подчиняясь внезапному порыву, спешился, чтобы поправить лампадку и положить рядом с ней пару монет – на масло.

Теодор ответил не сразу. Подумав сперва о том, что может следовать из ее слов, он мгновенно осознал, что так думать недостойно. Что он думал как шпион – или как Рошфор?.. Но нельзя использовать откровенность друзей…

Он снова поднялся в седло, исподтишка глядя на Эмили. Друг? Когда она носила мужское платье, так просто было забыть, что она женщина. Какую еще даму ему постоянно хотелось взять за шиворот и как следует встряхнуть?

Даму? Дуру!

– Ты даже дома находишь себе приключения, – сказал он. И вдруг вспомнил, что в списке ее развлечений не было любви. Это могла быть скромность. Но похоже, зачать ребенка ей так и не удалось.

- Но иначе же скучно! - пожала плечами Эмили, тоже вскакивая в седло. И хмыкнула: - А, ну да! Мне же положено заниматься женскими делами. Только даже женских дел у графини немного. Конечно, можно заняться вышиванием... Терпеть не могу вышивание!
Она рассмеялась.
- Знаешь, сэр Джордж запирал еня в чулане. Хорошо, что он не догадывался, что я гораздо больше бы огорчилась, если бы он посадил меня за пяльца.

Теодор промолчал. Думая, что Бутвиль, видимо, полагал, что его общества жене хватит. Что любой мужчина сдох бы со скуки и что она же была женщина. Что бы она ни носила, она была женщина. Они как-то умеют… не скучать. Вышивание то же. Книги. Он любил книги, но одних книг ему было бы мало. Фехтование – но тут Бутвиль опять повел себя как болван. Она ведь может решить, что способна себя защитить…

– В чулане было увлекательнее?

Дорога ложилась под копыта лошадей. Взгляд бретера рассеянно скользнул по необычному указателю – что там, виселица? На что еще может указывать рука, на которой болтаются повешенные?

Теодор дал лошади шенкеля мгновением позже. И догнал свою спутницу только у коновязи трактира, обнаружившегося в конце дорожки. И то потому лишь, что она сама сдержала лошадь. Думать о том, что было бы, если бы она вздумала от него сбежать, бретер не хотел. Ну хватило бы у него мозгов не пытаться сломать себе шею! Послужив курьером, он лучше осознал, что ездит не слишком хорошо, ведь не стал бы гоняться за взбалмошной девчонкой?

– Днем, – сказал он, глядя на прохудившуюся крышу трактирной конюшни, – тебя сварят в котле.

– Добро пожаловать в «Три висельника»! – из конюшни выбежал, вытирая руки пуком соломы, молодой слуга. – Добро пожаловать, господа!

Лакей недоумевающе заморгал, а потом, опознав шутку, расплылся в угодливой улыбке и протянул руку к поводьям Каштанки.

– Сию минуту, сударь, – пообещал он. – Если позволите…

– Позволю, – кивнул бретер, спешиваясь и прикидывая расстояние и время. Рано или поздно его спутница захочет попасть в Медон, и чем позже это произойдет, тем лучше. – И чем ваша дыра может побаловать пресыщенный вкус парижан? Я не имею в виду лошадей, они из провинции.

Взгляд конюха тут же сделался сосредоточенным, на полускрытый нечесаными космами лоб наползла глубокая морщина, руки принялись мять передник, а с обветренных губ сорвалось невнятное мычание.

– Что у вас подают? – пояснил Теодор и перевел преувеличенно недоумевающий взгляд на Эмили. – Что такое? У вас под седлом апулеева лошадь?

По каким-то, не ясным ему самому причинам, при посторонних – даже слугах – он неизменно переходил с ней на «вы».

Конюх, сообразивший, похоже, что под людоедом имеется в виду он сам, бросил на молодую женщину оторопелый взгляд и ожесточенно помотал головой.

– Ваша милость! Да какой же я людоед-то! И яблоки еще…

– И морковка, – подсказал бретер.

– И морковка?.. – на его простоватом лице постепенно проступило понимание: – Шутить изволите, господа?

– Какие уж шутки? Нам требуется морковка и яблоко.

– Так это… чтоб покушать, ваша милость?

Сдавшись, Теодор взял Эмили под локоть и повел к входной двери.

– Нет, – ответил он. – «Метаморфозы» у меня есть только Овидия. А что, граф не хочет, чтобы вы такое читали?

Поджидавшая их на крыльце женщина с утомленным, рано постаревшим лицом, угодливо распахнула перед ними пронзительно заскрипевшую дверь, пропуская их в убогий обеденный зал.

– Каплуна? – предложил бретер, не то своей спутнице, не то хозяйке трактира, и эта последняя нервно сглотнула.

Теодор подумал и покачал головой. И трактирщица вздохнула с нескрываемым облегчением. Явно решив, что он не согласен с выбором своего пажа. Впрочем, верил ли кто-либо в этот маскарад?

Дойдя до этой мысли, Теодор пристальнее посмотрел на усталое, равнодушное лицо трактирщицы. И забросил удочку:

– Как насчет мяса, мадам? Детям и воинам нужно много мяса.

Женщина бросила нелюбопытный взгляд на Эмили.

– Колбасок, может, сударь? Замечательные колбасы у нас, лучше не бывает! Вот прямо пару дней назад коптить закончили.

Смешнее всего оказалось, что она не солгала. Огромная яичница с сухариками, колбасой и зеленым луком, которую они съели на двоих, была выше всех похвал. Вино Теодор щедро разбавил водой, после чего оно тоже стало приличным. Но с миской орехов и сушеных яблок, которую трактирщица поставила перед ними на стол, послышались и раскаты грома – погода явно портилась.

– Я велю, сударь, лошадок ваших в конюшню отвести?

Бретер поморщился, но кивнул.

– Поедем, – пообещал бретер, по-мальчишески пытаясь расколоть один грецкий орех о другой – и не слишком преуспевая. – Но не сию минуту. Если тебя саму не смущает сходство с мокрой курицей, можешь обеспокоиться моим здоровьем. Я не для того избежал смерти от яда, чтобы помереть от простуды.

Разумеется, если бы он считал дело срочным, он не стал бы привередничать, но ничего срочного он в прихотях Эмили не видел. И сам не торопился тоже – если его поручение могло ждать месяцами, оно могло подождать и лишний день.

Треск расколотого ореха потерялся в новом раскате грома – значительно ближе. И бретер, поднявшись с лавки, подошел к распахнутой настежь входной двери и остановился перед ней, глядя на потемневшее почти до черноты небо, замершие в тревожном ожидании яблони и последний клочок синевы, тающий на западном горизонте. Ослепительная ветвистая молния расколола небо, и выбежавший из конюшни слуга дернулся и присел.