- В конце концов, я не знаю лучшего обезболивающего, - проворчал хирург себе под нос, перебирая исписанные бумажные листы. И уже громче добавил: - Шевалье де Ронэ, я готов одолжить вам куртку. На полчаса. Два камзола - нешуточный выбор, пока примерите...

Барнье  был убийственно серьезен. Ни тени иронии. Что только доказывало, что про себя врач смеялся в голос.

- К счастью, я знаю, куда за вами посылать, если вас будут искать.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Она ответила едва ощутимым, как дыхание спящего, поцелуем и улыбкой.

Врач отыскал куртку на одной из лежанок, под скомканным одеялом. Аккуратно отряхнул, расправил и вручил неугомонному пациенту, скрывая усмешку.
Барнье никогда не был ханжой, а в бытность свою учеником в Монпелье (и далее) подчас принимал участие в таких забавах, на фоне которых то, что демонстрировали ему молодые люди, выглядело совсем невинно.
Когда люди занимаются любовью, а не войной, их потом не приходится зашивать.
Обычно.
Хотя всяко бывает...

- Будьте аккуратнее, - не смог удержаться он от напутствия. - Швы не разойдутся, но...

- Швы не разойдутся, - с очаровательной улыбкой заверила его маркитантка.

Она спешила не меньше. Если невинного прикосновения к руке в лекарской палатке хватило, чтобы разжечь желание, объятия и то и дело встречающиеся губы делали его совсем уж нестерпимым.
Мадам Фонтен еще хватило на то, чтобы расстегнуть пуговицы куртки, не отправив их весело прыгать по дощатому полу, но справиться с застежкой перевязи дрожащими от нетерпения пальцами никак не получалось, и молодая женщина, бросив упрямую пряжку, взялась за завязки штанов. Стягивать перевязь с кавалера маркитантка не рискнула, помня о ранах и опасаясь причинить ему боль неловким движением.

- У меня тоже... Руки... Заняты, - шепнула она, с некоторым удивлением обнаружив, что дыхания еще хватает на слова,  и через мгновение бретер смог ощутить шаловливые пальцы, вытворяющие такое, что у какой-нибудь старой девы могло вызвать только мысли об анафеме.

Маркитантка шевельнулась в руках бретера, безмолвно протестуя против любого промедления, но солнце, вспыхивавшее на губах и кончике языка, плавило волю, превращая торопливость в горячую нежность, заставляя следовать по тому пути, который выбрал мужчина, и мягко отвечать на поцелуи.

Сердце билось в такт прикосновениям, временами пропуская удары.

Страсть то и дело брала верх над покорностью, делая движения губ требовательными, срывая дыхание, и в такие моменты казалось, что земля плавно уходит из-под ног. Мадам Фонтен еще помнила, не иначе как чудом, что любое резкое движение может причинить бретеру боль, и это была еще одна причина терпеть сладкую пытку, умоляя о продолжении тихим, почти беззвучным стоном, а не попыткой освободить руки.

Она вынуждена была ухватиться за плечо бретера, чтобы не упасть, и целую секунду медлила, глядя на него сверху вниз бездонными глазами, в которых отражалось - что? Зажженные им звезды, его собственный взгляд, отблеск закатного луча, проникшего в щель между занавесью и потолком фургона?

Потом, словно услышав наконец слова, медленно опустилась рядом, потянулась к нему, прикасаясь к его лицу как слепой, запоминающий черты, только не пальцами - припухшими губами, нежно пробуя кожу на вкус в разных местах.

- Я пришла, - выдохнула она, позаимствовав у мужчины глоток воздуха с отчетливым привкусом вина. - Я здесь...

Свободная рука ее скользнула по его шее, спустилась на грудь, миновала повязку, и горячие, подрагивающие от нетерпения пальцы замерли на животе. Молодая женщина снова спешила, живущий внутри жар искал выхода, выплескиваясь на кожу Ронэ откровенными поцелуями.

Едва ли она что-то видела, кроме разноцветья красок, вспыхивающего за закрытыми глазами. Весь мир был на губах, на кончиках пальцев и там, где между ними уже не было никакого "между", только яростный огонь острого наслаждения.
Кажется, она пыталась удержаться на грани, хватаясь за плечи бретера. Кажется, о чем-то просила, изнемогая у самого края, и что-то обещала, увлекая за край его, и в этом не было слов, только всхлип, только вздох, только жаркий вкус отчаянных ласк и крик, когда в пропасть сорвались оба.

Когда мир перестал кружиться, оставив место только для тихой, трогательно бессвязной нежности, какую дарят только тому, кто полностью оправдал доверие, маркитантка открыла глаза. Синий, еще туманный взгляд встретился с карим, ставшим ровно вдвое ярче, и молодая женщина долгое мгновение всматривалась в изменившееся лицо, запоминая его - и снова находя, что повязка его не портила, но без нее он был совсем другим.